— Давай сделаем это, — я давилась от смеха.

Тут я вспомнила про валентинку, которую купила для Гари, но так и не отдала. Я схватила сумку и вытащила открытку.

— Вот! Мы пошлем их вместе.

Эта идея привела меня в полный восторг. Уж я поквитаюсь с Брэдшоу за все его чванство.

Я замазала белым надпись на конверте и свою подпись. Однако попытка написать «Джону Брэдшоу» ничем не кончилась. Ручка не слушалась, и я не смогла вывести ни одной буквы.

— Дай мне, — сказала Лори.

Она положила все в конверт из манильской бумаги, написала на нем «Джону Брэдшоу лично» и запечатала.

Я сказала:

— В понедельник утром первым делом сунуть ему под дверь.

— Нет, — ответила Лори. — Мы сделаем это сейчас.

— Невозможно. Уже слишком поздно, и мы не в состоянии сесть за руль.

— Пустяки, здесь рукой подать.

Она уже не улыбалась. У нее был такой странный взгляд, что мне стало не по себе.

— Нам надо сделать это сейчас, — повторила она.

— Ну ладно, — сдалась я.

Мы добрались до машины. Подморозило, но надевать пальто было лень. Лори села за руль, а я смотрела по сторонам, чтобы не нарваться на полицейских.

Мы доехали до офиса, и я велела Лори припарковаться на стоянке.

— Мне нельзя. Там только для арендаторов.

— Как верховная богиня, я позволяю тебе сегодня здесь припарковаться, — заявила я.

Это прозвучало глупо, и я заметила, что ей не понравилось.

В здании оказалось темно, и глаза покойных кинозвезд смотрели на нас со стен сверху вниз. Мы на цыпочках прошли мимо нашей двери, не издав ни единого звука — меньше всего мне хотелось, чтобы Гари услышал и вызвал полицию. Впрочем, скорее всего, он ушел куда-нибудь со своей девушкой праздновать День святого Валентина.

Мы прокрались наверх, к офису Брэдшоу, и я, встав на четвереньки, просунула конверт под дверь.

Я поднялась и вдруг мгновенно протрезвела.

Притихшие, мы поехали обратно ко мне. Там я предложила Лори остаться на ночь, но она отказалась. Голос ее звучал отрешенно, словно она была где-то далеко отсюда.

Назавтра я проснулась в полдень, и в голове у меня жуткой вспышкой пронеслось все, что случилось прошлой ночью.

Я оделась так быстро, насколько сумела, приехала в офис и помчалась вверх по лестнице к офису Брэдшоу. Распластавшись на ковре, я минут пятнадцать пыталась вытащить конверт с помощью ножа для разрезания бумаги, но он оказался недосягаем.

Все выходные я хваталась за любое дело, подворачивающееся под руку, стараясь занять себя чем угодно, лишь бы не думать о том, как утром в понедельник Джон Брэдшоу вскроет конверт и увидит фотографию.

В воскресную ночь я составила план. Я приеду в офис рано утром и дождусь прихода Эммета. Я просто попрошу свой конверт обратно, объяснив, что он попал под дверь по ошибке.

Но когда в понедельник я приехала в восемь утра, «мерседес» Брэдшоу уже стоял на стоянке, дверь в его агентство была открыта, и конверта на полу не обнаружилось.

Казалось, день никогда не кончится. От Брэдшоу не доносилось ни звука — каждый час я на цыпочках прокрадывалась на лестницу, словно убийца на место преступления, и прислушивалась.

Лори весь день была молчалива. Никто из нас и словом не обмолвился о том, что произошло в пятницу ночью.

Время подошло к трем часам, но ничего так и не случилось. Я понемногу успокаивалась. Мне вдруг пришло в голову, что Брэдшоу мог и не понять, что на том снимке — я. Он же агент и ежедневно получает, возможно, десятки фотографий от актрис, нуждающихся в представителе. Так что, скорее всего, он просто взглянул с отвращением на снимок и отшвырнул его прочь, даже не заметив, кто на нем.

И слава богу, что у меня хватило ума не подписывать валентинку.

В пять часов заглянул Гари и сказал, что сегодня рано уходит.

— Собираешься куда-нибудь со своей девушкой? — спросила я.

Он слегка покраснел:

— Вообще-то да.

— Знаешь, мог бы сказать мне о ней.

Он кивнул:

— Я хотел.

— Она хороша?

— Очень.

— Что ж, я рада за тебя.

