— Если каждые два или три часа, то помогает. Но как у тебя? Все еще тошнит?
Харриет подняла одну из своих прекрасных французских тарелок и предложила свою экстравагантную закуску гостям. Дженни снова отрицательно покачала головой и вздохнула, а Джейн охотно взяла щедрую порцию.
— Я все время такая голодная. Я не собираюсь расставаться с этими камнями, Которые я, кажется, приобрела. — Джейн, одетая в необъятный цветастый халат, размахивала одной рукой возле груди, которая в последнее время увеличилась вдвое и которую она называла передней кормушкой.
— Я тоже всегда бывала голодная, когда кормила грудью, — сказала Дженни.
Чарли снова протянул свой бокал за шампанским.
Затем последовали крошечные паровые овощи с сочной холодной уткой, которые мог приготовить только очень опытный кулинар, но тут проснулась Имоджин и немедленно потребовала кормления. Джейн перенесла ее на стол, хотя прекрасно понимала, что Харриет не хотелось бы, чтобы остывали в ожидании ее микроскопические морковки и фасоль. Она расстегнула свой халат и обнажила бело-голубую грудь, величиной, казалось, большей головы ребенка. В ответ на крик в полный голос Имоджин из соска брызнула тонкая струя полупрозрачного молока.
— Ой! — вскрикнула Джейн. — Ну, давай, малыш.
Ребенок схватил грудь, фыркая и глотая. Дженни нежно улыбнулась в первый раз с начала вечера.
Харриет вспоминала почти такую же сцену за столом Джейн в позапрошлое Рождество. Только тогда Джейн пристально вглядывалась в ребенка другой женщины, а Харриет чувствовала, что вся сжимается, как при спазме в кишечнике. Она ощущала подобное и сейчас, наблюдая, как Джейн кормит ребенка, но не стала обращать на это внимания.
— Как твой бизнес, Харриет? — спросил Чарли.
— Прекрасно, в самом деле, очень хорошо, — соврала она. — Отказы станка в Уинвуде, но ничего серьезного.
Они закончили шампанское. У Харриет было еще две бутылки белого вина, но Чарли сказал, что предпочитает красное. Поэтому она открыла бутылку бургунского и разлила вино по бокалам. Джейн сразу подняла свой.
— Если я выпью, то она спит, — объяснила она.
Вот таким был этот вечер. На какую бы тему не начали разговор Харриет или Чарли, беседа обязательно возвращалась к детям. Толстые брови Чарли сошлись в прямую линию, а в Харриет накапливалось раздражение. Это не означало, конечно, что она желала говорить о своей жизни, которая, в основном, сводилась к работе, или слушать признания того, как она значительна, так же значительна, как эти священные и исключительные обряды материнства. На самом деле, она мечтала о том, чтобы хоть на вечер забыть о «Пикокс» и насладиться каким-нибудь из старых разговоров.
Джейн была одной из тех, кто всегда был готов к дискуссии, спору на любую тему, перегнувшись через стол в полночь с глазами, светящимися убежденностью. Но Джейн превратилась в цветочную гору, которая, казалось, способна была говорить только о родах и кормлении грудью. Ее первоначальное чувство раздвоенности, связанное с рождением ребенка, казалось, исчезло вместе с триумфальным появлением Имоджин. Она была прикована и загипнотизирована.
«Она поглупела», — подумала Харриет. И вдруг она заскучала по старой Джейн, чего с ней никогда не случалось раньше с тех пор, как она погрузилась в дела «Пикокс». После трех экзотических фруктовых шербетов Харриет усадила Джейн и Дженни рядом на диван напротив чайника с мятным чаем. Она закрыла дверь кухни и оставила их вместе с их секретным разговором. Она хотела крепкого кофе, и того же хотел Чарли, который прислонился к кухонной раковине и крутил бокал арманьяка между ладонями.
— Я сожалею, — сказал он.
— О чем? — притворилась Харриет.
— Этот материнский комплекс пройдет. Он имеет тенденцию усиливаться сразу после зачатия и сразу после родов. Ты убедишься в этом.
— Я не думаю, — ответила Харриет, осознавая истину.
Ее тело, все его клеточки и жилочки могли говорить одно, а ум утверждал обратное. Чарли только рассмеялся.
— Так что нового и интересного?
Харриет колебалась. Она находилась между желанием поговорить после вечера, на котором она почти исключительно слушала, и сознанием того, что Чарли был проницательным комментатором по финансовым вопросам, который не справлялся бы со своей работой, если бы не схватился за малейший намек на проблемы в «Пикокс».
