Пока Мриганкадатта пристально рассматривал дерево, министры царевича, измученные голодом и жаждой, подбежали к дереву и забрались на него, чтобы отведать плодов. Но только прикоснулись они к ним, как все шестеро потеряли человеческий облик и сами обратились в такие же плоды. Встревожился Мриганкадатта, не видя своих друзей, и стал звать каждого по имени, но никто на его зов не откликнулся, и нигде никого он не высмотрел. И Мриганкадатта, пораженный отчаянием, со стоном:,О, горе мне!» — без памяти рухнул на землю. Оставался около него лишь брахман Шрутадхи, который не полез на дерево. Привел Шрутадхи царевича в чувство и спросил: «Почему, божественный, наделенный такой мудростью, пришел ты в отчаяние? Только тот достигает счастья, кто в беде не растеряется. Разве не нашел ты этих министров, после того как проклятие нага разлучило их с тобой? Точно так же снова встретишь ты и этих друзей, и те, которые еще не нашлись, найдутся, а немного времени пройдет, соединишься ты и с Шашанкавати!»

Возразил другу на это царевич: «Нет, все это творцом задумано, иначе не встретился бы нам ночью ветала! И разве случилось бы с Бхимапаракрамой все, что произошло? И разве узнал бы я из того разговора о Шашанкавати? И разве отправились бы мы из Айодхьи, чтобы встретиться с ней? И разве потеряли бы друг друга в Виндхийских дебрях из-за проклятия нага? И разве не по его воле встретились с некоторыми из друзей? И вот теперь новая разлука, и опять я должен отказаться от желаемого. Сожрал их, видно, демон, в этом дереве обитающий. Что мне без них Шашанкавати? Что жизнь сама? Зачем себя обманывать?» И хотя Шрутадхи пытался его отговорить, но не поднялся Мриганкадатта и решил утопиться в озере.

Но в это мгновение раздалась с небес речь, неведомо от кого исходящая: «Не спеши, сынок, все хорошо кончится! В этом дереве обитает сам бог Ганапати, а твои министры по невежеству своему нанесли ему оскорбление. Ведь они, голодные, полезли на дерево, служащее ему жилищем, не чистыми, ни рук не обмыв, ни рта не ополоснув. Как только прикоснулись они к плодам, так тут же и проклял их Ганеша: «Чего возжелали, тем да станут!» И тотчас они сами обратились в плоды. А другие четверо твоих министров еще раньше этой же дорогой пришли к дереву, и полезли на него за плодами, и тоже обратились в плоды. Поэтому следует тебе умолить предводителя ганов великим подвижничеством, и по его милости будет тебе во всем сопутствовать успех». Омыла царевича небесная речь, подобно потоку живительной амриты, и он словно заново родился — не стал он топиться, а совершил омовение в озере, сел, почтив жившего в дереве воздержанием от пищи, сложил молитвенно руки и вознес хвалу Повелителю ганов: «Слава тебе, слоноликий, которому поклоняется сама земля со всеми ее равнинами, горами и лесами, когда трепещет она от мощи и величия твоей бурной пляски! Слава тебе, горшкоподобному, кладезю, переполненному всяческими успехами, тебе, нежным лотосам ног которого поклоняются мир богов, мир асуров и мир людей! Слава тебе, сверкающему, как двенадцать солнц, взошедших сразу, грозному сокрушителю дайтьев, которых даже Харе, Хари и Сурапати трудно было одолеть! Слава тебе, оберегающему преданных тебе от несчастий, простирающему над ними блистательную руку свою, в ладони которой зажат топор, пылающий, словно светоч, освещающий твои забавы! Тебе, которому молится даже сама Гаури ради дарования ее супругу желанной победы над Трипурой[217], поклоняюсь я и к твоей защите прибегаю!»

