— Когда вы пришли сюда вчера вечером, кто-нибудь уже был на месте? — спросил Шерман. — Может, Дениз?

— Понятия не имею. Я сразу ушел к себе готовиться.

— В какое время это было?

— В половине шестого, может, чуть позже.

— Вы же занимаете гримерную по соседству с комнатой Клэрион.

Барнс нахмурился:

— И на этом основании меня в чем-то подозревают?

— Вовсе нет. У вас не было причин вредить ей. Я просто подумал, что вы могли слышать, заходил к ней кто-нибудь или нет.

— Нет, к сожалению. Я всецело сосредоточился на своей роли, и не сочтите за оскорбление, но и вам бы это не помешало. Не играйте в детектива — это работа для профессионалов.

Ближе к концу дня Даймонд и Палома вышли на прогулку. Вечер застал их на бечевнике, проложенном вдоль канала.

Отношения Даймонда с Паломой достигли устойчивого равновесия. Никому из них не хотелось съезжаться. Иногда они спали вместе, находя в обществе друг друга радость, поддержку и утешение. Сторонний наблюдатель принял бы их за супругов с большим стажем и ошибся бы. Брак Даймонда со Стеф был заключен на небесах, после ее скоропостижной смерти в жизни Даймонда образовалась пустота, заполнить которую не могло ничто. Палома едва оправилась после катастрофического брака с человеком, страдавшим неизлечимой игроманией. После развода Палома вплотную занялась карьерой и собрала уникальный архив модных иллюстраций, к которому обращались крупнейшие кино- и телекомпании всего мира. Мысли о новом замужестве Паломе и в голову не приходили.

Поскольку она помогала театру «Ройял» в исследованиях, связанных с историческими костюмированными пьесами, Даймонд решил развлечь ее рассказом о своей экскурсии за кулисы.

— Что тебе понадобилось в театре?

— Значит, про Клэрион Калхаун ты ничего не знаешь?

Оказалось, Палома, занятая работой, понятия не имеет о разразившемся скандале, и Даймонд охотно поделился с ней сведениями.

— Может, расследование и не понадобится, — в заключение добавил он, — но моя начальница Джорджина заинтересована в том, чтобы театр не закрылся, значит…

— Так ты сдружился с Тайтусом? — оживилась Палома. — И он наверняка успел положить на тебя глаз.

Даймонд разозлился:

— Я его ничем не поощрял.

— Шучу, шучу.

— У него все в порядке со здоровьем? Когда мы осматривали первую гримерную, он лишился чувств.

Улыбка Паломы померкла.

— Бедный Тайтус! Что с ним случилось? Сердце?

— Надеюсь, нет. Я отвел его обратно в «Голову Гаррика».

— Обморок был внезапным?

— До этого мы просто беседовали. Заглянули в гримерную, которой пользовалась Клэрион, и я решил проверить, не сохранилось ли где-нибудь следов ее грима. Прошел к окну и увидел на подоконнике мертвую бабочку. Но едва сказал об этом Тайтусу, как тот грохнулся в обморок.

— Серьезно?! Какая была бабочка?

— Крапивница, а разве это важно?

— Теперь понятно, почему Тайтус потерял сознание. Значит, историю о бабочке и театре «Ройял» он тебе не рассказывал?

— Выкладывай. Попробуй меня испугать.

— Много лет назад театром управляло семейство Мэддокс, каждый год в нем давали замечательные представления с музыкой и танцами. Нелли Мэддокс шила костюмы, Редж с сыном Фрэнком писали сценарии и занимались режиссурой. В 1948 году они поставили «Красную Шапочку», в которой был танец бабочек. Танцовщицы в костюмах с крылышками танцевали вокруг огромной бабочки из кисейной ткани, которая мерцала и переливалась всеми цветами радуги.

— И она загорелась?

