И о том вспомнил Камалакара, что сказал Вишну Мегхамалину: «Обретет Хансавали супруга, но придется ей претерпеть немного мучений!» А божественное слово, объявленное ее отцу, не может быть ложным! «Видно, где-то и как-то живет она, — решил он. — Разве кто-нибудь и когда-нибудь знал сокровенные пути судьбы, неисповедимые, как и пути женской души? Нет, никто мне теперь не поможет, кроме поэта Маноратхасиддхи». Подумав так, велел царь отыскать и позвать к нему лучшего из поэтов. А когда прибыл тот, так спросил его: «Почему это не видно тебя во дворце, дорогой и почитаемый нами? И где сбываются, Маноратхасиддхи, заветные желания тех, кто обманут плутами?»
«Мой ответ, государь, в том, — промолвил Маноратхасиддхи, — что умерла здесь обманщица от страха, ибо стала известна тайна ее, и стоит здесь Ашокакари, едва не убитая злодейкой из страха, что может выдать та ее замысел. А о Хансавали ты не печалься — как повелел Хари, так и придется ей какое-то время пострадать. Хранит он ее, занятую постоянным его почитанием. Ведь справедливость торжествует— разве не видишь ты этого в том, что случилось? Пойду я, божественный, разузнать что-нибудь о Хансавали». Кончил говорить поэт, а Камалакара ему: «И я с тобой пойду. Не могу я здесь оставаться ни мгновения». И, порешив так, на следующий день Камалакара, поручив царство министру Праджнядхье, вершине мудрости, хотя тот и отговаривал царя, вместе с Маноратхасиддхи тайно отправился в путь.
В поисках проходили они через поля, леса и ашрамы, не обращая внимания на неудобства и трудности, — ведь неумолим зов живущего в сердце. Со временем по воле судьбы дошли они до леса, где жила Хансавали, и увидел Камалакара ее у подножия дерева ашоки, истаявшую и бледную, словно убывающая луна, и спросил у поэта: «Кто эта молча стоящая в задумчивости богиня, принявшая облик земной женщины?» Услыхав это и взглянув на нее, ответил поэт: «Милостива к тебе судьба, божественный, — вот и нашел ты Хансавали! Это она стоит перед тобой!»
Она же при звуке голосов подняла свой взор, и, когда узнала поэта, с новой силой охватило ее горе, и она вновь зарыдала: «О отец мой! Убита я горем, о благородный! О Камалакара! О Маноратхасиддхи! О судьба, устроительница превратностей!» Так и по всякому иному стенала она, пока не упала без памяти наземь, а видя и слыша все это, упал в беспамятстве и Камалакара. Привел их обоих в чувство Маноратхасиддхи, и когда они уверились в том, что вновь обрели друг друга и почувствовали себя, будто переправились через океан печали, полный яда разлуки, то испытали несказанную радость и поведали друг другу обо всем, что с каждым из них случилось. Взял Камалакара с собою Хансавали и в сопровождении поэта отправился к себе в Кошалу, и там сыграли свадьбу, на которую пожаловал и сам Мегхамалин, отец невесты. Камалакара же, взяв в жены устраняющую обман и исцеляющую болезни Хансавали, засверкал радостью и чистотой, словно пруд, покрытый цветущими лотосами, а Хансавали была прекрасна, словно лакомящаяся на нем лотосами лебединая стая. Жил он с той, терпение которой было вознаграждено, счастливо управляя землею. И был с ними Маноратхасиддхи. Так те, кто и в несчастье не потерял самообладания, всего достигают. Так что, сынок, не следует расставаться с телом: будешь жив, так и со своим повелителем встретишься!..» Такую историю, божественный, поведал мне дряхлый странник и, не дав мне расстаться с жизнью, пошел куда ему хотелось.
Закончив эту историю в ту ночь в доме Чандакету, снова обратился Бхимапаракрама к Мриганкадатте: «Так вот, после того как получил я столь полезное наставление, ушел я из той глуши, и, зная, что Удджайини самая желанная для тебя цель, в надежде встретиться с тобой, отправился и я туда. Но, не найдя тебя в городе и чувствуя усталость, остановился я в доме какой-то женщины, дав ей денег, чтобы купила она еды, а сам, в изнеможении упав на указанную ею постель, тотчас же заснул. Когда же проснулся я, то увидел, из любопытства затаившись, как эта женщина, взяв пригоршню ячменя, высеяла его прямо в доме по всем углам. А при этом шептала она заклинания и губы ее дрожали. Тотчас же поднялись колосья ячменя и налились зерном, и вызрело оно, и она его сжала, отвеяла, высушила и истолкла в крупу, а потом ссыпала ту крупу в медный горшок, привела дом в порядок, как прежде было, и пошла совершить омовение.
