Она не позвонит никому. Она улетит следующим рейсом и уже тогда ворвется к ним. Это будет ее контрудар. Следующий рейс доставит ее домой.

Харриет начала набирать номер аэропорта еще до того, как вспомнила, почему она находится в Голливуде. Через два часа она должна отправиться на награждение вместе с Каспаром. Онемевшей рукой она положила трубку и разгладила смятый факс так, чтобы его можно было более внимательно рассмотреть. Конечно, все было рассчитано по времени. Об этом говорило время передачи из Лондона.

Предполагалось, что письмо найдет ее, когда она будет готова выезжать в платье от Брюса Олдфилда под руку с кинозвездой, чтобы увидеть, как ее любовник принимает Оскара. Этот листок бумаги был тонким посланием расчетливого диверсанта. Он целился и в Каспара, и в нее в момент их публичной гордости, и это не мог быть никто другой, кроме Робина Лендуита.

Холодная ярость охватила Харриет. Она переливалась в ее животе и сердце и скрючивала ее пальцы в железные когти. Она скрутила послание в шарик и отшвырнула его от себя.

— Вернон.

— Да, мадам.

Ее мозги не работали. Она не могла ничего подсчитать или вспомнить, столь едким был ее гнев.

— Три часа прошлой ночи или сегодняшней?

— Лондонское время впереди лос-анджелеского. Следовательно, наступающей ночи, если вы это имеете в виду. Лично я считаю, что легче просто вычесть…

— Да, спасибо. Вернон, вы сделаете кое-что для меня? Вы можете зарезервировать для меня место на первый утренний рейс в Лондон? Любое место на первый рейс.

— Да, мадам.

Уведомление за три дня, как было сказано в письме. Харриет показалось, что она вспомнила, о чем говорится в статье 14b. Там было о том, что собрания директоров могут собираться с помощью писем или телексов, а в случае нахождения директора за границей считалось достаточным дать телекс или факс с уведомлением не менее, чем за три дня.

Таким образом, они дали ей три дня, то есть столько, сколько были обязаны, но из-за разницы во времени двенадцать часов уже похитили у нее. Тем не менее она поступит так, как решила. Все против нее, даже время. Она останется здесь на награждение и проигнорирует садистские расчеты Робина. Она останется на церемонию и последующий прием и попадет в Лондон через двадцать четыре часа после этого. Поступив так, она лишит Робина одного маленького удовольствия. Она не могла сейчас даже предположить, как еще она сможет противодействовать его планам, пока не узнает его намерения.

Они, видимо, были связаны с изменением баланса власти внутри «Пикокс» путем новых назначений в совет директоров и не в ее пользу, в чем она была уверена. Но обо всем этом она могла только гадать до возвращения в Лондон.

Харриет посмотрела на часы. Пора было одеваться.

Каспар открыл глаза еще раз, когда ее тень упала на него.

— Дозвонилась?

Когда он увидел лицо Харриет, он окончательно проснулся и вскочил.

— Господи, Харриет. Ты выглядишь так, как будто съела горсть гвоздей. Что случилось?

Харриет сжала кулаки.

— Будет еще хуже, чем съесть гвозди, завтра или через несколько дней. Мне или Робину Лендуиту. Каспар, он хочет уничтожить мою компанию, пока я отсутствую. Он хочет устроить какой-то грязный фокус, но я не могу понять какой. Но я его пойму. Я выверну все наизнанку вместе с Робином.

Харриет почувствовала вкус ярости, страха и решимости на своем языке — горький и мощный коктейль. Ее ноги и руки дергались под действием какого-то атавистического импульса к полету или погоне.

Тяжелая таблетка лекарства, которое Каспар должен был принимать для поддержания себя в форме и которым он, конечно же, пренебрегал, лежала на краю бассейна. Харриет выместила микроскопическую часть своего гнева, поддав ее ногой. Таблетка описала дугу и упала в воду, вытолкнув сверкающий сноп брызг. После удара у нее заболела нога.

Она встала на колени перед Каспаром и ухватилась за ручку кресла.

— Это ведь моя фирма, Каспар. Я сделала ее и испытала все связанные с этим страдания. Если он все испортит, я его убью.

