Итак, они сошлись на «Серебряном дворце» и в понедельник в девять утра покинули Нью-Йорк. Деревья уже сбрасывали листву, и ровная голая местность, утратившая свою осеннюю красочность, являла собой беспросветно скучное и унылое зрелище в течение нескольких часов их поездки; однако Люси сначала была заворожена великолепием и комфортностью вагона, а затем наслаждалась ранее неведомыми ей впечатлениями от ужина на железнодорожной станции.

— Тебе намного больше понравится в Питтсбурге, — заметил Клайд. — Там более стильно и поразительно фешенебельно. И еще одно: кроме пассажиров постоянные посетители этого заведения — местная аристократия. Владелец ресторана полковник Ангер — весьма добродушный и гостеприимный джентльмен, хотя на первый взгляд этого не скажешь. Он высокий, стройный, с выправкой военного. А вот его супруга — полная противоположность ему: толстенькая, низенькая и всегда носится по обеденной зале с попугаем на руке.

— Почему же она так себя ведет? — поинтересовалась Люси.

— Понятия не имею. Кстати, как и все остальные. Никто не знает причины этого. Но, несмотря на некоторые странности миссис Ангер, ресторан на этой станции превосходен. Я свожу тебя туда, и ты сама в этом убедишься.

Захваченные увлекательной беседой об Ангерах и их ресторане, они покончили с ужином в Гаррисбурге и вернулись в свой «Серебряный дворец». Рано наступившие сумерки помешали им любоваться горным пейзажем, а поезд, слегка подпрыгивающий и раскачивающийся на стыках рельсов, все больше и больше укачивал их. Люси не смогла спать, положив голову на плечо Клайда, как в экипаже на пути от Сорренто к Ричмонду. Правда, элегантные сиденья поворачивались таким образом, что пассажиры могли оказаться лицом к лицу, однако невозможно было сделать так, чтобы усталые путешественники могли прижаться друг к другу. К тому времени, как они добрались до места назначения, было далеко за полночь, и Клайд видел, что Люси очень устала. Его беспокойство еще больше усилилось, когда им пришлось пробираться сквозь привокзальную толпу, следуя за управляющим гостиницы «Мононгахла», который встречал поезд и громким голосом оповещал о местонахождении ожидающего их омнибуса.

— Ну вот, скоро будем на месте, — успокоил Клайд Люси, когда они взобрались по ступенькам в омнибус и втиснулись на узенькие места, расположенные по всей длине салона с каждой стороны. Она кивала и улыбалась, но он понимал, что она не слышит его, поскольку он не кричал, а говорил тихо. Несмотря на поздний час, мальчишки-газетчики пронзительно выкрикивали последние новости, на дороге скандалили подвыпившие мужчины, водители трамваев оглашали проезжую часть колокольчиками, а возницы почем зря ругали тучных, неповоротливых лошадей, с трудом продвигающихся по булыжной мостовой. Этот беспрерывный шум ошеломлял, поскольку из-за прокопченного воздуха было трудно разобрать, откуда исходят все эти звуки. Копоть и сажа от железной дороги, словно капли дождя, ударяли в окно омнибуса, и даже когда часть запруженной улицы оказывалась видна под газовыми фонарями, защищенными стеклянными колпаками, все равно освещение это было скудным, поскольку темнота рассеивалась только на очень коротком расстоянии от источника света.

Громоподобное «тпрру!», провозглашенное возницей, ознаменовало конец поездки, и он что есть силы натянул поводья. По обеим сторонам входа в отель «Мононгахла» располагались табачные лавки; затем шел длинный внутренний коридор, вдоль стен которого тянулись плюшевые диванчики. Коридор приводил в вестибюль, находившийся в задней части здания. Там уже плюш был вытеснен кожей. Клайд попытался как можно скорее пройти регистрацию и разобраться с багажом.

— Мне очень жаль, но лифта здесь нет, — проговорил он, когда они с Люси подошли к огромной лестнице. — А наш номер на самом верху. Нет и личных ванных, хотя нет другого такого же города, где ванные комнаты нужны больше всего на свете.