— Спасибо. — Он помолчал, и потом добавил: — Еще я хотел сказать, что скоро уеду отсюда. Ты прости, что я так надолго у тебя застрял. Я вот-вот получу достаточно денег, чтобы снять собственное жилье.

— Это просто замечательно, — сказала я и добавила, что он может оставаться, сколько захочет.

— Я очень тебе благодарен, но думаю, что мне правда пора съезжать.

После его ухода я села за стол и почувствовала, что мне почему-то стало тоскливо. Через несколько минут раздался стук в дверь. Все-таки он вернулся, подумала я, и бросилась открывать. За дверью стоял Джон Брэдшоу.

От неожиданности я онемела. Он тоже молчал. Потом спросил:

— Можно мне войти?

— Да-да, конечно.

Я была так смущена, что едва смогла провести его к себе в кабинет. Краем глаза я пыталась увидеть выражение его лица, но мне это не удалось.

Оказавшись в кабинете, он, казалось, совершенно забыл обо мне. Неторопливо прохаживаясь по комнате, он рассматривал фотографии в рамках и перебирал книги на полках.

— Вижу, вы мало что здесь поменяли.

— Да. Мне хотелось оставить все, как было у дяди.

— Понимаю, — сказал он с резкой усмешкой. — Он был очень симпатичным человеком.

Мы стояли так близко друг от друга, что я чувствовала легкий, дорогой запах лайма от его костюма. Я заметила, что у него глаза цвета застиранной синей рубашки. А руки белые, как у моего папы, только с превосходным маникюром.

Мы молчали. Он отвернулся от меня, положил на стол портфель и открыл его. Сердце у меня упало при виде конверта из манильской бумаги.

— Я пришел сюда в связи с этим.

От стыда я не могла поднять глаз.

— Я был несколько заинтригован, получив это, — продолжал он. — Вы хотите подыскать себе агента, я так должен понимать?

Я была так ошарашена — меньше всего я ожидала от него подобных слов, — что меня разобрал смех.

Он положил конверт на стол и словно забыл о нем. Потом пристально посмотрел на меня:

— Вам нравится в Лос-Анджелесе?

Голос его звучал ласково. Почти как голос дяди Джина.

Я ответила, что очень.

— А работать агентом вам тоже нравится?

— Да. У меня даже случились некоторые достижения.

Я рассказала про Джинетт. Он кивнул:

— Да, это очень захватывающие моменты.

Опять воцарилось молчание, потом Брэдшоу посмотрел на часы и сказал, что у него есть дела. Я надеялась, что он забыл о конверте, но он взял его со стола и аккуратно уложил в портфель. Я проводила его до двери. В холле он повернулся ко мне.

— Может, когда-нибудь вы окажете мне честь поужинать со мной?

После его ухода я уселась за стол в полной прострации.

Все, что произошло, слишком невероятно. Я не могла поверить, что Джон Брэдшоу — надменный, высокомерный Джон Брэдшоу — сейчас приходил сюда и оказался таким привлекательным и любезным.

Я чуть не позвонила Лори, но потом решила этого не делать. Если бы я рассказала ей, то вся история превратилась бы в шутку, а это не шутка. Я не понимала, что случилось, кроме того, что это самое невероятное происшествие на свете, но я точно знала одно: шуткой здесь не пахло.

У меня из головы не выходила его усталая улыбка и печальные, прекрасные руки. И неужели он правда хочет пригласить меня на ужин?

Худшей зимы у меня в жизни не было. Даже сегодня неприятно вспоминать те ночи, что я провел в офисе Пандоры.

Честно говоря, уже через неделю после приезда в Лос-Анджелес я понял, что ничего хорошего из этого не выйдет. Будь я поумнее, то меньше потерял бы, вернувшись в Палм-Спрингс или подыскав что-нибудь доступное в Лос-Анджелесе. Но я упрям, слишком упрям, как говорил мой отец, и никогда не желаю признавать свои ошибки.

Что мне стоило принять первоначальное предложение Пандоры и пользоваться ее офисом только днем? Я прекрасно там работал бы, и никаких ужасных, невыносимых ночей. Мельчайшие бытовые заботы становились непреодолимым препятствием, я не мог даже погладить рубашку. Каждый вечер мне приходилось ездить в спортзал, чтобы принять душ, это ужасно утомляло. Но я продолжал твердить себе, что все это временно, все ради экономии, я могу вынести что угодно, если надо потерпеть лишь несколько недель.