— Северный флот, — военком, лениво перелистывал личное дело. — Шестьдесят первая отдельная гвардейская Киркенесская бригада морской пехоты… старший матрос…

— Разведчик, — сказал Иван.

— Вижу… слушай, — оживился подполковник, — ты же с парашютом прыгал. Может в десантуру, а? В Ульяновскую тридцать первую бригаду пойдешь? Вот у меня разнарядка лежит… На кой черт тебе этот Спутник?

Иван пожал плечами, что вкупе с выражением лица означало несогласие.

— Не пойму, чем тебе Ульяновск не нравится? В общем, других вакансий по твоей специальности у нас сейчас нет. Ладно, — он задумался на несколько секунд, — пошлю запрос в твой Спутник, — подполковник закрыл личное дело и отодвинул в сторону, что означало конец разговора. Иван встал. Военком поднял на него прозрачные глаза и посмотрел как-то странно.

— Сирота, говоришь? Что с родителями-то случилось?

— Умерли, — буркнул Иван. Тема была ему явно неприятна.

— Ну, не хочешь говорить, не надо, — не стал настаивать военком, — Сколько тебе, двадцать два? А чего сразу-то после срочной на контракт не остался?

— Попробовать хотел… на гражданке…

— Попробовал? Работаешь?

— Уволился… неделю назад.

— Не сложилась, значит, гражданская жизнь? — военком усмехнулся. — Ладно, возьми вон анкету, перечень документов… Собирай все и приходи на следующей неделе. Будем тебя оформлять.

Когда дверь за парнем закрылась, подполковник снял телефонную трубку…

Уже на подходе к дому, Ивану прицепился нищий. Увязался за ним, как только он выскочил из автобуса. Отвратительный такой бомжара, плелся за Иваном, что-то невнятно мыча, только что за одежду не хватал. Оборванный и грязный, как положено, нищий был явно не из местных. Местные, несмотря на свои синие рожи вели себя прилично — ни к кому не приставали, ничего не просили, копошились себе тихонько возле мусорных баков, добывая нелегкий кусок. Иван, никогда нищим не подавал, не считал нужным. Руки ноги есть — иди работай. Тем более таким настырным, которые заглядывают в глаза, клянчат или того хуже — начинают преследовать. Такого хотелось удавить, надев предварительно резиновые перчатки, чтоб не испачкаться. Ну ладно, не удавить, просто взять за шкирку, развернуть и наладить сурового пенделя, чтобы усрался и не приставал более к добрым людям.

До дома оставалось всего ничего, а нищий и не думал отвязываться. В любую минуту мог встретиться кто-нибудь из соседей, что они подумают о таком спутнике, еще решат, что Иван его знает. Пора было что-то предпринимать. Иван развернулся, намереваясь, как следует послать приставалу-бомжа, и оторопел — на него смотрели совершенно безумные глаза. Стало не по себе — от обладателя такого взгляда можно ожидать чего угодно. Лучше, пожалуй, дать ему мелочи, ну не бить же его, в самом деле, к такому и прикасаться-то западло. Иван сунул руку в карман плаща, нагреб там сколько было медяков и высыпал звенящую пригоршню в подставленные лодочкой ладони старика. Тот ощерился, что видимо должно было означать благодарную улыбку, но больше напоминало волчий оскал. Иван поразился во второй раз — зубы у бомжа были белые и ровные, каковые бомжу иметь вовсе не полагалось.

— Все иди, иди! — сказал Иван и даже помахал рукой, словно указывая направление. Тот снова осклабился и стал отступать, не отводя от Ивана своих безумных птичьих глаз. Отойдя метров на пять, он вдруг скрипуче рассмеялся и швырнул деньги вверх. Несколько секунд спустя, они со звоном рассыпались по асфальту, а Иван, чувствуя себя полным идиотом, торопливо пошел прочь.

Настроение было испорчено.

На улице совсем уже стемнело, когда он набрал код и, открыв железную дверь, наконец, вошел в темный, пахнущий кошками подъезд.