Но все же я раздобыл нам люкс, и если подняться наверх… словом, я раздобыл для нас две комнаты, и одна из них некоторым образом может служить гостиной. Боюсь, что после отеля на Пятой авеню ты весьма разочаруешься «Мононгахлой».

— Может быть, но то была сказочная страна, — промолвила Люси, опираясь на перила. — Мы же не рассчитывали, что все время будем жить в волшебной стране; я по крайней мере. Мне будет достаточно, если здесь окажется хотя бы половина той роскоши. — Она говорила это бодро и жизнерадостно, и Клайд не усомнился в ее искренности. — А ты знаешь, что большинство жителей Виргинии думают, что Питтсбург до сих пор кишит индейцами? — спросила она, когда они достигли середины второго пролета. — Я и сама так считала и по дороге от вокзала сюда все высматривала их на улице. И очень много увидела.

— Ты видела много индейцев?! — воскликнул Клайд, от изумления останавливаясь.

— Да, дорогой. Я попыталась было сосчитать, но потом бросила это занятие, поскольку их оказалось очень много. Я просто дождаться не могу, когда напишу об этом домой. Но все это были деревянные индейцы возле магазинов, торгующих сигарами!

Раздался ее смех, свежий, веселый и звонкий. Когда они наконец добрались до своего подобия люкса, задыхаясь от утомительного подъема, она вновь посмотрела на Клайда и опять рассмеялась.

— Все это — новые впечатления, — проговорила она. — И больше всего меня восхищает и просто очаровывает то, что большинство из них появилось тогда, когда я вышла за тебя замуж!

Этими словами, сказанными так искренне и так душевно, она, сама того не сознавая, освободила его от опасений, иногда появлявшихся во время поездки через горы. В Нью-Йорке его заботили лишь ее комфорт и удовольствия, и он был уверен, что каждое его слово радовало ее, поскольку за каждым высказанным словом стояли любовные мысли и обещания. Здесь, в Питтсбурге, он впервые задумался о другом и опасался высказать это, чтобы она не возмутилась. Но вот сейчас он вновь уверился, что она не станет возмущаться или обижаться на него. Чуть позже, спустя день после их приезда, за завтраком он спросил, не хочет ли она съездить на Пойнт. Пойнт, неуверенно переспросила Люси. Да, ответил Клайд, это место слияния Мононгахлы и Аллегейни, где они образуют реку Огайо. И питтсбургцы очень гордятся Пойнтом, называя его Золотым треугольником[15]. Это одна из достопримечательностей Питтсбурга, и им обязательно надо выкроить время, чтобы взглянуть на нее. Но сначала ему нужно зайти в литейную, а оттуда — на верфь. Ему надо немедленно встретиться с фабрикантами железных изделий, кораблестроителями, грузоотправителями и другими промышленниками…

Поздно вечером, вернувшись в отель, он извинился, что не смог с ней поужинать и даже не послал записку, поскольку деловые знакомые пригласили его в Ньювелл, а там в разговорах незаметно прошло целых три часа. Он подумал, что Люси, наверное, решила так долго его не дожидаться и отправилась обедать одна. Но она сказала, что не стала этого делать, ибо обрадовалась возможности успокоить совесть, написав письмо матери. Ведь она так долго не писала. Ей было очень стыдно, что, будучи в Нью-Йорке, она совсем позабыла о миссис Кэри. Зато теперь написала совершенно обо всем: о роскошном отеле, об удивительных магазинах, театрах, ресторанах — в общем, обо всех достопримечательностях. На это письмо у нее ушел практически весь день, так много надо было рассказать. А когда она отправила его, то устроилась возле окна, глядя на заход солнца, воистину неповторимый. Кроме того, языки пламени из камина отбрасывали отблеск на стены, отчего зрелище становилось еще прекраснее. И она зачарованно смотрела на все это — еще одно, доселе не изведанное впечатление. И еще одно потрясение, с улыбкой осведомился Клайд. Да, она даже вообразить не могла, что насыщенный красный цвет может быть таким величественным, неповторимым и столь впечатляющим. Возможно, Клайд тоже видел сегодня закат и этот прекрасный цвет, но поскольку видел его не впервые, то не обратил на него никакого внимания. И пропустил такую красоту. Но она полагает, что он слишком устал после такого утомительного и долгого рабочего дня…