Мысль о том, чтобы оказаться с ним в постели… Я гоню ее от себя, не хочу ничего представлять. И все-таки невольно думаю о том, как это могло быть.

Стеф и Лори позвонили утром. Обеим хотелось узнать, как прошла премьера. Ни одной из них я не рассказала, что случилось потом, даже Лори, несмотря на мое обещание. У меня не хватило духу говорить об этом, слишком все странно. Я просто сказала им, что все оказалось просто замечательно.

Джон позвонил мне домой на другой день. Он снова был очень сдержан, угрюм и холоден. На мгновение мне снова показалось, что я тогда неправильно его поняла. Но потом он произнес:

— Когда я снова увижу вас? Вы можете поужинать со мной в пятницу?

Я растерялась, но потом ответила:

— Да, конечно, с большим удовольствием.

Когда я приехала в офис в понедельник утром, меня там поджидал Гари.

— Я слышал, ты встречалась с Джоном Брэдшоу в пятницу вечером.

— Ну, это ни для кого не секрет.

Гари вытащил журнал — самую жалкую дешевку из тех, что стоят на газетных стендах, — на обложке поместили фотографию, на которой мы с Джоном Брэдшоу выходили из «Плюща», и заголовок: «Это его внучка?»

— Тебе не стыдно, Гари? С каких пор ты подписываешься на подобные журналы?

Он побагровел.

— Что ты вытворяешь, черт побери? — закричал он. — Зачем ты водишь за нос этого беднягу?

Я почувствовала, что где-то в глубине моего существа закипает и поднимается бешенство, точно как в тот момент, когда он сказал, что управлять агентством — не для меня.

— Я буду тебе крайне признательна, если ты перестанешь совать нос в мои дела. Особенно если учесть, что здесь как-никак мой офис.

Он отшвырнул журнал:

— Может, попросишь меня удалиться? Прямо сию минуту?

— Прекрасная мысль! — закричала я в ответ.

К полудню он собрался и уехал.

Поначалу я просто ликовала оттого, что никто больше не будет висеть над душой. Но через несколько дней стала сожалеть о случившемся. Мы с Гари слишком долго дружили, чтобы так расстаться.

Я позвонила Стеф и рассказала ей, что произошло.

— Не волнуйся ты, — сказала она. — Помнишь о том, что вы еще не разобрались друг с другом до конца?

Не знаю, могу ли я этим утешиться.

Я запрятала этот чертов таблоид в нижний ящик стола и частенько тайком разглядывала фотографию. Я никогда не оказывалась на обложке журнала, даже столь дешевого, и должна признаться, это не оставило меня равнодушной.

Когда я показала журнал Лори, она даже не обратила внимания на заголовок, а сказала только:

— Я же говорила тебе, что надо обязательно купить это платье.

Ее слова мне ужасно понравились, и я сжала ее в объятиях.

Всю неделю друзья, клиенты и даже малознакомые люди, видевшие журнал, звонили мне и спрашивали, верны ли слухи. Я отвечала отрицательно, не очень понимая, насколько была честна. Джон не заговаривал о фотографии, возможно, даже не видел ее.

Теперь он звонил почти каждый день, и я постоянно сталкивалась с ним на улице и в холле. Я понимала, что это не случайность, и не знала, что сказать. Он тоже был не очень разговорчив, но всегда смотрел на меня так пристально, что мне становилось неловко. Я убеждала себя, что это все с непривычки, что когда мы узнаем друг друга получше, чувство неестественности пройдет.

Пятница оказалась крайне неудачным днем. Закончился он тем, что Сьюзен Чу, приглашенной недавно для участия в национальной телепрограмме, в конце концов отказали. У меня весь день стоял в ушах ее полный слез голос.

В семь часов я чувствовала себя совершенно не готовой к ужину с Джоном. Я пыталась казаться оживленной, пока мы ехали к ресторану, но он заметил мою напряженность.

— О чем вы думаете? — спросил он, когда мы сели за стол.

Я рассказала ему о Сьюзен. Он понимающе кивнул:

— В этом городе такое часто случается. Привыкнуть к этому невозможно. Быть агентом — значит ежедневно испытывать стресс. Мы все, будто пеликаньи мамаши, — готовы кормить питомцев собственной кровью, лишь бы они не голодали.

