1. Стихи Бориса "Сказочника" Лаврова.

Мужчина перестал петь и обозначал мелодию лишь гитарой. А девушка вдруг стала гневно и рублено выкрикивать фразы на немецком:

— Niemand wird bei uns die Hoffnung darauf abnehmen, dass der Tag treten wird zu wehen! Auch dann tЖten, wer Эber die HumanitДt und die NДchstenliebe schwatzt, aber unsere Freunde, erkennen die Kraft neuen Deutschlands! Dann werden sie um die Gnade flehen! Zu sehr spat! Neues Deutschland fordert die SЭhne! (1.)

1. Никто не отнимет у нас надежду на то, что наступит день мести! И тогда те, кто болтает о гуманности и любви к ближнему, но убивают наших друзей, узнают силу новой Германии! Тогда они будут молить о пощаде! Слишком поздно! Новая Германия требует искупления!(слова Геббельса, сказанные им на похоронах 15-летнего гитлерюнге Герберта Норкуса, убитого "спартаковцами")

Потом — снова первый куплет, но пели его оба. А потом — остался шум и свист плохой записи.

— Ты часто её слушаешь? — тихо спросила Элли, сцепив руки под подбородком и глядя в стену расширенными глазами.

— Пока не уехал — слушал постоянно, — Колька опустил колпак проигрывателя. — Иногда мне кажется, что я её сам сочинил, про себя.

— А кто на самом деле? — тихо спросила Элли. — Ну… кто сочинил?

— Не знаю. Там нет наклейки, и вообще, по-моему, это любительский саморез какой-то, вроде бы даже времён Безвременья… Я её случайно нашёл… — юноша встряхнулся и улыбнулся неожиданно: — Ну, ты готовить-то не раздумала? А обещала…

— Ой, конечно! — Элли поднялась. — Только ты мне покажи, где ванная комната и кухня, а то я заблужусь… У тебя тут привидений нету?

— Откуда ты знаешь, что я не привидение? — вдруг серьёзно спросил Колька. — Пошли. Отобьёмся, если что!

Он провёл от горла вниз, расстёгивая "молнию" на куртке. В какую-то секунду Элли почти ожидала увидеть там пустоту.

Но там была красная майка.

Холодильник (старый, но вполне работоспособный, у массы людей и таких-то не было…) оказался забит продуктами, морозильная камера — тоже. Но видно было, что всё покупали на самом деле "без ума", просто чтобы наполнить полки едой. Кухня выглядела чистой, всё вроде бы было в порядке, но тут не готовили давно, очень давно. Элли даже не была уверена, что тут есть электричество — но оно, к счастью, оказалось.

Без куртки, с подсученными рукавами белой водолазки, она бросила в сковородку маргарин. Колька, как раз всунувшийся в кухню, остановился на пороге и прислушался.

— Пришёл кто-то… — его слова обрезал дренькающий дверной звонок. — Кто это? — спросил он у Элли — немного глупо, словно она и впрямь могла что-то знать об этом.

— Да ты открой и посмотри, — усмехнулась она, равномерно перегоняя по сковородке маргарин. — Что, к тебе никто не ходит?

— Да у меня телефон есть, вообще-то… работает… Сам я визитов ещё не делал, мне уже сделаны… кого там чёрт принёс? — открывать Кольке не хотелось, потому что… потому что не хотелось, чтобы в доме был ещё кто-то. Поэтому он просто спросил, подойдя к двери и повысив голос: — Кто?

— Стрелковы здесь живут? — послышался юношеский голос.

— Предположим… — проворчал Колька. Собственная фамилия, произнесённая во множественном числе вдруг его сильно разозлила… или это была не злость, а что-то иное?

— Рассыльный из Думы. Вам нужно декларацию заполнить.

— Тьфу! — почти по-настоящему сплюнул Колька, открывая дверь. — Давайте…

…Ошибка была фатальной. Из-за Элли, из-за того, что разговор с нею его расслабил, а это — нельзя. На крыльце стояли двое: мальчишка помладше Кольки и молодой мужик.

Оба улыбались. И оба держали на уровне животов обрезы охотничьих двустволок.

"12-й калибр, — подумал Колька. — Разорвёт надвое, если картечь. Нет, на куски. Четыре ствола. Так."

— Привет, Ветерок, — сказал мальчишка. Видный за калиткой кусочек улицы был пуст. Колька выругал себя за то, что ещё до отъезда так запустил сад. Нет, одного можно уложить. Но потом… даже если он достанет и второго и тот выпалит неприцельно… плохо всё. Плохо. Гм, раньше в этом квартале таких фокусов себе не позволяли. Обнаглели…

…или наоборот — напуганы до предела. Но ему-то от этого не легче.

