На самом деле, конечно, самым сложным делом было объяснить, как жить по-новому. И к чему стремиться. И почему именно так, а не иначе. За простыми и понятными на первый взгляд приказами должна была скрываться какая-то новая идеология — а где ее взять? Ну, взять-то он взял, только в жизни не признался б, откуда взял и что именно. И стократно похвалил себя за бесценную находку, за мифическую особую службу империи. Вроде ляпнул наугад, от безысходности да в критической ситуации, а сколько выгод получил! Чуть что — особой службе империи лучше знать, что и как! Не прекословить товарищу императору, спасающему великую державу! И, что странно, действительно не прекословили и не мешали, наоборот, помогали изо всех сил! Велико все же в русских желание гордиться великой Россией. Это при том, что часть бунтовщиков с российской империей не желала иметь ничего общего, другая часть за ту же империю готова была отдать жизни… а на «Локи» еще и европейцы были, тоже ведь чего-то желающие. В смысле, есть же причины, по которым техперсонал охотно влился в ряды бунтовщиков? Причины есть, времени разобраться нет. А надо бы, потому что им всем вместе идти в бой…

Он в очередной раз пошатнулся. Гравитацию в воспитательных целях уже сбросили до одной трети от стандартной, а перестраиваться было лень. Конец второй вахты, пора спать, а с подъемом координация самоустановится, как всегда бывало. Рожденные в космосе к гравитационным перекосам равнодушны. На базах дикие скачки тяготения в норме, приспособились и перестали замечать. У европейцев таких скачков почему-то не случалось, ну так у них и горничные есть…

Она вошла, когда он сбрасывал полетный скафандр. Стройненькая, в форменной черной юбке и белоснежной рубашке, темная челка по самые глаза… а глаза немного испуганные. С чего-то.

Он бездумно покрутил в руках выхваченный на автомате пистолет и убрал в крепление. Горничная, значит? В руках, прижатых к груди, получается, постельное белье? Ну вот и возможность разобраться со стимулами европейской обслуги появилась. Если, конечно, удастся найти с горничной общий язык. Европейка, значит? А какая именно европейка? Европейцы, они разные…

Офицер с сомнением оглядел широкую кровать-кокон. С такими он еще не сталкивался, обходился с рождения стандартными карематами. Да все в космосе обходились. Кроме европейцев, получается.

Девушка что-то прочирикала, он вслушался и не понял ни слова.

— Проходите, будьте как у себя, берите что попало, делайте чего хотите! — в результате махнул рукой он и продолжил раздевание.

Горничная издала странный звук, как будто подавилась. Прошла по каюте, отодвинула ширму и с ироничным поклоном пригласила хозяина в открывшуюся нишу. Офицер пригляделся и поморщился. Гардеробный отдел, чтоб его! А он и не знал, что в каюте такой есть. Он и в каюте первый раз в жизни. В настоящей, в смысле, в европейской. Значит, раздеваться там? Логично, если учесть, что тут горничные водятся.

Девушка проследила, как скафандр тащится за ним, и в ее серых глазах заискрилось веселье.

— Посмотрел бы я на тебя в компенсаторе «Черта»! — беззлобно буркнул он. — Недельки через две непрерывного полета.

— Fermez la porte! — заинтересованно посоветовала она.

Она явно добивалась, чтоб он покраснел. Ну, вот он покраснел, кому легче стало? Но дверь все же пришлось закрыть, то есть задвинуть ширму. Неважно, что уже разделся. Еще одеваться надо, и лучше не под взглядами этой насмешницы.

Потом он сидел в настоящем кресле и смотрел, как настоящая горничная справляется со своими обязанностями. Мало ли что, вдруг самому придется. Лишних знаний не бывает. Вот, оказывается, простыни не просто накидываются сверху, а крепятся к кровати чем-то. И из-за этого разворачивать их следует в определенной последовательности. Перепутаешь — склеятся. И Клаудии снова станет смешно. По крайней мере, именно это имя он прочитал на ее пропускном жетоне.

А еще у нее колыхалась и взлетала при каждом движении легкая юбка. Понятно, слабое тяготение. Но не только оно. Форменные юбки вряд ли такие легкие. Такие прозрачные. И красивая, глаз не оторвать.

