— Всего-то семь кадров использовано, — пояснил паренек, протягивая мне куцую пачечку фотографий, и осклабился: — Вы что, работаете над очерком о супружеском счастье?

— Ага, — хмыкнул я, — именно о нем.

Уже по пути я удостоверился, что фотки действительно никакой деловой ценности не представляли. На каждой в разных позах запечатлелись члены дружного семейства — Олечка на суку разлапистой яблони, Мила, снова Олечка с Милой на фоне пруда, они же плюс обнимающий их Борис — эту, очевидно, щелкнул кто-то из соседей. У себя в комнате, разложив снимки на столе, я минут пять тупо разглядывал радостные физиономии. Странно устроен человек: я почти на все сто был уверен, что мне здесь ничего не светит, но понадобилось усилие, чтобы скинуть с себя невольное разочарование, — слишком много намоталось на эту чертову пленку нешуточных страстей-мордастей. Я вбросил фотографии в ящик стола, попридержав одну, с Борисом в центре любительской композиции. Некоторое время просидел в оцепенении, всматриваясь в улыбающееся лицо, точно искал подсказки, затем грустно вздохнул и сунул снимок в карман.

Было начало первого. Я пожалел, что условился с Натальей на два часа. Целую вечность предстояло глупо проваландаться, а если она еще и не позвонит… Черт, у меня слишком много проблем, чтобы тратить время и нервы на лирические отступления!

Я набрал номер сыскного агентства. Женский голос попросил подождать: «Сейчас выясню, возвратился ли он». Ждать пришлось долго. Я уже обсосал это «возвратился», которое могло означать только одно, что моя Ариадна куда-то уехала, и успел отчаяться, когда жизнерадостный баритон разогнал угнездившееся в душе уныние:

— Бекешев у телефона.

— Ты не ведаешь, Бекешев, как я рад, что ты наконец-то у телефона.

— Угу, — хохотнул он, — не ведаю. Извини. На меня тут навалилось одно мутотное дело, прямо волчком завертелся. Три дня проторчал в Туле. Только что прискакал в контору, даже домой не завернул.

— Вот оно что, — расстроенно протянул я.

— Надеюсь, ты не рассчитывал, что я поворожу и вмиг вытащу кролика из шляпы.

— Нет, не рассчитывал. Шляпы, я знаю, ты не носишь.

— Не ношу. — Он рассмеялся. — Но не переживай. Я попросил кое-кого из парней, которые нынче посвободнее, оказать мне услугу, так сказать, взаймы. Может быть, даже что-то уже и есть на крючке. Звякну, как переговорю.

— Ну что ж, — смирился я. — Подожду. А пока попробую что-то предпринять со своей стороны. Что, если связаться с немецким консульством? Вдруг мадам как-то у них обозначилась.

— Необязательно. Но чем черт не шутит, попытайся. А вообще-то как у тебя? Неприятностей больше не было?

— И еще какие, — возразил я. — Но долго рассказывать.

— Что случилось? — вздыбился он. — Пугаешь, братец. Совсем нельзя оставлять тебя без присмотра. Ладно, а сейчас извини, труба, то бишь босс, зовет. Давай заеду к тебе вечером, все подробно обсудим. Идет? Ох, как не нравится мне это.

— Мне тоже, — признался я.

…Я посидел, помозговал насчет консульства. Идея, конечно, была беспомощной и хлопотной, но позволяла вроде бы действовать или хотя бы ощущать себя в действии. Я позвонил Леночке, попросил покопаться в справочниках и продиктовать мне все наличествующие в этой конторе телефоны.

— Не посольства — именно консульства.

Записал три номера, выбрал наугад один из них и стал прикидывать в уме канву предстоящего разговора. И в этот момент раздался громкий стук в дверь. Я откликнулся нерадушным приглашением входить, повернул голову и опешил: в комнату шагнул господин Куликов собственной персоной.

Пожалуй, явление президента всея Руси поразило бы меня гораздо меньше. На пару секунд я просто онемел и недвижно таращился на авантажную фигуру в двубортном мышиного цвета костюме. Потом перевел взгляд на двух мордоворотов, колышущихся позади в проеме, и настороженно сощурился. Куликов углядел, буркнул им командно: «Ждите там», — и перед носом закрыл дверь. Я наконец переварил изумление и привстал с кресла. При сложившихся отношениях рукопожатие представлялось совершенно неуместным, я ограничился коротким кивком и жестом предложил присаживаться. Он сел и засопел, чего-то выжидая. Глаза хмуро уперлись в меня. Куда-то из них подевался голубоватый оттенок: они точно подернулись тусклой пеленой и выглядели какими-то запотело-стальными.

