Сказано — сделано.

 За час до полночи пошел Василий на мыловаренный завод. Время осеннее было. На улице хоть глаз коли—ничего не видно.

 Прошел половину пути, слышит, в стороне от дороги стонет кто-то, помощи просит. Бросился Василий туда. Подбежал к тому месту, где человек стонал.

 Видит, лежит старичок в канавке, седенький, голова, как лунь, белая.

 — Спасибо тебе, добрый молодец! Тут меня лиходей какой-то задушить хотел. Ослаб я, помоги мне до дому добраться.

 Поднял старичка Василий, поставил на ноги. Старик еле-еле на ногах стоит.

 «Провожу,— решил Василий,— ноги у меня молодые: добегу ко времени на завод!»

 — Вот это моя домина! — говорит старик. Зашли в хату. Дед по русскому обычаю угощать стал парня. Василий отказывается:

 — Тороплюсь, дедушка! На завод к полночи поспеть надо.

 Старик все-таки задержал Василия Бесчастного.

 — От хлеба-соли,— говорит,— добрый молодец, никогда не отказывайся. Русского обычая не нарушай. Ты мне добро сделал, я тебе должен отплатить тем же. А хозяин твой — большой лиходей, зломысленный человек.

 Накормил, напоил Василия Бесчастного старик. Тот как сидел за столом, так и заснул.

 Марке не терпится, хочется ему узнать, как рабочие выполнили его приказ сварить живьем Василия в кипящем котле.

 Оделся быстро, побежал на завод. Прибежал, дверь открыта, его — цап. Рта открыть не дали и в кипящий котел — бух!

 Хорошая пословица — век не сломится: не копай другому яму, сам в нее попадешь.

 Дочка Марки обвенчалась с Василием Бесчастным, и стали они жить, да поживать, да добро наживать.

 Василий Бесчастный все свои доходы на бедных употреблял, но как умер он, все по-старому пошло. Дети его такими же стали, как их дед. 

Посеял мужик арбузы. Уродилось их много, да такие хорошие. Набрал он их и повез в город продавать. Подходит к нему помещик и спрашивает:

 — Что это ты, мужик, продаешь?

 — Яйца,— отвечает мужик.

 — А что из них можно сделать?

 — А вот что можно из них сделать,— говорит мужик барину.— Если ты хочешь ездить на хороших лошадях, то сядь на эти яйца на высокой елке и высидишь себе таких лошадей, каких никогда не видывал.

 Вот барин и купил себе несколько этих арбузов, потом, и говорит мужичку:

 — Ну, брат, теперь я тебе дам сто рублей, только ты мне укажи елку, на которой можно высидеть лошадей.

 Повел мужик его в лес, подвел к елке и говорит:

 — Ну, садись, да смотри, не слезай, пока из-под тебя не вылезут лошади.

 Барин приказал своей жене:

 — Приноси мне завтракать, обедать и ужинать, а домой ходить мне некогда.

 Жена носила ему еду день, другой день и третий день, а потом и позабыла. Барин сидел, сидел, захотелось ему есть.

 — Ах, боже мой,— говорит он сам себе, сидя на елке,— вот какая моя жена: на хороших-то лошадях бы ездила, а про меня позабыла! Подожди, только домой приеду, будет помнить, как про меня забывать!

 Стал барин поворачиваться, да как загремит с елки, а под елкой заяц лежал. Заяц тот как вскочит да как побежит! Барин за ним вслед и кричит:

 — Ай, не досидел я себе лошадей! А тот был таков — убежал в лес.

 Вот приходит барин домой и давай свою барыню бранить:

 — Почему ты не могла мне принести есть? Я уже досиживал себе хороших лошадей, но захотелось есть, я решил тихонько слезть со своей наседки, да обломился сук и на землю упал, а лошадь недосиженная— из-под меня. Стал я ее догонять. Догонял, догонял —никак не мог удержать! Если бы ты мне принесла поесть, то были б у нас лошади не такие, как теперь. Маленького и то никак не мог поймать, а если бы досидел, то ему бы и сдержки не было! Виновата теперь сама, вот и езди на таких лошадях, какие есть... 

Жил старик со старухою, и была у них дочка хворая — на своих ногах не ходила. Старик этот рыбу да зайцев мотами ловил.

 Собрал он зимой зерна пуда два-три и говорит:

 — На себе нести тяжело, я возьму саночки и повезу на мельницу.