Шпионка, заключил он с огорчением. С капитаном Михеевым, контрразведчиком бунтовщиков, он общался не так уж часто, но успел понять, что у капитана половина техперсонала в помощниках. А красивые девушки так вообще все его сотрудницы. Кроме разве что амазонок, да и то насчет Сашки имелись подозрения…

Он не поленился встать и сходить в гардеробную за шлемом. Подумал и решил оставлять его у кровати, так правильней.

— Капитан! — сердито вопросил он. — Ты зачем ко мне шпионку подослал? Я ж тебе и так все честно рассказываю!

— Она не моя шпионка, она европейская! — сварливо и очень устало отозвался невидимый контрразведчик.

— Ну так убери!

— А ты не болтай лишнего, — подумав, посоветовал капитан. — И пусть работает.

— А убрать не проще?

— А работать кто будет?

— Так… они что, все шпионки? — ошарашенно пробормотал офицер. — Ай да европейцы, ай демократы, ай как своим доверяют…

— Или застрели, — равнодушно закончил капитан и отключился.

Он отложил шлем и посмотрел на горничную. Девушка напряженно застыла над кроватью. Для слабого тяготения — напряженно.

— Ну, неси кофе, будем знакомиться, — вздохнул офицер. — Servant girl, значит? Только говори по-русски, я твой немецкий не понимаю.

Клаудия стремительно развернулась, уставилась на него огромными глазами, покусала губы — и все же расхохоталась.

— Ето быль француски! — сообщила она с ослепительной улыбкой и умчалась за кофе.

Быстрая девочка. И это хорошо, иначе б заметила, что он снова покраснел.

Клаудия принесла не только кофе, но и коньяк. Настоящий, в рюмочке! Это младшему лейтенанту. Он попробовал прикинуть, что тогда должны притащить шпионки в каюту коменданта Быкова, и не смог. Коньяк в рюмочке — вершина роскоши, дальше воображение не двигалось. Ну… разве что кусок настоящей свинины? Но мясо с кофе — изврат, да и где его взять в космосе? Поговаривали, что в агроимперии космофлота выращивают даже свиней, но кто б предлагал бекон простым офицерам? Изыски оседали где-то в генштабе, опять же, по слухам.

— Много языков знаешь? — стараясь выглядеть равнодушным, спросил он.

— А, не! — махнула рукой она. — Эро знаю, еще русски учила. Русски сами учиться не хотят, русски говорят…

Девушка задумалась, потом скорчила недовольную рожицу и противным голосом произнесла:

— По-русски говори, не понимаю!

Интонация, как и сценка, показались ему знакомыми.

— Зачем нам учить? — неловко буркнул он. — Всем навешаем, и сразу поймут.

— Кофе, товарисч младши льётенан! — строго сказала горничная. — И кушать. Бить слабенькую фройнляйн — потом.

Зараза, с уважением признал он и взялся за кофе.

— Две, дво… два соло, — предупредила горничная. — Карта пан-эро, пан-америкэн?

И достала из кармашка чекер. Он хорошенько подумал над ответом. Вот зараза. Ну ладно…

— Карта пан-русиш, — угрожающе сообщил он и показал внушительный кулак.

— Ето в чекер не лезет, — хладнокровно возразила девушка. — Бесплатно — есть анаркия. Ви предпочитает анаркия на борту, товарисч младши льётенан? Есть неразумно.

И тут он заметил подозрительные искорки в серых глазах. Вот зараза!

Поймать и шлепнуть ее получилось далеко не сразу. Поганка уворачивалась стремительно и гибко, но, когда попалась, даже не попыталась вырваться, прижалась доверчиво.

— Ви такой серьезный, такой строгий, такой весь господин офицер! — задыхаясь от смеха, призналась она. — С фройнляйн так не знакомятся! А так — уже да! Мир?

И искательно уставилась в его глаза. Шпионка. Наверно, и Лючия вот так же с кем-то игралась, смеялась и подзуживала. Так же искренне, мило…

— Бил европейцев и буду бить, — вздохнул он. — Какой тут мир?

— Значит, война, — легко согласилась она. — Тоже весело. Господин офицер играть шахмат? Шахмат — удобна война. Как жизнь, но не больно, весело, всегда можно… ето… ножки кверх — сдаться, вот.