Догадался я тогда, что это ведьма. Быстро встал я, пересыпал ячменную крупу из той медной посудины в простой горшок, а из того другую порцию ячменной крупы в медную посудину, остерегаясь смешивать обе порции, а после этого снова улегся. Тут снова вошла женщина, разбудила меня и угостила ячменной кашей из медной посудины, а сама взяла из простого горшка наговоренной каши, не зная о том, что я поменял их местами, и, съев эту кашу, обратилась в козу. Взял я ее да и в отместку продал мяснику.
Прибежала ко мне после этого мясничиха: «Обманул ты мою подругу, так уж тебе за это будет!» Услышав от нее такую угрозу, ушел я тайно из города и, когда устал в дороге, прилег у корней дерева ньягродха[56]. А пока я там спал, отыскала меня мясничиха, злая колдунья, и повязала мне на шею ладонку. Когда же она исчезла, проснулся я и обнаружил, что обращен в павлина, хотя и сохранил человеческую память. Сколько-то дней провел я, удрученный таким состоянием, бродя туда и сюда, пока однажды не попался в сеть птицелова, а тот отдал меня Чандакету, главному пратихаре царя бхилов, а тот подарил меня своей жене. Она же меня поместила в эти покои и стала держать для забавы. А сегодня сама судьба привела и тебя сюда, и ты снял с шеи моей ладонку. Благодаря этому, божественный, снова обрел я человеческий облик. Но давай сейчас же убежим отсюда — убивает пратихара всякого участника своих ночных похождений из опасения, как бы его не выдали, а ты был сегодня свидетелем его ночных дел. Повяжи, повелитель, эту ладонку себе на шею, и, обратившись в павлина, выйдешь ты отсюда через слуховое окошко, а потом я просуну руку и сниму ее с твоей шеи, повяжу себе и тотчас же выберусь отсюда, и ты тогда снимешь ее с моей шеи, и оба мы примем свой обычный облик! А через дверь нам не выйти — заперта она снаружи!»
И как сказал мудрый Бхимапаракрама, так они и сделали, и выбрались оба, и Мриганкадатта вернулся в свои покои, где жил со своими двумя друзьями. Там они друг другу рассказали о том, что с ними случилось, и весело провели ночь.
Когда же наступило утро, пришел к Мриганкадатте предводитель бхилов Маябату, страны той повелитель, и спросил царевича, хорошо ли он провел ночь, а затем предложил ему: «Давай сыграем в кости!» Но, видя, что бхил пришел вместе с пратихарой, спросил у него Шрутадхи, друг Мриганкадатты: «При чем тут кости? Или ты забыл? Сегодня нам надо посмотреть, как пляшет павлин пратихары, — ведь это нам обещано». Услышал это повелитель бхилов, вспомнил и из любопытства послал пратихару привести павлина.
«Как это забыл я прикончить вора, свидетеля моих ночных похождений, запертого в комнате с павлином? Так поспешу же сделать оба дела!» — так сетуя на свою забывчивость, спешил пратихара к себе домой, а когда пришел туда, то не увидел в той комнате ни вора, ни павлина. Отчаянно перепугавшись, прибежал он к своему повелителю и говорит: «Повелитель, какой-то вор похитил ночью павлина моего». Улыбнулся при этих словах Шрутадхи и говорит: «Видно, искусен этот вор, укравший павлина!» Видя, что Мриганкадатта и его друзья пересмеиваются да друг с другом переглядываются, захотелось Маябату, предводителю бхилов, узнать о причине этого, и спросил он: «Что это значит?» Тогда Мриганкадатта рассказал ему, как ночью столкнулся с пратихарой, как пробрался тот в покои жены повелителя бхилов, как в ссоре с ней выхватил он кинжал, как добрались они потом до дома пратихары, как царевич нашел там обращенного в павлина Бхимапаракраму, как вернул он ему человеческий облик и как, избавившись от опасности, пришли они сюда. Узнав о служанке в антахпуре, пораненной кинжалом, и увидав ее, а затем, воочию увидев, как ладонка, надетая на шею Бхимапаракрамы, обращала его в павлина, казнил Маябату своего пратихару как нарушителя чистоты антахпура. Жену же повелителя бхилов Мриганкадатта оберег от его гнева, и тот, избегая соприкосновения с ней, услал ее подальше от дворца.
