В конце концов, его свалили и долго, методично буцали ногами и дубасили резиновыми палками, словно пыль выбивали. Потом сковали наручниками и бросили в ледяное нутро милицейской буханки.

Когда вся эта картина, пусть и с многочисленными лакунами, развернулась перед мысленным взором, Иван еле удержался, чтоб не взвыть от отчаянья и горя. Как там в песне Высоцкого: если правда оно, ну хотя бы на треть — остается одно, только лечь помереть…

Ему был так плохо морально и физически, а душа наполнилась таким отвращением к себе, что мозг милостиво отключился, позволив Ивану провалиться в спасительный омут тяжкого похмельного сна.

Ощущение было, словно чья-то ласковая рука проникла под свод черепа и гладила поверхность мозга, забирая боль, страдание и раздражение. Еще! Еще! Как хорошо. Хотелось бесконечно испытывать эти ощущения. Непонятно откуда родилась уверенность, что все вчерашние события — просто сон, ночной кошмар. Стоит лишь открыть глаза и сразу станет понятно, что все приключившиеся с тобой неприятности просто приснились и забудутся через пять минут после пробуждения.

— Ванья! Просньись, Ванья!

Иван открыл глаза и почувствовал себя жестоко обманутым. Ничего, оказывается, не приснилось — все те же серые стены вокруг и твердая поверхность лавки под избитым телом. А значит, и все остальное произошедшее с ним вчера — тоже явь.

Нет, что-то все же изменилось. Иван некоторое время прислушивался к себе и, наконец, понял: перестала болеть голова, а мысли четкие и текут плавно, словно его неделю не били по морде и не было похмелья. Должно быть, призрачная рука все же покопалась в мозгах.

— Ванья, вставай, надо идти!

Иван вздрогнул и рывком сел. Онемевшее избитое тело отозвалось такой болью, что он не смог сдержать стон. На все тело доброй руки явно не хватило.

— Ванья…

Да кто же это? Кругом гробовая тишина, а призрачный голос нудит где-то под сводом черепа.

— Вставай, Ванья, иди!

Подчиняясь настойчивому голосу, Иван встал и шагнул к решетчатой двери. Постоял несколько секунд, глядя на обшарпанную стену напротив, потом, следуя неведомому наитию, взялся за прутья решетки и толкнул дверь от себя.

Металлический скрежет, оглушительный в мертвой тишине коридора, заставил Ивана присесть от страха — сейчас набежит охрана и ввалит ему люлей, раз в прошлый раз мало было. А дверь продолжала открываться и ничего не происходило. Никто не пришел и не спросил: что это он тут делает?

— Иди, Ванья! — продолжал командовать призрачный голос.

Собравшись с духом, Иван вышел из камеры и осмотрелся. Шагах в десяти по коридору пост дежурного по ИВС. Сам старшина сидел возле стола, уронив локти и голову прямо на газету, которую должно быть читал перед тем как его сморил неудержимый сон.

Прихрамывая на обе ноги, Иван прошел мимо ряда камер, в которых мирно спали арестанты.

Вот и вторая дверь, очевидно, наружу. Ее он толкнул гораздо более уверенно, чем прежде и она тоже поддалась, открывая путь к свободе.

Миновав два лестничных пролета, он оказался в коридоре дежурной части.

Никого.

Подошел к прозрачной перегородке, на которой красовалась надпись: „дежурный РОВД“. Вот и сам дежурный. На своем месте — дрыхнет, откинувшись на стуле, как еще не свалился? Слюна течет из уголка рта.

— Ванья, — снова напомнил о себе голос, — иди!

— Куда идти-то? — спросил Иван непонятно кого. — Ведь у ментов все мои документы — найдут.

— Иди! — сказал голос, и у Ивана не хватило силы с ним спорить. Он пошел, словно лишенная воли и эмоций сомнамбула. Состояние было странное и даже страшное — но страх какой-то ненастоящий, будто все происходит не на яву.

— Сюда, Ванья! — за стеклянными дверьми тамбура, кто-то пошевелился, и Иван сразу узнал стоящего. Елки-метелки — это был давешний бомж. Все такой же грязный и оборванный он смотрел на Ивана своими безумными глазами и радостно щерился. Помахал рукой, приглашая за собой, и пошел прочь, постоянно оглядываясь, словно проверяя, идет ли следом Иван.

