Древнееврейский Моисей

на огненном Синае

завет от Бога получил;

а современный мне еврей,

скрижали почитая,

Субботу заслужил, —

хотя от образа тельца

он отошел не до конца.

Жизнь, наполненная ожиданием,

лишней радостью не пожалует,

развенчает очарование;

и Божественное мироздание

не надеждой держится малою,

а трудами Его непрестанными.

Твой голос делает с моей душой

то же, что рука — с телом:

проникает вовнутрь, законам всем вопреки,

и я замираю, становясь тобой,

взглядом смотрю несмелым,

погружаясь в воды Нирваны-реки.

Длинноногость украшает антилопу,

длинношеесть — кроткого жирафа,

крутобедрость — самку бегемота;

сладостность — достоинство сиропа,

углубленность — свойство батискафа,

пылкая влюбленность — идиота.

Не смерть судьбе поставлена пределом,

а леность мысли, свойственная человеку,

убожество фантазии и склонность к ритуалам —

пустым, удушливым и смыслом оскуделым.

Не переехать Греке через реку,

пока сидит в ней рак — пусть самый малый.

Пленять внимание публики

общеизвестными мыслями

прибыльно и почетно.

Жуя свою дырку от бублика

(хотя далека от мистики),

она жаждет: «Еще, еще нам».

Русский человек афористичен,

склонен к сильным, емким выражениям

(в основном из круга туалетного),

к пышной речи вовсе не привычен,

тянет междометия в сомнениях

и не любит чересчур конкретного.

Человек интересен тем,

что откуда-то знает.

Человек легковесен тем,

чего вовсе не понимает;

поет песни, которые любит.

Человек приходит из детства,

которого не забывает,

где получает наследство,

сам того не желая,

и оно его жжет или студит.

Человек привлекает того,

кому он зачем-то нужен,

в тепле обретает смех,

шубу — на случай стужи,

и живет, не ведая смысла.

Человек уходит от нас,

когда наступает время,

бьет указанный час,

судьба подает стремя,

а смерть — свое коромысло.

В глубинах чистого листа,

в просторах белого холста

твоя таится суть.

Она, что заставляет сметь,

не даст до срока умереть,

и вовремя уснуть.

Счастье — совсем не в погоде, но где-то неподалеку.

Иначе зачем обсуждать ее неустанно,

тревожиться о непонятных циклонах,

давлении низком или высоком?

А можно чаинок на дне стакана

исследовать расположенья законы.

В ожидании чуда можно прожить целую жизнь,

а потом удивиться тому, что оно не случилось,

хотя, казалось бы, почему? Ведь так его ждали.

Но счастье — не шкура оленя: нельзя положить

на пол его как трофей у ног своей милой,

и даже на мушку его поймаешь едва ли.

Вечерами мысли движутся полого

с высей не пикируют отважно,

не стремятся к горним запределам.

День грядущий виден за порогом,

бык судьбы возделывает пашню

шагом осторожным и умелым.

Смысла в жизни моей немного,

одиноко мое бытие;

но прощенья прошу у Бога,

когда говорю: мое.

Когда Вселенная сходит с ума,

ясная голова достается только тебе,

а Божественная правота закрывается на учет,

в час, когда восходит луна,

становится виден исходный бес,

мир поворачивающий наоборот.

Выпавший за ночь снег неизбежно тает к обеду.

Крики мальчишек свидетельствуют о постоянстве

рода людского, повторяющегося в звуке

членораздельной речи. Мы тихо ведем беседу,

так же, как наши деды, волнуемся духом странствий,

кашу варим свою и умываем руки.

Девушка в ситцевом платье идет по дороге,

думает о расставанье с любимым,

заранее переживает разлуку,

не чувствуя теплого ветра, уносящего прочь тревоги,

приветственного шелестенья рябины,

волнения старого дуба, ей протянувшего руки.

Сюжет исчерпывает тему,

и накрывает с головой,

как крышка гроба.

И я не напишу поэмы

о нас, любимая, с тобой

пока мы — оба.