Такое сравнение меня растрогало.

Джон снова пристально посмотрел на меня:

— Вы уверены, что эта работа вам в радость?

Я вздохнула:

— Восемь месяцев тому назад пределом моих мечтаний было заниматься недвижимостью. Я люблю это агентство, но в такие дни, как сегодня, мне кажется, что стоило остаться в Палм-Спрингс.

Он помрачнел:

— Мне бы так хотелось вам помочь.

— Нет, — быстро ответила я. — Мне это только на пользу. Я и так слишком много в жизни своевольничала.

Когда мы уже выходили из ресторана, Джон сказал, что завтра приезжает Аманда.

— Может, вы пообедаете с нами?

— К сожалению, не смогу. Полно работы. Возможно, в другой раз, когда она снова приедет.

На самом деле я была совершенно свободна. Мне просто не хотелось, чтобы Аманда проделала такой путь ради удовольствия видеть меня в ресторане рядом со своим отцом — особенно если ей попался на глаза тот журнал.

Джон привез меня обратно в офис. Я просила его не провожать меня внутрь, но он поставил машину и пошел со мной к зданию. Когда мы вошли в вестибюль, он схватил меня за плечи и попытался поцеловать. Его напряженное лицо пылало.

Я невольно отступила назад:

— Не сейчас.

В следующий вторник он пригласил меня на ужин к себе домой.

Он жил в Брентвуде, в изящном доме в колониальном стиле. Его жилище удивило меня, в нем совершенно не чувствовался характер Джона — ни строгости, ни элегантности. Уютная гостиная, немного запущенная, отдавала духом Среднего Запада. Мне казалось, что на всем здесь лежит отпечаток рук его жены. Над диваном висела ее фотография. Я подошла ближе, чтобы рассмотреть ее. Простое доброе лицо, не отличавшееся красотой, в котором не было ничего голливудского.

— Хотите посмотреть дом? — спросил Джон.

Я, конечно, согласилась.

Мы пошли к лестнице. По пути он заметил:

— От вас, кажется, не укроется ни одна мелочь.

— Во мне сказывается риелтор, — засмеялась я.

— Вот как, — в голосе его прозвучало разочарование.

Мы поднялись наверх, и он провел меня в комнату дочери, типичное пристанище подростка, забитое мягкими игрушками и увешанное плакатами с рок-звездами десятилетней давности.

— Надо бы эту комнату обновить. С тех пор как Аманда уехала в колледж, здесь ничего не меняли. Но мне нравится иногда сюда заходить.

Свою спальню он не показал, и я его об этом не попросила.

Ужин подал пожилой дворецкий по имени Стивенс, и Джон сказал, что тот служит у него двадцать пять лет. Я сразу почувствовала его неприязнь, даже по тому, как он клал мне на тарелку овощи.

После ужина мы с Джоном перешли в гостиную. Он поставил диск Ната Коула, убавил свет и налил вина. Мы сели на диван. Он обнял меня за плечи и привлек к себе. Я не могла оторвать взгляда от каких-то мелочей — монограммы на рукаве его рубашки, золотой запонки в форме стрелы и, как всегда, прекрасно отполированных ногтей.

— Пандора, — пробормотал он.

И снова я почувствовала, как отстраняюсь от него.

— Простите, уже очень поздно, и мне правда пора. У меня завтра встреча в «Уорнерс», и мне еще надо поработать.

Я встала, и через мгновение он последовал за мной. У двери я поцеловала его в щеку.

— Спасибо, что пригласили меня в ваш чудесный дом.

После того вечера он стал звонить ежедневно. Я чувствовала в этом какое-то принуждение. Мне это начало мешать. Я под разными предлогами уклонялась от встреч. Когда он был у себя в офисе этажом выше, я ощущала его присутствие через потолок. Я убеждала себя, что поступаю по-детски, что несправедлива к нему, и понимала, что вскоре придется принять какое-то решение.

Я уехала в Палм-Спрингс на выходные, чтобы поразмыслить. Увидев папу, я просто ужаснулась. Он выглядел ужасно. Новые лекарства совсем не помогали, и он очень страдал от боли. Я стала растирать ему ноги, что раньше хорошо помогало. Теперь от этого никакого толку. Я видела, что он просто терпеливо ждет, когда я закончу.