Прошло пять лет после семилетней войны. В 1768 году в Польше началась конфедератская война, поднятая враждебными нам партиями, которые были недовольны избранием на польский престол Станислава Понятовского, сторонника Екатерины II. Противники Станислава составили союз (конфедерацию) и подняли восстание.

Для усмирения мятежников и прекращения беспорядков нужно было пополнить русские военные силы, находившияся в то время в Польше под начальством Веймарна. С этой целью в Польшу было послано еще шесть полков. Командование двумя из них было поручено Суворову, который в это время был уже бригадиром.

Глубокой осенью, в полное бездорожье, выступили полки Суворова из Ладоги в Смоленск. Приученные к выносливости, солдаты легко совершили переход в 850 верст от Ладоги до Смоленска, где отряд Суворова должен был провести зиму, чтобы весной выступить к Варшаве.

В течение зимы бригада Суворова не оставалась в бездействии: каждый день происходило учение, тревоги, примерные сражения и т. п. Нередко в полночь, когда на дворе стоял трескучий мороз, вдруг раздавалась тревога, в несколько минут солдаты выстраивались в боевой порядок и следовали за своим начальником, чтобы отразить неприятеля или сделать на него неожиданное нападение. Все это делалось без малейшого ропота или неудовольствия. Каждое слово Суворова считалось святыней. Не только солдаты, но и офицеры гордились тем, что они Суворовского полка.

Наступила весна 1769 года. Бригада Суворова выступила в Варшаву. Поход этот по неспокойному краю был делом рискованным; но, несмотря на это, он был исполнен блистательно. В 12 дней Александр Васильевич с своими „орлами“ прошел 600 верст и тотчас же, по прибытии в Варшаву, приступил к делу: предпринял два удачных поиска, не дал соединиться конфедератским отрядам, разбил двухтысячную партию мятежников под Ореховым и перешел в Люблин, чтобы управлять военными действиями в целом районе. Все это было сделано быстро, неожиданно, по-Суворовски.

Много трудностей представляли дальнейшия действия. Конфедераты разбились в мелкие отряды и действовали в разных местах; все они были на конях, благодаря чему быстро передвигались из одного конца в другой; кроме того, местное население, бывшее на стороне восставших, оказывало им и явную и тайную помощь во всем, в чем они нуждались. Едва Суворов успеет разбить один отряд, как он быстро собирается вновь уже в другом месте и действует с прежней силой.

Но чего не могли преодолеть Суворовские чудобогатыри? Казалось, не существовало таких препятствий, которые сломили бы их стойкость. Наиболее замечательным подвигом их в этой войне является победа над гетманом Огинским, поднявшим на восстание почти всю Литву. Войско Огинского вчетверо превосходило Суворовский отряд; одолеть его могли только чудо-богатыри Александра Васильевича. Вот что рассказывают об этом подвиге.

«При первой вести о восстании Огинского, Суворов извещает своего начальника, генерала Веймарна, об угрожающей опасности и о необходимости потушить мятеж в самом его начале. Генерал Веймарн присылает Суворову распоряжение: ожидать дальнейших приказаний и не двигаться с места.

Суворов, между тем, узнает, что войско Огинского ежедневно умножается охотниками, что регулярные польские полки пристают к нему, что он уже рассеял и взял в плен несколько русских отрядов и намерен двинуться к русской границе. Получив такие вести, мог ли Суворов спокойно оставаться на месте? Перекрестившись, он в тот же день с отрядом в тысячу человек двинулся из Люблина в Столовичи, где стоял Огинский.

— Спасем наших, — говорил он, — а там пусть делают со мною, что хотят! Я — ответчик.

К генералу Веймарну он написал кратко: Фитиль на пушке, Суворов в поле!

На четвертый день Суворов был уже в Слониме, пройдя более 200 верст. Человек полтораста от усталости осталось позади, но Суворову некогда было их дожидаться.

Где войско Огинского? — спрашивает он.

В 50 верстах отсюда, в местечке Столовичах, — отвечают ему.

