Я отыскал в галошнице завалящие тапки, помог повесить плащ, и мы прошли в гостиную. Предложив ему располагаться, показал рукой на кресло у журнального столика.

— Кофе пьете? Как раз приготовил.

— Ну если с вами…

Я притащил из кухни джезвейку с двумя чашечками и разлил по ним кофе. Он звучно прихлебнул, кивнул с видом знатока и спросил:

— Я вас не задерживаю? Вы куда-то собираетесь.

— Да нет, — успокоил я, — надо вот машину перегнать на сервис. Но ничего, успеется. У вас какие-то новости?

Он помотал головой.

— Просто из города попросили кое-что дополнительно выяснить.

— Из города? — не понял я.

— Делом уже городские инстанции занимаются. И у них возникли кое-какие вопросы.

Я удивился такой оперативности и мысленно поблагодарил Гринько: надо же, я, похоже, недооценил силу замолвленного им слова. Вслух же посочувствовал:

— Зачем же было беспокоиться. Да еще в такую погоду. Позвонили бы.

— Звонил. Все никак не мог вчера застать. А сейчас вот оказался рядом по службе и на всякий случай решил заглянуть. Понимаете, дело деликатное, к жене с этим обращаться как-то неловко.

— Интересно, — протянул я, уже догадываясь, о чем пойдет речь.

— Как выясняется, у вашего друга была связь. Понимаете, с женщиной. И видимо, не случайный роман, а довольно крепкие отношения.

— Да-а?

— Вы об этом не знали?

— Про крепкую связь не знал, — извернулся я. — А так… Все мы не без греха.

— Ага, — проницательно заметил капитан, — стало быть, знали.

— Некоторые его слабости мне известны. Но ни о чем серьезном не слышал.

— И вы ничего не можете нам сообщить — такого, что помогло бы в розыске?

Я пожал плечами и в свою очередь полюбопытствовал:

— Откуда вы почерпнули эти сведения?

— Насколько знаю, его сослуживцы поведали. С их слов установлено, что его неоднократно видели с одной и той же дамой. Красивая женщина. Ездит на иномарке. Она и на службу к нему не раз заезжала. Судя по всему, они не очень-то и таились. И это тянется уже с год. Так, во всяком случае, видится. Неужели вы ничего не знаете? — повторил он недоверчиво. — Или печетесь о его репутации? Поймите, это очень осложняет нам работу. Раз мы так вот чуть не месяц искали одного мужика. А он в это время спокойненько загорал на Черноморье со своей пассией.

— Какой там черт — репутация, — возразил я. — Послушайте, капитан, не загорает он нигде. У него хватило бы ума придумать что-нибудь для жены. И к тому же — работа. Вы ведь знаете, очевидно, какой переполох вызвало там его внезапное исчезновение. Поверьте, дело гораздо-гораздо серьезнее.

— Если бы вы могли подсказать, кто эта дама и где ее искать… — не отступался он.

— О господи, — сказал я. — Да знай я, сам бы давно уже к ней обратился.

Кажется, я произнес это с достаточной искренностью. Он с сожалением вздохнул, допил кофе и, отставив чашку, обронил:

— Жаль. Там, в городе, полагают, что дамочку нужно обязательно выявить. Не знаю уж с чего, но большое значение придают этому. — Он встал с кресла и подергал, как бороду, выступающий подбородок. — Ладно, будем разузнавать дальше. Если что прослышите, пожалуйста, сообщите нам немедля.

— Конечно, — заверил я. — Обязательно.

Он ушел, оставив меня в крайнем смятении.

Куда подевалось мое здравомыслие? Почему я скрыл, что знаю, кто эта дама? Мне хотелось убедить себя, что для умолчания имеются самые резонные основания. Действительно, ведь за «а» я должен был сказать и «б» — выложить историю про убийство. Иначе исчезновение Бориса представало в весьма искаженном свете, как обычный случай супружеской неверности. В банке подбавили бы красок: куда-то канувшая любовница, ее заявление об увольнении — ау, милые беглецы, где вы загораете, на каком таком солнечном Черноморье? Поведать сейчас об убийстве?.. Я видел Бориса в ту жуткую пятницу — его отчаяние было подлинным. Но в изложении все, очевидно, потеряло бы достоверность и только запутало дело. Вспомнилась Сашина реакция. «А был ли мальчик, или мальчика не было?» Нет, пожалуй, я поступил правильно.

