И снова, круто повернув разговор, вдруг поднялся из-за стола, легкий, стремительный, не пригласил, а попросил:
— Поедемте на опытные деляны, а?! Посмотрим новые гибриды — прямо чудо: в одном колосе два да три колоса зреют.
Он молчал всю дорогу, наверное, думал вечную свою думу о хлебе, и я боялась потревожить его неосторожным вопросом. И только у самого края деляны, чуть подавшись вперед и стараясь разом охватить все опытное поле, словно телом сливаясь с упругими сильными стеблями наливающегося богатырским колосом, рожденного на мальцевской земле нового сорта, тихо сказал:
— Урожай будущего. Завтрашние дни становятся днями сегодняшними. — Голос его дрогнул, и лицо осветилось счастьем. И в этой его светящейся радости мне вспомнилась самая первая встреча с Терентием Семеновичем почти четверть века назад.
Зимним трескуче-морозным днем я приехала в село Мальцево попросить Терентия Семеновича выступить в городском молодежном университете культуры. Автобус попался холодный, и пока бежала от дороги к селу, пока спросила, где дом, совсем закоченела. Едва постучала — дверь отворилась, будто ждали меня здесь.
— Входите, входите, валенки снимайте, грейтесь, чай пить будем.
Волнения мои — как встретит незнакомого человека, вдруг да откажет, сошлется на занятость или что другое — мигом исчезли. Пьем чай. Терентий Семенович подкладывает сахар, смеется: «У меня для гостей норма не меньше трех стаканов». Спрашивает, чем занимается шадринская молодежь в свободное время, как комсомол организует досуг, много ли читателей в библиотеке и боремся ли мы со «стилягами». Ох уж эти стиляги — яркий галстук, узкие брюки, туфли на толстой подошве…
— Слепое подражательство Западу к добру не приведет, — говорит Терентий Семенович, — советскую моду утверждать надо!
В назначенный день выступления Терентия Семеновича разыгралась пурга. Сбивала с ног, слепила глаза даже в городе, что уж говорить про открытое поле. К семи часам вечера, как ждали, Терентий Семенович не приехал. Решили начинать занятие университета просмотром кинофильма — тем более что рассказывал он о Мальцеве и его агрономической науке. Но вот закончился фильм, а его все нет — пора расходиться по домам. Но никто не собирается уходить.
Еле-еле дозвонились до колхоза. Уехал, говорят, в город во второй раз, теперь на тракторе. На машине не мог сквозь заносы пробиться. В зале от такого сообщения буря аплодисментов. И снова ждем. Проходит еще немало времени, и вдруг в распахнутых дверях в клубах снега — он с комсомольцами, вышедшими ему навстречу.
Мигом расставлены ряды кресел в большом зале. Времени 11 часов вечера.
Терентий Семенович выходит на сцену, подходит совсем близко к краю ее, стремительно выбрасывает вперед руки. Зал подается ему навстречу и замирает, словно охваченный таинством. Какую драгоценную ношу держит сейчас этот мудрец, этот кудесник в сложенных чашечками ладонях? О чем думает, что скажет?
— О земле говорить буду, кормилице нашей, — негромко, неторопливо начинает Терентий Семенович, все так же бережно держа перед собой ладони чашечками. — Исстари человек почитает хлеб, называет «хлеб-батюшка» за то, что питается им. Землю называем мы «земля-кормилица» за то, что она кормит нас. Отец и мать!
«Так вот что он держит в них и протягивает нам — ЗЕМЛЮ! Две горсти земли!» — вдруг доходит до нас, и все вскакивают, бросаются к сцене, словно хотят увидеть самое драгоценное, что есть у людей.
— Начнем с хлеба — главного продукта народного питания. Требуется его все больше и больше. Пашни же, способной родить хлеб, наоборот, становится меньше — наступают на нее стройки, города. Во всем мире так происходит. И это большая проблема. Велика наша страна, да земли лишней нет.
Два часа говорил Терентий Семенович, и два часа одним с ним дыханием жил зал.