—Чудо-богатыри! — говорит Суворов своим солдатам, — даю вам два часа отдыха... вперед, бить Огинского!

— У Огинского четыре тысячи человек войска и артиллерия, — сказали Суворову.

— Помилуй Бог! — восклицает он: — да ведь это только по пяти человек на одного нашего солдата, а они справлялись и с десятком!

На другой день, в 10 часов вечера, Суворов был уже перед Столовичами. Стоял сентябрь; небо было заволочено тучами, черная ночь нависла над землей, лишь с монастырской башни мерцал огонь, на который русские и шли. Поляки и не помышляли о неприятеле, а он уж тут как тут! Мигом сняты неприятельские пикеты; часовые, при входе в местечко, переколоты, но один из них спасся и, выбежав на улицу, закричал:

— К ружью! Неприятель!

В эту самую минуту русские врываются в город, с примкнутыми штыками, с громогласным ура!

Начинается ужасная резня, все бежит от русских в поле, за местечко, где большая часть отряда Огинского стоит на бивуаках.

Русские, взятые Огинским в плен при Речице и запертые в одном доме, бросаются из окон и примыкают к своим. Триста человек отборной гетманской стражи мужественно защищаются в домах. Все они переколоты, и к утру местечко очищено от неприятеля. Но тут началась новая, жестокая битва. Поляки, стоявшие за городом, сами напали на русских.

Чудо-богатыри! — сказал Суворов, — отступать некуда, или нам лечь здесь или им! На штыки, ура!

Поляки, особенно литовцы, сражаются отчаянно в открытом поле: штык против штыка, грудь против груди! Поле сражения покрыто трупами, и, наконец, поляки уступают...

Вдруг, во весь опор мчатся польские уланы из отряда генерала Беляка, стоявшого с двумя полками поблизости Столовичей. Уланы окружают слабый отряд Суворова, и битва возобновляется с прежним ожесточением.

Но при всех усилиях, при отчаянной храбрости неприятеля — нет возможности сломить Суворовского фронта! Люди его — каменные! Казаки, после продолжительной резни, наконец, прогнали польских улан. Колонна наша бросилась бегом на неприятеля, ударила в штыки, неприятель дрогнул и побежал!

Огинский скрылся еще ночью. Польский отряд, без вождя, рассеялся, оставив половину своих на месте сражения.

Число пленных превышало число победителей. Вся артиллерия Огинского (12 пушек), обоз, гетманские регалии, военная казна, знамена и множество лошадей достались победителям.

Дав своим храбрецам на отдых один только час, Суворов возвратился в Слоним и, оставив там пленных, раненых и тяжести, пошел немедленно к Пинску, где находилась свита Огинского и где было собрание его приверженцев, разогнал их, рассеял, принудил к покорности и через Брест возвратился снова в Люблин, успокоив Литву и лишив конфедератов последней надежды к возмущению этой провинции».

Подвиг Суворова был беспримерен; во всем войске только и разговору было, что о нем. Тем не менее, Веймарн был очень недоволен самовольным походом Суворова и послал на него, как на ослушника, жалобу в Петербург. Но, вместо наказания, Суворов получил благодарность императрицы и орден Александра Невского.

Герой был растроган таким милостивым отношением Екатерины II и, утирая слезы, промолвил: «Матушка меня не забывает».

Вскоре после этого последовала смена Веймарна; его заменил Бибиков, друг Суворова. Но многочисленные завистники и враги Александра Васильевича продолжали его беспокоить своими интригами и клеветой. Прошло еще несколько времени; русскими была взята сильная крепость Краков, чем нанесен был смертельный удар конфедерации, между тем, просьбы Суворова о том, чтобы его отозвали из Польши, повторялись все чаще и чаще.

Желание его, наконец, было исполнено: его перевели в Финляндию, где он, по данной инструкции, должен был осмотреть шведскую границу и сделать донесение о положении дела в пограничной Финляндии. Отношения между Россией и Швецией в то время были натянуты, и каждый час можно было ожидать военных действий. Данное поручение Суворов, по обыкновению, выполнил прекрасно.