Он вошел. Направил луч на мать. Та лежала с открытыми глазами и тупо смотрела в потолок. Плечо ее в ритм стуку подергивалось. Сергей провел лучом вдоль руки и увидел, что мать держит в окровавленных пальцах семисантиметровый гвоздь и стучит им в батарею.

- Где ты это взяла? - спросил он.

Он схватил ее за запястье и с трудом вырвал гвоздь. Старуха зарычала. Начал рыскать лучом по полу. В одной из досок, как раз на расстоянии вытянутой руки матери чернела дыра, опоясанная кольцом кровавых отпечатков. Видимо, она ногтем расковыряла дерево вокруг гвоздя и потом просто вырвала его.

Мать принялась ритмично стонать. Раньше она так делала, когда прихватывало сердце. Обычно она присаживалась на край дивана или просто облокачивалась о стену и все проходило. Сергей полез в ее шкаф и достал с верхней полки валерьянку и ложку. Отсчитав несколько капель, нагнулся к матери и хотел влить в рот, но старуха крепко сжала челюсти и отвернулась. Она злобно сопела и смотрела на сына дикими ничего не понимающими глазами.

- Мама! - прикрикнул он.

Крик ничего не принес. Мать так и не дала влить в себя лекарство. Но и стонать она перестала. Сергей уже сталкивался с такими симптомами на начальной стадии болезни. Тогда мать еще могла ходить и доставляла еще больше хлопот, чем сейчас, парализованная. Она постоянно пыталась залезть куда-нибудь повыше. И дело не всегда ограничивалось столом или трельяжем. Однажды ей почти удалось забраться на шкаф. Не зайди тогда Сергей в зал, то дело могло бы закончиться плачевно. Эти затмения ушли с параличом и сейчас, похоже, вернулись.

- Этого еще не хватало, - сказал он.

Он вышел из комнаты и пошел к себе. Не успел дойти и до лестницы, как сзади раздался крик:

- Сергей!

Он нахмурился. Давно он не слышал, чтобы мать так кричала. Замер.

- Сергей! - вновь раздался крик.

Он зашел в спальню. Старуху смотрела в потолок безразличным взглядом.

- Сергей!

- Я здесь. Что случилось?

Он несколько раз щелкнул выключателем. Мать снова выкрикнула его имя. Он посветил ей в лицо. Никакой реакции. Поднялся наверх и завел генератор.

Только теперь, при свете он увидел кровь, размазанную по простыни и одеялу. На большом и среднем пальце матери были сломаны ногти, а под ногтем указательного засела толстая черная заноза.

- Сергей! - снова крикнула она.

- Да здесь я! - выпалил он.

- Сергей!

Он схватил ее за подбородок и повернул к себе лицом. Старуха набрала воздуха в легкие, чтобы вновь выкрикнуть его имя и вдруг замерла, встретившись глазами с сыном. Ну, и слава Богу, подумал он. Мать несколько времени смотрела на него и внезапно закричала. От неожиданности он оттолкнул ее отошел назад. Мать повернулась к нему и замычала. На мгновение Сергею показалось, что она смеется. Под глазами появились характерные морщинки. Сумасшедшие глаза округлились и она завопила так, как несколько ночей назад это делала корова.

Ему вдруг стало не по себе. Он мог бы поклясться, что в тот миг мать делала это осознано. Взгляд ее не был так ясен уже долгие месяцы. Он был почти уверен, что мать и правда смеялась над ним. Сергей вскочил и пошел в комнату за успокоительным. Все это время мать продолжала орать, как бешенная.

Помешательство длилось несколько часов. Мать вскоре охрипла. Из горла вырывались сдавленные хрипы, но это, казалось, вовсе ей не мешало. Сергей залил ей лошадиную долю снотворного, но и это не успокоило ее. Ей крики стали похожи на лай собаки. Он уже набрал номер "скорой помощи", но потом передумал. Какого черта! Все равно не приедут в такую даль. К утру он, совершенно разбитый закрылся в своей комнате и, не обращая внимания на крики, выключился.

Проснулся он от яркий лучей солнца, бивших в окно. Он встал. Колени подкашивались от усталости. Вспоминая адскую ночь, он поплелся вниз. Мать лежала с открытыми глазами. Увидев сына, она изменилась в лице. В глазах мелькнула искорка, которая очень не понравилась Сергею. На лице ее он увидел страх. Она посмотрела на сына умоляющим взглядом и дрожащим пальцем указала на открытое окно.

