- Мечты у меня всегда были обыкновенные, бабьи. Был бы милый рядом... Никогда никакими принцами не бредила, веришь-нет. По-моему, все проще. Все должно быть проще. Вот есть я. Вот есть человек, с которым мне неплохо. А остальное – дело техники. Всего-то и надо от мужика, чтоб не мешал. Делай свою часть дела и другому не мешай. Весело тебе – готова с тобой посмеяться. Тоскливо – отползи в уголок и отдышись. Только не надо одеяло на себя перетягивать.
Нелюбов молчал. Галя уложила руки вдоль тела и рассказала потолку все как на духу:
- На руках меня носить не надо. И без бриллиантов я обойдусь. Пусть все будет просто, по-крестьянски, понятно, без зауми. Пусть кошки будут для того, чтобы ловить мышей, ведра – для того, чтобы носить воду, машины – чтобы на них ездить, столы – чтобы за ними сидеть, а не для чего-то другого. Пусть мужик будет для того, чтобы жизнь была удобнее, понятнее и проще, а не наоборот. Не надо смотреть на меня влюбленными глазами сутки напролет – дай мне секса, какого я хочу, раз в неделю, и ладно. Не надо мне всего мира к ногам – приноси в дом нормальную зарплату. Не нужен мне голливудский красавец – они только для картинок годятся, по мне здоров мужик – и слава богу.
Она повернулась к Нелюбову и приподнялась, опершись на локоть.
- По-моему, у меня очень правильная мечта. А, Нелюбов?
Нелюбов чуть развернул голову и некоторое время бесстрастно смотрел на Галю. Потом сказал:
- Правильная.
- Присоединяешься? - улыбнулась Галя.
- Нет.
У Гали глаза расширились, как у кошки, увидавшей мышь:
- Что так?
Нелюбов вздохнул:
- Устал я что-то... Давай, что ли, кофе сварим.
- Нелюбов, не увиливай. Что не так?
- Да все так, Галь. Просто у каждого свои мечты. У тебя свои, у меня свои. И наши мечты что-то не пересекаются.
- До сих пор пересекались.
- Так то какие были мечты? Мелкие. Сиюминутные. Вроде как мне сейчас о кофе мечтается. Одно дело потрахаться с тобой. А если речь заходит о глобальном и всемерном – тут уж извини. Никогда не мечтал о крестьянском счастье.
Галя, мгновенно извернувшись, обеими ногами ударила Нелюбова в бок и столкнула с дивана; спрыгнула на пол, едва не наступив ему на голову. Нелюбов ударился затылком об пол и заорал:
- Ты что, офигела???
- Пошел ты!.. - заорала в ответ Галя и установила мировой рекорд по скорости одевания.
Нелюбов неспеша вскарабкался обратно на диван и демонстративно там разлегся. Одетая Галя подскочила к нему и зависла, будто в сомнениях: вцепиться ему в лицо ногтями или отпинать ногами по пузу. Нелюбов сохранял индейскую невозмутимость. Галя подняла сжатые в кулаки руки, крикнула:
- Чтоб ты сдох, скотина! - и выбежала вон, последовательно хлопнув всеми встретившимися на пути дверями.
Нелюбов полежал еще немного и пошел варить кофе.
Нелюбов размашисто шагал по тропе, изгибавшейся по краю широкого оврага. Листья, гладкие свежепалые и уже высохшие скукоженные, устилали узкую тропу так, что ее не было видно, но Нелюбов-то знал: она есть. Листья нежно шуршали под ногами, только Нелюбову было сейчас не до нежностей. Он до сих пор слишком уж нежничал – а бабам все-таки нужна плетка. Он все жалел их, а они решили, что можно затыкать им дыры в своей личной жизни. Что можно ему пальцами щелкать и командовать “к ноге!”. Что можно вешать на него чужие долги и мифическую вину. Вот уж дудки.
Нелюбов всегда считал себя честным человеком. И относительно женщин он ни в чем не мог упрекнуть себя. Разве что в исключительном правдолюбии и замечательной прямолинейности. Если женщина была проститутка, он так и говорил ей: ты – проститутка. Если женщина привлекала его, он добивался ее. Если переставала привлекать – он не морочил ей голову душевными метаниями, он уходил. Если женщине не хватало своего ума понять, почему он уходит, он объяснял. Но это редко требовалось, и Нелюбов гордился своим умением выбирать понимающих женщин.
