— Хорошие денежки, полновесные и звонкие, поют как соловушки, — нараспев сказала Стагита, обследовав последнюю монету. — И ты человек хороший. Другой бы попытался подсунуть бабке фальшивку, дескать, всё равно дура старая не разглядит. А у меня глаз острый, как у сокола, я мил человек, получше других вижу.

— Учти, это только половина. Ещё шесть будет, когда назад вернёмся.

— Ещё шесть! Да что я с такой кучей денег делать то стану?

— Найдёшь чего. Вон, внучку подкормишь, рубаху ей новую купишь, а то гляди, смотреть не на что, одна кожа да кости.

Старуха захихикала. — Так ведь не внучка она мне, милок. Не внучка, а правнучка. Внучку мою, мать еёную, почитай уж две зимы назад как тофы задрали. А подкормить и вправду не мешает, иначе, кто такую глисту худющую замуж то возьмёт?

Девочка дёрнулась, залилась краской, но ничего не сказала. Было видно, что слова старухи задели её за живое.

— Главное, чтобы человек, был хороший, — дипломатично заметил я.

— Да кому она нужна! — внезапно закричала Стагита. — Хоть худая, хоть толстая! Дочка ведьмы, язычница, без отца рождённая. Одна дорога — на костёр. Совсем от рук отбилась, старших не слушает, дерзит. Ишь глазёнками своими погаными зыркает. Ну что с неё взять, дурная кровь, под кустом зачалась, в канаве родилась…

Девочка побелела, её глаза наполнились слезами, губы задрожали, она явно сдерживалась изо всех сил, чтобы не зареветь.

— Э…э… ладно, — быстро сказал я, — так берёшься провести до замка?

Старуха задумалась, пожевала губами. — Отвести милок, дело нехитрое, сегодня выйдем, завтра к вечеру придем, вот только… — она помолчала. — Стара я совсем стала, ноги не держат, лета уже не те, чтоб по болоту шастать. Опять же, за хозяйством пригляд нужен. Пускай Марта ведёт.

Ведьма повернулась к девочке, которая ещё не оправилась от обиды. Её голос стал сладким как патока — Ну, золотце моё ненаглядное, отведёшь доброго господина к колдовским развалинам?

Насупившаяся Марта помотала головой. Это мгновенно вывело старуху из себя.

— Ах ты, гадюка болотная! Байстрючка! Вот я тебя сейчас палкой поглажу паскудницу такую! Говори быстро, поведёшь или нет? — Стагита замахнулась клюкой, девочка отпрыгнула в сторону. — Добрый господин нам денег даст еды купить и срамоту прикрыть, или может ты хочешь и дальше траву жрать?

Марта вытерла нос рукавом рубахи и зло выкрикнула: — А вот не пойду никуда, а будешь ругаться, сбегу, и одна сама по себе жить стану, понятно? Ты мне совсем не нужна, старая крыса!

Ведьма в гневе стукнула клюкой по земле. — У…у… крапивное семя! — Потом повернулась ко мне. — Вот они детки, какие пошли, ты их растишь, заботишься, холишь, лелеешь, а они потом о тебе такое говорят, срамят перед чужими людьми!

— Неправда! Ты меня всегда ненавидела! Ругаешься всё время! Дерёшься! И мама из-за тебя померла! Зачем ты её тогда в лес ночью послала!

Становилось понятно, этим двоим, было, что сказать друг другу. Выяснение отношений, похоже, грозило затянуться надолго, требовалось срочное вмешательство. Я подскочил к котлу, и проорав: — "Если сейчас же не прекратите, останетесь без еды"! — приготовился пнуть его носком ботфорта. Как ни странно, угроза подействовала, и бабка с правнучкой мгновенно замолчали.

Я окинул парочку тяжёлым взглядом, потом в упор посмотрел на Марту и грозно спросил: — Так, поведёшь или нет, маленькая ведьма?

— Да, поведу! — выкрикнула девочка, и добавила несколько непечатных слов. Интересно, откуда она их узнала? На болоте, такого не выучишь.

— Отлично. Иди, собирайся, — сказал я, и Марта, чуть помедлив, скрылась в хижине.

— Хорошая девочка, умница моя, отрада седин, золотое сердечко — пропела старуха елейным голосом, словно ничего не произошло.

Я с некоторым сомнением посмотрел на Стагиту. — Уж больно она мала, для проводника. Сколько ей лет?