Однако ощущение, что я окончательно завяз в липком и грязном болоте, не оставляло меня. Я прошел в гостиную, опустился в кресло, где недавно сидел капитан, поразмышлял, покурил и набрал номер Саши.

— Черт возьми, — разразился он, — сказано же было! Где твое благоразумие? Самое время открыть карты. И не мешать людям делать свое дело.

Инцидент на дороге его поначалу озадачил: «Гм, глупо как-то…» — но потом последовал новый взрыв негодования:

— Я говорил тебе. Ну куда ты суешься? Не подоспей случайно столь неуважаемая тобой милиция, валялся бы сейчас на больничной койке. Этого, что, тебе мало?

— Мало, — огрызнулся я. — Терпеть не могу насилия. И уж теперь-то точно ни за что не отступлюсь.

— Хрен с тобой, — помолчав, примирительно буркнул Саша. — Помощь нужна?

— И даже очень. Мне надо разыскать некую Дарью Мартыновну Вайсман. Или кого-нибудь из ее родных.

— Это еще кто?

Я рассказал. Он задумался. Потом пробормотал:

— Любопытно, очень любопытно, — и тут же отрезвляюще заметил: — Но скорее всего, это уже совсем из другого кино. Борис-то как сюда монтируется?

— Не знаю.

— Ну, прямо-таки Сократ! Приятно иметь с тобой дело. И, конечно, никаких исходных данных?

— Никаких, — сокрушенно признал я. — Разве только что квартира, в которой проживала Тамара, ее собственность.

— Не густо, — фыркнул он. — Ладно, посмотрю, что можно сделать. А ты уж, пожалуйста, будь поосторожнее.

— Об этом ты уже говорил, — сказал я, и мы рассмеялись.

Наконец я выбрался из дому и занялся своей покалеченной «девяткой». Станция, которой я пользовался в последние годы, располагалась недалеко от Кольцевой. Ехать было всего ничего, но в дождевых лужах машина успела изрядно замызгаться. Я загнал ее на мойку и разыскал мастера. Это был маленький, довольно толстый армянин с поразительно белой кожей. Он отогнул в сторону замасленную ладонь и предложил для пожатия широкое запястье. В черных приветливых глазах светилась неуемная радость.

— Что, соскучился, да?

— Небольшая авария, — сказал я, тоже растянув губы в довольную улыбку.

Он осмотрел повреждения.

— Оформил?

— Нет, разошлись полюбовно.

— Ну ладно, — шумно вздохнул он, вложив в этот вздох дополнительный тариф. — Сделаем. Утром заберешь. Будет как новенькая.

— А сегодня нельзя? — с надеждой спросил я.

— Никак не получится, дорогой, — запричитал он, бурно жестикулируя. — Ты мой старый клиент, разве я врал тебе когда-нибудь? Говорю завтра — значит, очень занят. Три машины в работе. Утром получишь в лучшем виде. И что такое — один день? Походишь пешком, — он хохотнул, — даже польза будет для здоровья.

Я не разделял его веры в благотворность пешего передвижения, но безропотно покорился. Задумавшись о нерадостной перспективе безлошадного существования, я вышел из цеха. И тотчас же словно окаменел: прямо напротив входа ехидно посверкивал фарами серый «Фольксваген».

Я замер, прислушиваясь, как во мне закипает какое-то варево из раздражающих эмоций. Кровь прилила к голове. Я круто развернулся и возвратился к своей машине. Вынул ключ из замка зажигания, открыл багажник, отыскал в сумке с инструментами длиннющую отвертку и вихрем понесся обратно. «Фольксваген» стоял на месте. Я подскочил к нему, рывком распахнул дверь и, ухватив за грудки водителя, приткнул отвертку к шее.

Мужик был невысок, но в теле. На меня испуганно вылупились глаза ошарашенного терьера. Серая кепка отлетела на соседнее сиденье. Длинные редкие волосы, зачесанные вперед от самой макушки, взметнулись вверх, предательски обнажив проплешину.

— Ты что?! Ты кто? — прохрипел он и поперхнулся.

Я надавил сильнее и зло отчеканил:

— Ты хорошо знаешь, кто я. И сейчас сам скажешь, кто ты и кто тебя послал.

— Ку-у… куда послал?

— Это ты мне объясни, куда и зачем. Или я продырявлю твою жирную шею.