А когда закончил, сославшись на позднее время, его окружили, засыпали вопросами и не отпускали еще долго. По-прежнему не унималась снежная буря. Терентий Семенович попрощался и отправился в обратный путь домой, в ночь, в снег, за двадцать километров. О чем он думал в ту дорогу? О хлебе? О молодых людях, которым надлежало хозяйствовать на земле? О собственных невзгодах — немалые силы требовались, чтобы отстаивать свою точку зрения?
Спустя много лет я напомнила Терентию Семеновичу о встрече с молодежью в университете культуры, о тракторном «переходе» через снежные заносы от села до города Шадринска и о том, как же были мы ему благодарны за приезд, за разговор. Он, то ли занятый другими мыслями, то ли давно забывший о той поездке, — немало их у него было, — разве все упомнишь, удивился:
— Разве я мог не приехать?
И продолжался наш разговор.
— Без стратегии и тактики в сельском хозяйстве нельзя. А мы пока что все стремимся урожаи-то авансом брать в счет будущих урожаев. Нам же надо сегодня создавать условия для завтрашних урожаев и добиться такого положения, чтобы чем выше был урожай, тем сильнее бы обогащалась почва. Тогда и от погоды будем меньше зависеть.
— Словом, Терентий Семенович, ключ к урожаю в руках самого земледельца?
— Так-то оно так, да не простой это ключик, а «замок» и вовсе с секретом — у природы свои тайны от нас. Если с умом подходить, так не «преобразовывать» природу надо, к чему мы все время призываем и от чего часто поначалу кажущееся добро оборачивается злом или даже бедой. Мое убеждение такое: к природе надо прислушиваться, понимать происходящие в ней процессы, следовать в какой-то мере ее законам, обращая их в свою пользу. Вот в чем секрет.
С раннего утра, не раз уже почаевничав, мы сидим с ним друг против друга за большими «мальцевскими» столами, крепко сработанными деревенскими умельцами. Широко распахнуты книжные шкафы. Любимое его занятие, в котором и отдохновение, и настрой на новую работу, — беседовать с книгами. Любую нужную в данный момент книгу достает с плотно набитых полок сразу же и безошибочно — верный признак того, что не стоят они мертвым капиталом, а все время в ходу, в действии.
— Пожалуй, почитаем, — решает Терентий Семенович, отрываясь от рукописи. — Что скажут нам великие наши учителя? Они тоже мучились в поисках истины, сомневались, предлагали, достигали победы и терпели поражения — опыт современной науки и практики не на пустом месте зиждется. Учиться и знать никогда не поздно.
С этими словами Терентий Семенович берет с полки книгу и открывает страницы, буквально испещренные синим и красным карандашом, с одному ему ведомыми значками и пометками на полях. Он оглаживает, ласкает руками зачитанные листы, словно здоровается с ними, и протягивает мне:
— Почитайте-ка вслух. Герцен о взглядах философа Бэкона.
«Посмотрите вниз, посмотрите на эту природу, от которой вы силитесь улететь куда-то; сойдите с башни, на которую взобрались и откуда ничего не видать; подойдите поближе к миру явлений — изучите его. Вы ведь не убежите из природы: она со всех сторон, и ваша мнимая власть над ней — самообольщение; природу можно покорять только ее собственными орудиями, а вы их не знаете; обуздайте же избалованный… ум ваш настолько, чтоб он занялся делом, чтоб он признал несомненное событие вас окружающей среды, чтоб он склонился перед повсюдным влиянием природы — и начинайте, проникнутые уважением и любовью, труд добросовестный».
Я прочитала до отметки. Терентий Семенович заговорил не сразу.
— Вот ведь как: чтобы ум склонился перед явлением природы… Глубокая мысль, очень глубокая и к нашему времени подходяща.
— Терентий Семенович, ваша идея безотвальной обработки земли возникла тоже ведь как следствие наблюдения за природой и жизнью растений. И наверное, логично и закономерно, что получила она в разработке и применении с другими агротехническими приемами определение как система «почвозащитного», «почвоохранного земледелия».
— Как ни называй, смысл один: действительно, почву необходимо оградить от разрушения, оскудения, А разрушает-то кто? Да мы с вами, люди. Непродуманными нашими действиями, грубым вмешательством, а строить взаимные отношения с природой нам надо не вопреки ей, а в согласии с ней. Чтобы почвоохранное, почвозащитное земледелие стало бы еще и почвообразующим.