— Да кто ж их знает, — захихикала ведьма. — Мы, людишки тёмные, считать не умеем. Да ты не бойся, доведёт, куда денется. Она как ходить научилась, так по болотам и шастает. Сначала с матерью, потом одна. Бывало, не поверишь, мил человек, ведь совсем же ещё сопля, от земли не видать, а мамку за юбку схватит и не отпускает. Оторвать пытаешься — в рёв, бери, мол, с собой и всё тут. Вот так и наловчилась по кочкам прыгать, пока мамку её болезную тофы не сгрызли. Внучка, то у меня была работящая, но с характером. Вот как сейчас помню… — ведьма внезапно осеклась и всплеснула руками. — Ой! Да что я всё с тобой болтаю, пойду, посмотрю, как бы эта змеюка чего лишнего не утащила! — И Стагита медленно заковыляла к хижине.

Я проводил её задумчивым взглядом. Мне жутко не хотелось идти на болото ведомым чумазой пигалицей, но старуха явно была совсем плоха, если только не притворялась, конечно. Похоже, придётся смириться и брать, что дают.

Из хижины донеслись вопли ведьмы: — А это куда схватила?.. Зачем?.. Я тебя спрашиваю, зачем тебе столько? Нахлебница! Без еды меня оставить хочешь, только о брюхе своём поганом и думаешь! На, вот, держи, этого тебе как раз хватит, на три дня!.. Не хватит? Потерпишь, лягушек наловишь, можно подумать в первый раз!.. Молчи! Куда платок потащила! И плащ здесь оставь!.. Что значит холодно? Ничего, потерпишь, в тину зароешься, она тёплая!.. А вдруг ты утопнешь, ведь столько с тобой добра пропадёт! В чём мне зимой ходить, кости старые греть?.. Кто, я?.. Кто?.. Ах ты змеюка! Бесово отродье! Да, чтоб глаза твои полопались! Да чтоб тебя тофы зажрали!

Марта выскочила из хижины так, словно за ней гнались волки. Она успела нацепить только короткий, чёрный, шерстяной плащ, такой же ветхий и драный как её рубаха и небольшой плетёный кузовок без крышки, на дне которого сиротливо перекатывались три маленькие, твёрдые как камень ячменные лепёшки. Девочка обежала очаг и юркнула мне за спину. Ведьма появилась следом, степенно проковыляла несколько шагов и заняла стратегическую позицию между нами и котлом с варевом.

— Так вы идите, — затараторила она, — путь неблизкий, пока придёте, совсем стемнеет. За денежки конечно спасибо, я уж их припрячу от греха, никто не найдёт. Жаль, конечно, покормить вас нечем, самой мало, вы уж не обессудьте…

Марта за моей спиной сглотнула голодную слюну. Она явно рассчитывала на похлёбку из котла, но старуха похоже не собиралась делить трапезу со своей правнучкой. Я повернулся и положил руку ей на плечо.

— Пойдём, проводница.

Девочка кивнула и, не оглядываясь больше, пошла вниз по тропинке ведущей в сторону Топей.

Тропа вела нас вдоль края болота то, подбираясь почти вплотную, то словно испугавшись собственной смелости, отбегая за кусты и скалы. Солнце медленно уходило за горизонт, ветра не было, жара постепенно спадала. В воздухе кружились тучи мелких кровососов, которые могли превратить жизнь любого нормального человека в кромешный ад, но прочтенное накануне заклинание, отпугивающее насекомых, действовало надёжнее самого сильного репеллента. Что касается проводницы, её местные комары тоже не очень любили, и держались на почтительном расстоянии.

Признаюсь честно, я недооценил Марту. Поначалу, глядя на эту заморенную длительным недоеданием девчонку, мне казалось, что она не сможет пройти и километра, и был готов отправить обратно к любимой прабабке, накормив предварительно, в качестве компенсации за пропущенный ужин. Конечно, соваться в Топь одному глупо, но тащить неспособного идти проводника на собственных плечах, было ещё глупее, тем более, что мой рюкзак и без того весил непозволительно много.

Но всё оказалось совсем не просто. Практически сразу, Марта задала такой стремительный темп движения, что я в какой-то момент со стыдом понял, что проигрываю в скорости своей спутнице. Быстро перебирая короткими ножками, она неслась по тропинке, словно метеор так, что камешки и водяные брызги будто пули, разлетались из под ступней. Мне, придавленному к земле тяжестью большого рюкзака, обутому в неудобные и тяжёлые трофейные ботфорты, оставалось, только молча завидовать.