— Привет, — сказал Колька безразлично.

— Домой позовёшь?

— Куда мне гости… с ружьями! — так же равнодушно, но громко произнёс Колька. "Лишь бы она сейчас не спросила какую-нибудь глупость вроде "кто там?" и не испугалась потом…"

— Придётся пригласить, — угрюмо сказал мужчина. — Шагай назад. Спиной. Не вздумай рыпаться, дверь всё равно пробьёт.

Колька сделал три неспешных, рассчитанных шага назад. Так, чтобы они вошли следом в коридор и оказались спинами к кухонной двери.

Мужчина ногой закрыл входную — не оборачиваясь и не качнув даже на сантиметр обрезом. Впрочем, и мальчишка тоже держал Кольку на прицеле.

— С чем пришли? Слушаю, — сухо спросил Колька.

Это была не приключенческая книжка, не художественный фильм… и ответом, наверное, был бы выстрел — молча, из четырёх стволов. Но тут беззвучно шагнувшая из-за двери Элли быстро и очень спокойно вылила кипящий маргарин за шиворот куртки мужчины.

Он даже не закричал — взвыл, роняя обрез. Отвратно запахло горелой кожей. Мальчишка отвёл глаза всего на миг, даже не на секунду — и Колька, левой ладонью отбив обрез вбок, нанёс правой прямой в переносицу. Это было всё — парень отлетел, ударился головой в стену и упал снопом. Элли ударила мужика сковородкой в лоб — не плашмя, ребром, правильно, но тот не упал, продолжая реветь, и Колька на развороте подкованным каблуком сапога ударил его в солнечное, классика СБС.

— Ты его убил, похоже, — сказала Элли. Она держалась совершено спокойно, глядя на лежащего на пороге кухни человека.

— Таких лучше убивать сразу, — спокойно сказал Колька. — Ну вот, извини. День испорчен… или удался, как посмотреть. Если тебе не трудно — позвони в полицию и Ник… Райко. Нет, сначала Райко, в полицию — потом… Телефоны там, на стене прямо, записаны, думаю, у него не поменялся, найди слово "Стоп", это он… его прозвище… А потом, если не трудно, поднимись ко мне и поставь погромче какую-нибудь музыку. И не спускайся пока, хорошо? А, и дверь там закрой.

Элли помедлила. Но потом кивнула.

— У него была девушка, — Колька Райко махнул рукой ребятам, чтобы не ждали, и странно-строго посмотрел на Элли. — Ларис… Лариса. Ларка Демченко. Как он из интерната сюда перебрался и стал сам жить — тогда и познакомились. Мы все трое познакомились, — с нажимом пояснил Райко. — Мы даже втроём дружили, хотя ссорились очень часто, даже дрались… Моё прозвище — "Стоп" — тоже он мне приклеил, так и пошло… да я, наверное, такой и есть. Да. Так вот. Год назад он уехал. Сбежал. До сих пор не пойму — почему, она его, дурака, любила к тому времени уже больше года, а не меня… На шоссе её сбил грузовик, когда она за ним гналась. Специально сбил. Отомстили за наши дела. За пионерские. Её родители потом уехали на юг, не смогли больше тут жить…

— Убили?! — гневно и потрясённо спросила Элли, уже не слушая ничего про родителей. Райко внимательно посмотрел в её ставшие злыми и прицельными глаза, кивнул:

— Ну да. Раньше такое часто бывало… да и сейчас — сама видишь. Понимала, наверное, куда ехала?

— Понимала, — спокойно уже ответила Элли. — И что с… с ним?

— Да ничего, — пожал плечами Стоп. — Где-то ездил, он и не знал, что Лариска погибла. А вот позавчера вернулся.

— Я хотела спросить… — Элли посмотрела на верхушки тисов, качавшихся на поднявшемся ветру. — Спросить, какой он. Но раз ты…

— Можешь не беспокоиться, — грустно усмехнулся Райко. — Мы с ним почти враги теперь… но чернить его — подло, я не стану этого делать. Он сильный, талантливый, честный и смелый. И он же — одиночка. Во всём. От привычек, до взглядов на мир. Позавчера, едва приехав, он залетел в бар, за которым мы… короче, не важно. Непростой бар. А зачем он туда залетел? Не спросишь… Я думаю, что на самом деле — на самом-то деле он ничего, никого и никогда в жизни не любил, — Райко помолчал и решительно добавил: — А главное — понимаешь… он до такой степени привык быть один, что теперь хочет один делать то, что в одиночку не сделать. Никак. Он хочет один воевать.