- Я закрою его на ночь, - пообещал он.

Когда болезнь матери начала прогрессировать, он зарекся потакать капризам старухи. Сейчас же был особый случай. И если это поможет ей спать по ночам, то он даже заколотит ее окна.

Вода, мыло, паста и щетка привели его в порядок. Полуденная жара ужа подходила к своему пику. Собака спала, высунув голову из конуры. Сергей взял велосипед и выехал со двора. Предстоял еще один тяжелый день. А может и ночь. Но если мать снова устроит ему концерт, то он отправит ее в больницу.

6

Морг находился в районном центре при больнице. Это был поселок городского типа площадью впятеро больше Ожерельевки. Не смотря на это, из-за чрезмерной ширины улиц поселок выглядел довольно пустынным. Редкие прохожие и еще более редкие машины говорили о том, что городок еще не вымер. Аня бывала тут с матерью в детстве. Во времена дефицита мать через знакомых доставала тут кое-что из продуктов и вещи для детей. Аня по понятным причинам такие поездки обожала.

Она оставила машину на парковке у центрального входа в тени клена и карагача, опоясывавших двухэтажное серое здание. На проходной ее отправили к гаражам для карет "скорой помощи". Она спустилась по лестнице к неприметной двери с надписью "МОРГ".

Ее встретил молодой парень в белом халате. Приветливая улыбка в подобном месте показалась Ане неуместной. Она скривила губы и пошла за ним по длинному коридору, освещенному холодными лампами дневного света. Внутри пахло формалином и еще чем-то приторно слащавым. От запаха Ане стало не по себе. Патологоанатом остановился в конце коридора у одной из дверей.

- Бюрократия, - сказал он, пропуская ее вперед. - Чертовы формальности. Вроде как человеку и своих забот мало, когда умирает кто-то близкий.

Было то утешение или же оправдание, но оно никак не подействовало на Аню. В глазах у нее помутнело еще хуже, чем давеча, при виде окровавленной комнаты, где Сергей зарезал мать. Она старалась смотреть в пол. Патологоанатом закрыл дверь и, оббежав ее, достал из стеклянного шкафа коричневую бутылочку и промочил из горлышка вату. Сунул Ане под нос. От резкого запаха она отпрянула назад.

- Нашатырный спирт. Возьмите.

Аня взяла баночку и вату. Огляделась. В комнате стояли два стола. На одном из них лежало тело, накрытое простыней.

- Мы быстренько посмотрим. Понимаете, тут заминка. Есть подозрения, что ваш брат неадекватен. Поэтому нужно опознать тело. Сделать это должен человек дееспособный. Вы уж простите. Такие дела. Просто для галочки. Глянете, подтвердите и мы пойдем в кабинет заполнять документы. Хорошо?

- Да, - без особого энтузиазма ответила Аня.

- Зрелище, не из приятных. Сразу предупреждаю. Вы готовы?

Аня снова поднесла вату к носу и дернулась. Кивнула в ответ.

- Ну вот и ладненько. Скажите: это - ваша мать?

С этими словами он приподнял край простыни. Аня ужаснулась. Это была мать, сомнений не было. (Да и должны ли были они иметь место?) Лицо старухи было цветом сухого асфальта, местами сиреневое от синяков и похожее на чернила, разлитые на чистый лист бумаги. Сквозь щель между губ Аня разглядела распухший черный язык. Глаза были также приоткрыты. Мутная пелена застилала глазные яблоки. На лбу осталось несколько царапин. Редкие волосы выглядели, словно пучок сена.

Но было еще кое-что в ней. Что-то неуловимое. Это не то, о чем уже написано тысячи строк. Как и у всех мертвых людей в ней отсутствовала искра. Это понятно. Опухшие веки, пелена на глазах, цвет лица. Нет. Аня увидела в ней еще что-то. Может быть, она была напугана и под впечатлением, и ей просто причудилось. Она увидела в лице матери что-то плохое. Что-то зловещее.

Она резко отвернулась. Патологоанатом накрыл лицо матери.

- Она?

Аня кивнула, глядя на дверь. Они вышли.