Это противоречие всегда сопровождало ее в последнее время, когда она встречалась с Чарли, но обычно она не обращала на него внимания, потому что любила Чарли и доверяла ему. Сегодня она с легким сердцем пожала плечами.
— Ничего особенного. Мы получили новый немецкий чудо-станок, но он до сих пор дает меньше, чем больше…
— Ради Бога, — перебил ее Чарли, — неужели ты не думаешь ни о чем другом? После хорошего обеда? В постели? Когда ты засыпаешь?
Непроизвольно Харриет бросила взгляд на дверь, отделяющую их от Дженни и Джейн. Сравнение было очевидным. Ее собственный ребенок — «Пикокс»…
Она видела, что Чарли был уже довольно пьян. Он хмуро взглянул на нее из-под бровей, а она широко улыбнулась ему, полная искреннего расположения.
— Прости, — извинилась она в свою очередь.
Чарли покинул свою опору в виде раковины и приблизился к ней. Она наклонилась над белым столом, повернувшись в полоборота, чтобы следить за кофе в стеклянном кофейнике. Чарли подошел еще ближе. Его бедра прикоснулись к ее бедрам. Он положил руки ей на талию и повернул ее к себе.
— Мм-м, — промычал Чарли, — так лучше.
Его руки поднялись вверх, пробежали по ребрам грудной клетки и остановились на груди. У Чарли были большие руки, они проглотили все. Она была беспомощна, но чувствовала себя туго натянутой и напряженной после столь распространенного и обильного материнства.
— Хорошо, — промычал он, а потом спросил: — Хорошо?
Его пальцы двигались, слегка поглаживая. Харриет полусонно подумала, что хорошо. Был уже один случай у Джейн, когда он довольно меланхолично запустил руку ей в блузку. Она подозревала, что оба они подумали об этом сейчас, хотя была уверена в том, что никто из них об этом раньше и не вспоминал. Она подумала, что это был тот вечер, на котором она встретила мужчину в синей рубашке. По каким-то причинам она вспоминала о нем один-два раза после их последней встречи.
Ласки Чарли становились все более настойчивыми. Это было не так, как будто они испытывали давнишнюю страсть друг к другу. Харриет была уверена в этом. Ее никогда по-настоящему не влекло в сексуальном плане к Чарли Тимбеллу. А сейчас она хотела только Каспара, прибыть к Каспару в Лос-Анджелес. Она чувствовала плоть Чарли, давящую на ее бедро. Его губы скользили от ее уха к шее, а нос упирался в ее подбородок.
Харриет глубоко вздохнула. Это было приятно, вызывающе и дерзко приятно после скучного вечера, однако только это и представляло какой-то интерес. Она подняла руку, отвела руку Чарли и дала ей возможность отклониться в сторону.
— А что ты, собственно, хочешь, Чарли? Быстренько на полу в кухне, пока Дженни и Джейн репетируют эпизиотомию, с которой уже знакомы.
Чарли выпрямился.
— Я ничего не хочу. Я вообще ничего не хочу.
Он дрожал, когда говорил, а потом запустил пальцы под ремень брюк и привел себя в порядок. Харриет рассмеялась все еще с симпатией.
— Ты сильно пьян, Чарли.
— Ты совершенно права.
Странно, но сейчас он напоминал ей Каспара. На определенной стадии опьянения они оба демонстрировали милое мужское распутство, качество, которое она объясняла себе, как ребячество. Она по опыту жизни с Каспаром знала, что эта стадия продолжается недолго, и пока размышляла, увидела, что лицо Чарли изменилось.
— Ты понимаешь, не легко перенести этот период бездействия, — объяснил он, — в начале, в конце и еще потом. И это всегда происходит тогда, когда Дженни выглядит очень мягкой и привлекательной.
«Так же, как, — с удовлетворением подумала Харриет, — как она, обтянутая кожей».
— Я не забыл, как это было, когда мы потеряли Джеймса, ты ведь понимаешь. Я никогда, никогда этого не забуду. Но сейчас я просто чувствую, понимаешь, дорогая Харриет, я чувствую себя так, как будто меня бомбардируют молочными младенцами. С молоком, мочой и детскими какашками. А в это время ты, дорогая, очаровательная Харриет, с твоей головой, заполненной финансовым рынком и твоим соотношением цены акции к доходу на одну акцию, закутываешься в шелк и пахнешь как Хлоя. У тебя небольшая твердая грудь, красивый плоский живот и длинные ноги, так что ты можешь осуждать меня, можешь осуждать любого мужчину за желание лечь рядом с тобой и завернуться во все это.