Первым Ивана встретил кот Жирик. Едва открылась входная дверь, как он возник откуда-то из темноты коридора, мурлыча, потерся о ногу и проследовал дальше в подъезд — с целью полизать цементный пол. Иван поймал его поперек живота, затянул в коридор и захлопнул дверь. На кухне играла музыка, лилась вода из крана, одновременно что-то бурчал телевизор в зале. Иван включил свет и неуклюже заворочался в узком коридорчике «хрущовки» пытаясь пристроить свою куртку — все крючки на вешалке, конечно же, оказались заняты.

Иван заглянул на кухню. Баба Вера стояла у плиты и переворачивала пирожки на шкворчащей сковородке. По обоим краям стола расселись соседки — старые перечницы. Все посмотрели на него.

— Привет, бабуль! — сказал Иван. — Здрасти Марья Семеновна, здрасти Маргарита Пална.

— Ой, Ванюшка пришел! — обрадовалась баба Вера. — Раздевайся, сейчас кушать будем. Я тут пирожков настряпала…

После ужина Ивану стало маятно. Некоторое время он валялся на диване в своей комнате. Читать было нечего, телик смотреть не хотелось, а спать вроде еще рано.

Баба Вера несколько раз под надуманными предлогами заглядывала в его комнату, смотрела с тревогой, спрашивала: не заболел ли внучек? Он вяло отвечал, мол, не заболел, просто устал.

— Чего устал-то? — удивлялась бабка, — неделю ведь уже не работаешь. И чего бросил? Такая хорошая работа была!.. Ищешь хоть?

Наконец, Ивану надоело выслушивать ее бесконечное трынденье и он решил прогуляться.

— До спортзала, — буркнул он в ответ, на бабкин вопрос. — Так сказать, отметить ударной тренировкой грядущие изменения в жизни.

Какие изменения имел в виду внук, для бабы Веры так и осталось загадкой.

На самом деле ни в какой спортзал он не собирался. А собирался просто посидеть на лавочке во дворе Таниного дома и посмотреть на ее окна. А что еще оставалось делать? — телефон она не брала и никаким другим образом общаться не желала.

Троллейбуса ждать Иван не стал, решив, что пешком, пожалуй, будет скорее.

Он быстро шел по улице, пряча лицо от хлопьев мокрого снега, когда его окликнули. Сперва подумал, что показалось, и даже не замедлил шаг, но нет…

— Ванька! Да стой ты, черт! Куда разогнался-то?

Иван удивленно обернулся и попятился. На него набегала громоздкая фигура.

Верзила остановился перед ним, радостно пялясь.

Господи! — узнал, наконец, Иван — да это же Пашка Колмогоров — школьный приятель. До седьмого класса, они были не разлей вода. А потом его семья переехала в другой город, сейчас Иван уже и не помнил в какой. То ли Казань, то ли, наоборот, Рязань. В общем, разошлись пути дорожки, как это часто бывает с детской дружбой.

— Пашка, ты что ли?

— Я! Кто ж еще-то?

— Откуда ты тут взялся?

— Откуда… в командировку приехал. Вторую неделю тут.

— А как ты меня нашел? — озадачился Иван.

— Да, никак я тебя не искал! Иду просто, глядь ты навстречу чешешь… я еще думаю, ты или не ты

— Вот уж меньше всего ожидал тебя здесь встретить… а тебе есть, где остановиться? А то может у меня?

— Хватился, — хохотнул Пашка, — я завтра уезжаю. Слушай, может, зайдем куда-нибудь, накатим по поводу нашей случайной встречи? Посидим, вспомним детство золотое!

Иван замялся. Как-то странно щемило сердце и в кабак, надо сказать, совершенно не хотелось.

— Что, жена заругает? — усмехнулся Павел.

— Да нет никакой жены… — смутился Иван, — просто тут одно дельце было… но ничего, подождет. Пойдем, — деньги у него с расчета еще оставались.

— Вот и лады! — словно бы обрадовался Пашка, — Я тут приглядел одну славную забегаловку.

Проснулся он внезапно, словно вынырнул из черной пустоты. Некоторое время лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к ощущениям. Ощущения были, прямо скажем, так себе. Во рту сухой мерзостный вкус, нос заложен, где-то на уровне желудка жжет словно огнем. «Как я до дому-то добрался?» — спросил сам себя Иван и открыл глаза.