Иван шел. Улица встретила его метелью и холодом. По пустому, освещенному желтым светом фонарей двору перед зданием милиции, ветер гонял снежные вихри. Иван поежился, куртка осталась где-то в недрах подвала. Куда теперь?

Одинокая светлая „газель“ притулилась возле въезда на территорию РОВД. Бомж уверенно шагал прямо к ней. Фырчал мотор, ветерок донес до Ивана запах выхлопа. Машине явно не терпелось уехать. „Бомж“ приглашающе похлопал по противоположному от водителя стеклу, а сам без лишних слов юркнул в приоткрытую дверь салона. Обходя кабину, Иван вглядывался в лобовое стекло, пытаясь разобрать, кто там внутри. Тщетно. Мешала тонировка.

Щелкнул замок, из открытой дверки, дохнуло теплом и запахом нагретой пластмассы.

— Чего мнешься? — пробасил водитель. — Садись быстрей, пока менты не прочухались!

Газель плыла по улицам ночного города, то и дело сворачивая на перекрестках, словно путая следы. Именно плыла. Мягкая подвеска, тихо мурлыкающий двигатель, качественная облицовка кабины, отсутствие привычного скрипа и дребезжания, недвусмысленно намекали, что данный автомобиль, кроме внешней безликости, мало чего имеет общего с привычными изделиями отечественного автопрома тысячами шныряющих по городу в образе маршруток и малотоннажных грузовичков.

Водитель в очередной раз повернул к Ивану гладко выбритую физиономию и усмехнулся.

— Не ссы парень, прорвемся. Добудем мы тебе бабу с тремя сиськами.

Это заявление не требовало ответа, и Иван не отвечал, угрюмо пялясь на заснеженный ночной пейзаж. Он пребывал в полной прострации — куда он едет, зачем? Что теперь с ним будет? Водитель чудной какой-то… дались ему эти сиськи. А самое странное — шофер был в форме. Не в ментовской, конечно, в армейской, с погонами прапорщика. В эмблемах сухопутных родов войск Иван разбирался плохо, поэтому не мог с ходу определить, что означает подзорная труба со стрелкой компаса и к чьей епархии относится загадочная „газель“. Но сам факт, что в его побеге (а как еще это можно назвать?) принимает участия некая армейская структура, причем особо даже не шифруясь, навевал знаете ли… В общем, неясно, что он навевал. Вообще ничего было неясно.

Пока Иван терзался сомнениями, улицы вокруг закончились. Все более редкие дома по обеим сторонам дороги некоторое время еще мелькали, но затем исчезли и они. „Газель“ теперь мчалась в чистом поле, по прямому как стрела шоссе. Такая дорога в городе была только одна — в аэропорт. Неужели же лететь придется? — подумал Иван, но „газель“ внезапно сбросила скорость и свернула на неприметный боковой съезд. Спустя несколько минут они уже ехали по лесу. Пара поворотов и дорога неожиданно закончилась перед большими зелеными воротами. Затормозив, водитель нетерпеливо посигналил, и створка ворот поползла в сторону.

— Ну, здравствуйте, Иван Николаевич! — майор был само радушие. — Как ваше самочувствие? Понимаю, понимаю, отмутузили вас от души. Но ничего, доктор сказал, что переломов и серьезных повреждений у вас нет, а синяки и шишки, они до свадьбы заживут. Дело-то молодое, верно, Иван Николаевич?

Это „Иван Николаевич“, Ивану решительно не нравилось. Если вышестоящий чин так к тебе обращается — непременно жди каких-нибудь гадостей…

По прибытию на базу (так Иван окрестил для себя расположившийся посреди леса комплекс зданий) его немедленно отправили в душ, после которого он попал на осмотр к врачу. Сухая и деловитая капитан медслужбы велела снять выданный после душа халат, под которым к величайшему смущению Ивана, ничего не было. Затем тщательно осмотрела сконфуженного юношу, заглянув буквально везде. Долго цокала языком и качала головой, разглядывая синюшные ушибы и багровые кровоподтеки. Затем выдала какую-то остро пахнущую мазь и приказала намазаться с ног до головы. Пока Иван выполнял приказание, капитан, усевшись за стол, записывала что-то в толстой тетради, точь-в-точь, как участковый терапевт на приеме в поликлинике. Мельком глянув через стол, Иван увидел там свою фамилию. Ишь ты, уже и историю болезни завели.