Так Мриганкадатта, восхваляя Устранителя препятствий, провел ночь, сидя под деревом на острой и жесткой, как стрелы травы куша, и не принимая никакой еды. А затем провел он, занятый только поклонением Ганеше, еще одиннадцать дней и ночей. И был при нем один лишь Шрутадхи. А в ночь двенадцатых суток явился ему во сне Повелитель ганов и изрек: «Обрадовал ты меня, сынок, и обретешь ты вновь освобожденных мной от проклятия твоих министров и, продолжив с ними твое странствие, со временем обретешь Шашанкавати, вернешься в свой город и будешь править всей землей!» Когда кончил говорить Устранитель препятствий, проснулся Мриганкадатта, и ночь была уже на исходе. Рассказал он Шрутадхи об увиденном сне, и обрадовался брахман рассказанному. А после этого, когда уже настало утро, совершил царевич омовение и, поклонившись Винаяке, стал обходить дерево, жилище бога, и, пока он обходил так, правая его рука была все время обращена к дереву[218]. Тут один за другим стали сходить с дерева министры, избавившиеся от облика плодов, и были здесь кроме шести, пришедших с царевичем, еще и Вьягхрасена, и Стхулабаху, и Мегхабала, и Дридхамушти. И тогда, видя их всех сразу, взглядом выражая радость, охватившую его, царевич, достигший цели, обнимал их, еще более дорогих ему, одного за другим и затем взволнованным голосом начал беседовать с ними. А они, видя своего повелителя исхудавшим от подвижничества до того, что стал он похож на серп только что народившегося месяца, и узнав от Шрутадхи, что и как было, обрадовались тому, что у них такой повелитель. А затем с ними совершил Мриганкадатта омовение и все прочие обряды и устроил трапезу после поста. И тогда, счастливый и радостный, вновь обрел уверенность в достижении успеха.

Вот уселся Мриганкадатта, окончивший пост и оправившийся от него, вместе со своими министрами на берегу озера и стал спрашивать с любопытством у тех четверых, которых встретил в этот день, о том, что было с ними за время разлуки. И тогда первым взялся рассказывать один из них, Вьягхрасена: «Поведаю я тебе, божественный, обо всем, что со всеми нами случилось, а ты соблаговоли выслушать. Когда проклятием нага Параваты оказался я далеко унесен от тебя и друзей и потерял рассудок, долго блуждал я по лесу. К ночи же пришел я в себя, но, окруженный со всех сторон тьмой, не мог ни найти страны света, ни увидеть дорогу. С трудом провел я ту ночь, удлиненную горем, пока не взошло божественное солнце, осветившее постепенно все края. И подумал тогда: «Вот ведь горе! Куда исчез повелитель мой? Как придется ему в одиночестве, разлученному с нами? И как же мне найти его? Куда мне идти и какой дорогой? Видно, чтобы встретиться с ним, следует пойти мне в Удджайини — ведь там живет Шашанкавати, за которой он собирался отправиться. С такой надеждой направился я потихоньку в Удджайини».

Пробирался я сквозь пустыню, подобную истинному несчастью, палимый солнечными лучами, осыпавшими меня огненной пылью. Дотащился я кое-как до озера, будто глядевшего на меня глазами — синими лотосами и заговорившего со мной сладостными кликами гусей и прочих птиц, населявших его, устремлявшего ко мне призывно руки-волны, и было оно прозрачно и великодушно, как добродетельный человек, — вид его облегчал всякое горе. Омывшись в нем, пожевал я лотосовых стеблей и, напившись воды, увидел, что пришли туда и Дридхамушти, и Стхулабаху, и Мегхабала. Сошлись мы и стали друг друга расспрашивать и, ничего не зная о тебе и опасаясь худого, повелитель, повергнутые в горе разлукой с тобой, задумали расстаться с жизнью.

А пока мы собирались это сделать, явились туда некий юноша, сын мудреца, и подвижник по имени Махатапас, сын Диргхатапаса. Озаренный ореолом уложенных жгутами рыжих волос, был он словно Агни, вознамерившийся спалить лес Кхандава[219] и воплотившийся для этого в брахманском теле, излучавшем сияние. Одетый в шкуру черной козы, держал он в левой руке чашу для воды, а в правой — четки, сделанные из зерен растения акша[220]. Вместе с ним пришли еще несколько таких же детей мудрецов, прибежали за ним газели, и на рогах у них была присохшая душистая земля, которой натирался Махатапас.

Заметив, что готовы мы кинуться в озеро и утопиться, и преисполнясь, подобно всем бескорыстно добродетельным, сострадания, подошел он к нам и стал увещевать: «Не следует вам совершать такой тяжкий грех, он — удел лишь недостойных трусов, ибо трусливые люди, попав в беду, теряют рассудок и попадают в пропасть несчастий, тогда как мужественные увиденное подкрепляют усиленным рассуждением и логикой, видят истинный путь и, напротив, избегают пропастей и достигают желаемого. По облику вашему вижу, что вскоре обретете вы счастье. Так скажите мне, в чем ваше горе, ибо горе ваше терзает и мою душу!»