— Чему обязан? — подчеркнуто сухо спросил я.

— Вот, — мрачно выжал из себя он, приподнялся и, положив на стол черный «дипломат», толчком пододвинул его ко мне. — Это ваше, как договаривались. А теперь отдайте, что должны.

Я непроизвольно потрогал гладкую кожу кейса и растерянно спросил:

— Что это?

— А то вы не знаете, — мрачно процедил он. — Давайте не будем тянуть волынку. Выкладывайте, что следует, и покончим на этом.

— Послушайте, — вознегодовал я. — Похоже, вы рехнулись. Что покончим? И что в этом загадочном сундуке?

— Семьдесят пять тысяч. Можете пересчитать.

Я вылупил зенки.

— Чего?

— Долларов, конечно, — уточнил он угрюмо и повторил: — Не будем тянуть…

Омерзительная догадка внезапно выбила из меня испарину. Горловина водолазки стала тесной и жесткой, как хомут. Я оттолкнул «дипломат» и резко поднялся.

— Так… Значит, здесь деньги? — Он кисло посмотрел на меня, передернулся и ничего не ответил. — Ладно, — молвил я, — не будем тянуть. Только вот немножко придется подождать. — И направился к двери.

— Куда вы? — забеспокоился он.

Я знал куда: нужно было немедленно подловить кого-нибудь из коллег, желательно двух, и уже на людях основательно разобраться с этим хитроумным посланцем «Универса». Сейчас мы тебе устроим спектакль, — зло усмехнулся я про себя. — Сейчас ты у меня попляшешь. — Но вслух бросил утешительное:

— Минуты две-три, не более. Не волнуйтесь.

…Но едва я шагнул за порог, как меня самого подловили. Четверо незнакомых мужиков неожиданно стеной встали на пути, и один из них — среднего роста, приблизительно моих лет, с тонкими, будто ощипанными бровями и спадающим на лоб рыжим чубчиком — с ходу спросил:

— Рогов?

— Да, — подтвердил я рассеянно. — Если вы ко мне, то я сейчас занят.

— Знаем, — усмехнулся он. — И хотели бы поучаствовать. Надеюсь, вы не станете возражать?

— Что это значит? — вскинулся я. — Кто вы такие?

Чубчик раскрыл какую-то корочку и поднес чуть ли не к самым моим глазам.

— Милиция… Капитан Галкин. — И учтиво предложил: — Вернитесь, пожалуйста, в комнату.

Я огляделся. У лифта и в другой стороне — на проходе к лестнице — торчали еще двое, но уже в милицейском облачении. Я пожал плечами и подчинился. Четверка последовала за мной — трое прислонились к дверным косякам, капитан устремился к столу. Куликов встретил наше пришествие разинутым ртом и выпученными глазами. Хорошо играешь, гаденыш, угрюмо подумал я и поворотился к капитану.

— И что дальше? — полюбопытствовал я, стараясь придать голосу ровное звучание.

— А вот сейчас и поглядим, — усмехнулся он и пятерней пригладил челку. — Будьте любезны, откройте, пожалуйста, этот вот чемоданчик.

— Я никакого отношения к этому чемоданчику не имею.

— Да-а? — протянул он с неприкрытой издевкой. — Черт, вы же журналист. Могли бы придумать что-нибудь пооригинальней.

Он наклонился над кейсом, отщелкнул замочки, откинул крышку и присвистнул. Потом, точно лаская, провел пальцами по аккуратно упакованным, спрессованным стопкам зеленых купюр и спросил:

— Сколько здесь?

Я не отреагировал. Зато голос прорезался у господина Куликова. Сначала он что-то неразборчиво прошипел, затем прочистил горло и заговорил уже более внятно:

— Семьдесят пять тысяч. Но, послушайте, что тут происходит? Это мои — нет, вернее деньги нашего «Универс-банка». Мы получили час назад в… в общем, не важно, где положено. Банк даст все необходимые и исчерпывающие разъяснения.

— Почему они здесь?

— А почему я должен вам что-то объяснять? — вопросом на вопрос ответил Куликов. Похоже, он обрел былое самообладание. — Я завернул сюда по пути в банк, чтобы исполнить поручение руководства и передать господину Рогову кое-какую информацию. И я не обязан ни перед кем отчитываться, кроме своего начальства. Обращайтесь к нему, если дотянетесь. У вас что, есть соответствующие полномочия?