Потом она подумала о Робине в его сидящих, как перчатки, костюмах, живущего своей упорядоченной, особой привилегированной жизнью вдали от ее борьбы, и которая нравится ей, потому что у него есть деньги, чтобы одаривать. В этот момент его власть казалась враждебной и вредоносной, как прикосновение какого-то средневекового короля, даровавшего за преданность болезни вместо здоровья.

«Королевское прикосновение», — подумала Харриет. Брать вместо того, чтобы давать. Она знала, что была неразумна. Но она также знала, что это она добилась успеха, а не Робин. Это сделали она и Саймон, который умер.

Она подняла голову и встретилась глазами с Каспаром. Ненависть к Робину, пересилившая ее гнев, пугала ее своей силой.

— Нет, — сказала она мягко, — я не убью его. Я кастрирую его и набью кусочками его льстивый рот.

— Харриет, — пораженно произнес Каспар.

Она улыбнулась, но недобро.

— Я возвращаюсь в Лондон. Завтра утром первым рейсом.

— Но ты переночуешь здесь?

Первой же мыслью Каспара была забота о его собственных интересах. Она знала, что это так, и всегда шла на это. Он никогда не проявлял никакого интереса к «Пикокс».

— Конечно, я останусь. Но я должна улететь, — повторила она, — завтра утром первым рейсом.

Каспар с усилием поднялся из кресла.

— Тогда вперед, детка. Давай покажем, что у нас есть.

Когда они вышли из лимузина, выстроившегося в ряд с другими такими же машинами, загромоздившими Голливуд в вечер награждения Оскарами, и Харриет подняла глаза с начала ковра, устилающего весь путь до входа в театр, единственным, что она могла увидеть, были лица и объективы фотоаппаратов. Лица принадлежали зрителям, по-видимому, тысячам зрителей, выстроившихся обладателей дешевых мест, стоящих ярусами по другую сторону ковровой дорожки. Исходящий от них шум был похож на приглушенный шум моря.

Телевизионные команды, репортеры, фотокорреспонденты составляли более плотные группы, тесно сжимающиеся вокруг кандидатов по мере их прибытия. Огни ослепили Харриет, а гигантские микрофоны, казалось, вытягивали шею прямо ей в лицо. При виде всего этого ее первым побуждением было броситься назад под защиту автомобиля. Даже в дни «Девушки Мейзу» она не мечтала предстать перед таким внимательным изучением.

Но она не спряталась. Она выпрямилась и повернулась спиной своего длинного красного платья к бушующим ярусам зрителей. Она почувствовала руку Каспара у своего локтя и повернулась к нему. Ничего не выражающий глаз камеры смотрел на них и передавал их невидимым зрителям, миллионам зрителей во всем мире. Харриет подумала о Робине, смотрящем информационное сообщение, посвященное награждению Оскарами, и ожидающем увидеть Каспара без нее…

Она подарила Каспару полную спокойствия улыбку, более сияющую, чем огни вокруг них.

— Успеха, — прошептала она.

Они пошли рука об руку к входу в театр. Веселый одобрительный шум сопровождал Каспара вдоль его пути в театр.

Внутри, несмотря на все это собрание красоты, богатства и власти, внимание Харриет отвлеклось. Подготовка была долгой и скучной. Ее мысли сконцентрировались на Лондоне. Улыбаясь, наклонив голову в сторону Каспара на случай, если они попадут в кадр, показывающий публику, который в течение нескольких часов может увидеть Робин, Харриет размышляла. Первым шагом, который она должна сделать, будет выяснение его намерений, вторым шагом — его остановка. До собрания. Это должно быть сделано до того, как они сядут за стол совещаний совета директоров.

Харриет аплодировала награждению польского мультипликатора. Даже несмотря на то, что она останется здесь на ночь, она рассчитывала, что сможет прибыть в Лондон в течение тех сорока часов, которые остаются до одиннадцати часов утра тридцать первого марта. Этого времени хватит. Этого времени должно хватить.

И наконец: «Лучший актер, исполнявший роль второго плана». Она услышала слова, как бы с очень большого расстояния, но затем ярусы кресел, звезды, режиссеры, технические работники снова резко вернулись в фокус. Она выдвинулась немного вперед в своем кресле и в это время почувствовала едва заметное напряжение рядом с собой — это был единственный знак, который подал Каспар.