Он рано открыл свою способность нравиться людям, но довольно поздно сообразил, что более хочет нравиться женщинам.
В школе девочки млели от него. Он ласково им улыбался, получая записочки с округлым “Давай дружить!”. “Конечно, давай,” - пожимая плечами, отвечал он. А через неделю или две автор очередной записки в гневе подскакивала к нему, говорила что-нибудь обидное и долго-долго потом игнорировала. А то еще и прикладывала портфелем по голове. Нелюбов пожимал плечами и скоро забывал об этом. Однажды ему объяснили, что если соглашаешься дружить, то надо носить портфели и приглашать в кино, а не вести себя как обычно, словно и не было никакой записки. И уж тем более не следует ласково улыбаться всем другим девочкам, когда согласился дружить с одной. Нелюбов опять пожал плечами и перестал отвечать на записочки.
Учителя, покоренные живостью и сообразительностью ребенка, охотно ставили ему хорошие оценки, даже не замечая, что частенько при этом приходилось кривить педагогической душой: знаний у юного Нелюбова было значительно меньше, чем обаяния. Но зато учительская благосклонность позволяла Нелюбову плотно заниматься вопросами личного первенства среди сверстников. Он покорял одноклассников и завоевывал параллели. Он придумывал масштабные испытания для тех, кто сам хотел бы быть индейским вождем в летней игре. Он не двусмысленно указывал на ошибки тем, кто по-другому представлял отношения с компанией соседнего двора. Как человек общительный, он не стеснялся спрашивать совета учителей и не боялся интересоваться мнением завуча относительно особо щекотливых ситуаций. Нет, он не убегал от драк и признавал их наиболее простым средством выяснения отношений. Но вообще-то простые средства он презирал.
Так и проходили дни в борьбе. А на втором курсе мединститута, где девушки по-прежнему засматривались на потенциального терапевта, Нелюбов понял: только успех у женщин самым естественным образом делает мужчину лидером в любой стае.
Он обвел смелым взглядом ряды взирающих на него дев и внимание его привлек один русый затылок - это звезда факультета педиатрии Аня Кедрова делала вид, что равнодушна к достоинствам Кирилла Нелюбова. Спустя несколько месяцев Аня стала регулярно бывать у Нелюбова в общежитии, и три его соседа всякий раз стоически уходили ночевать куда-то еще. Был ли вознагражден их стоицизм или комендант общежития испытывал отеческие чувства к Нелюбову, но к концу второго курса Нелюбов с Аней поселились в отдельной комнате, из числа тех, что предназначаются молодоженам.
Нелюбов и в самом деле собирался стать молодоженом, полгода рассказывал о предстоящей женитьбе знакомым, - их день ото дня становилось все больше. Знакомые, которые видели его с Аней, искренне (а порой и завистливо) поздравляли. Аня была хороша. Тем удивительнее всем было узнать, что Нелюбов не только не женился на ней, но и вовсе расстался.
Аня была первой и единственной женщиной, с которой Нелюбов прожил больше года, соблюдая верность. Столь долгий срок как-будто истомил Нелюбова, и с тех пор его представления о постоянстве значительно изменились. На фоне замелькавших бабочек-однодневок появились несколько женщин, которых он навещал – не по графику, а сообразно настроению, - через разные промежутки времени. На протяжении многих месяцев эти женщины верили, что у них с Нелюбовым пусть странный, но продолжительный роман. Если бы их спросили о постоянстве Нелюбова, они бы ответили, что оно “своеобразное”, однако ни одна не стала бы говорить, что постоянства у Нелюбова нет.
Этих женщин он не бросал. Отношения переваривали сами себя, как голодный желудок, сжимались в точку, сходили на нет и заканчивались. В какой-то момент вдруг выяснялось, что секс давно уже стал дружеским, что гораздо интереснее “посидеть у камелька”, чем изображать страсть на простынях. Нелюбова по-прежнему радушно встречали, кормили борщом, смотрели на него, подперев рукой щеку. И он по инерции продолжал ходить в дом какое-то время. Наслаждался спокойным уютом. А потом переставал ходить – просто не тянуло туда больше, и все прекращалось. Умирало от застарелых болезней, как сказала одна такая женщина годы спустя.