 Мешочек на санки — и повез. Привез — и в мельницу, а саночки оставил около столбика.

 В мельнице горел огонек и сидело несколько человек, грелось. Он тоже сел около огня.

 Вскоре на жеребой кобыле привозит на мельницу мешок хлеба поп. Привязал кобылу к тому же столбику, где саночки стояли, а сам пошел в мельницу. Двое крестьян вышли, взяли попов мешок, внесли в мельницу.

 Поп начал разговаривать с мельником про что-то и простоял около часу в мельнице.

 А старик, Кузьмой его звали, закурил и говорит:

 — Мне молоть не придется, пойду я домой. Вышел он из мельницы. Глядь: около саночек лежит жеребенок.

 «Дай-ка я подшучу над попом»,— подумал Кузьма.

 Вернулся он на мельницу и говорит:

 — А мои саночки ожеребились.

 Вышли из мельницы люди. Поп говорит:

 — Дурак ты, Кузьма, это ж моя кобыла ожеребилась!

 А старик отвечает:

 — Нет, батюшка, это мои саночки ожеребились.

 — Какой ты дурной, Кузьма! — говорит поп.— Могут ли санки жеребиться?

 Старик свое:

 — Чудес на свете немало, а почему санки ожеребиться не могут? Потом же, батюшка,—прибавил лукаво старик,—если бы твоя кобыла ожеребилась, то около нее и жеребенок бы стоял, а он лежит около моих саночек. Я безлошадный, и от Бога на мою нужду всякое чудо возможно... Вот что, батюшка, чем нам спорить, пойдем к пану: как он присудит, так и будет.

 Вот сели в поповы сани и поехали, а жеребенок следом бежит. Приехали, вошли в комнаты. Пан спрашивает:

 — Зачем пришли?

 Поп отвечает:

 — А вот, панок, Кузьма хочет меня «подкузьмить».

 — В чем дело? — спрашивает пан. Поп говорит:

 — Да привез я мешок зерна на мельницу, и черт меня надоумил привязать к столбику, около Кузьминых санок, кобылу. Сам вошел в мельницу. Два крестьянина внесли мой мешок. Я поговорил с мельником о помоле без очереди. Пока стоял да разговаривал, кобыла моя ожеребилась. Кузьма вышел и говорит, что это его саночки ожеребились. Вот какой, паночек, смех. Ха-ха-ха!

 Пан говорит тогда:

 — А ты что, мужик, скажешь?

 — У меня, панок,— отвечает Кузьма,— свидетели есть, что мои саночки ожеребились,— около моих саночек жеребенок лежал.

 Пану не хотелось обидеть попа, он и говорит:

 — Я вам загадаю три загадки. Кто разгадает, того и кобыла, и жеребеночек, и саночки. Что жирнее всего на свете? Что милее всего на свете? Что быстрее всего на свете?

 Пан приказал дворнику взять кобылу, отпрячь, поставить в конюшню и саночки туда же.

 Приходит поп в дом свой и жалуется попадье:

 — Моя кобыла ожеребилась, а черт нанес Кузьму, и он хочет отобрать жеребенка. Пришлось идти к пану, чтобы рассудил нас. Вот нам пан загадал три загадки. Кто отгадает, того кобыла, жеребенок и саночки.

 — А какие загадки? — поинтересовалась попадья?

 — А что жирнее, быстрее и милее всего на свете?

 — Хо-хо, батюшка! У нас кабан кормится полтора года печеным хлебом. Жирнее его нет ничего на свете. Быстрей нашей собаки и в свете нет. Гнали однажды собаки зайца, а наша собака, как увидела, бросилась и всех перегнала. О третьей загадке и думать нечего. Милей меня тебе никого нет.

 Поп успокоился.

 Пришел Кузьма в свой двор и рассказывает старухе про все, что случилось. Дочка сидела на запечке и все слышала.

 — Отец,—сказала она,—это все раз плюнуть: жирнее земли, быстрее думок и милее сна ничего нет на свете.

 Наутро приходит Кузьма к пану, а поп уже там. Пан спросил сначала у попа:

 — Ну, батюшка, что жирнее всего на свете?

 — Мой кабан,—отвечает поп,—я его полтора года хлебом кормлю.

 Пан смеется:

 — Не угадал. А что быстрее?

 — Моя собака. Гнали однажды собаки зайца, она увидела, бросилась, всех перегнала и зайца поймала.

 — Так, угодил пальцем в небо... А что милей?