— Нет. Однажды во время репетиций на сцене нашли настоящую бабочку, мертвую крапивницу, и вскоре после этого Редж Мэддокс умер от инфаркта. В память о нем танец бабочек из представления решили убрать. Но незадолго до премьеры за кулисами снова заметили крапивницу — на этот раз живую. Все разволновались и решили, что это, должно быть, знак от Реджа. Танец бабочек вновь включили в программу, и представление имело успех.

— Красиво.

— Это еще не все: семейство Мэддокс, считая, что кисейная бабочка приносит удачу, сохранило ее, с тех пор эта бабочка висит на колосниках театра. Бабочки появляются в театре почти всякий раз, когда в нем ставят музыкальные спектакли.

— Даже среди зимы?

— Их считают предзнаменованием успеха. Иногда их видят на сцене прямо во время спектакля. Почти у каждой звезды с бабочками связана своя история — у Хонор Блэкман, Питера О’Тула…

— О’Тула? Разве он играл в музыкальных спектаклях?

— Его история связана с пьесой «Джеффри Бернард нездоров». Во время премьеры, когда Питер находился на сцене, на газету, которую он читал, вдруг села бабочка. И Питер сымпровизировал разговор с ней.

— Если не ошибаюсь, актеры суеверны?

— Не веришь, значит?

— Я неисправимый скептик.

— А бабочка? Она все там же, в гримерной?

— Наверное, если уборщица не смела ее с окна. Кто-нибудь наверняка ее заметит. Судя по твоим словам, историю с бабочкой знает тьма народу.

— Все, кто работает в театре.

Даймонд задумался: среди суеверного театрального люда мертвая бабочка вполне способна вызвать панику.

— Интересно, перебралась дублерша в гримерную номер один?

— Возможно, театральное начальство решило на всякий случай ничего в этой комнате не трогать, — предположила Палома.

— Но местом преступления ее никто не объявлял. Официальное расследование не ведется. Сегодня утром начальство театра пыталось замять скандал. Шоу должно продолжаться. Вот я и подумал, что дублерша могла занять освободившуюся гримерную. — Он вынул из кармана мобильник. — Не возражаешь?

Палома вздохнула. Их совместные прогулки были задуманы как возможность на время забыть о работе.

— Звони. Если надо, значит, это важно.

Даймонд дозвонился до Ингеборг и отдал распоряжения.

Когда разговор завершился, Палома заметила:

— Ты мог бы сам побывать там вместо того, чтобы посылать Ингеборг.

— Сказать по правде, — признался Даймонд, — я не поклонник театра. Как-то странно он на меня влияет: стоит мне очутиться там, как меня непреодолимо тянет удрать.

— Я заметила — еще когда мы первый, и единственный, раз побывали в театре вдвоем, — отозвалась она. — Это относится только к театру «Ройял»?

— Нет, к любому. Родителям так и не удалось сводить меня на рождественское представление.

— Должно быть, с театром у тебя связаны неприятные впечатления из раннего детства.

— Если и так, то я этого не помню. Нет, скорее дело в моей натуре. Я предпочитаю логику и реальный мир.

Палома покачала головой:

— Ты меня прости, Питер, но это чушь собачья. Ты прячешься от проблемы.

Мало кто остался бы цел и невредим, заявив такое Даймонду.

— Между прочим, ты много теряешь, — продолжала Палома. — Момент, когда огни в зале начинают гаснуть, — волшебство.

— От неприятных ощущений оно меня не спасает.

— Как же ты тогда собираешься руководить расследованием?

Он засмеялся:

— С трудом.

Палома отвернулась, глядя вдаль, на другой берег канала.

— А если случай с Клэрион — типичная боязнь сцены?

Даймонд покачал головой:

— Ожоги настоящие.

— Я о другом: вдруг она настолько боялась сцены, что сама подстроила эти ожоги? Представь: она выходит на сцену, начинает играть, потом изображает острую боль, убегает и закрывает лицо полотенцем, пропитанным каким-нибудь жгучим веществом. Этим и объясняется то, что ожоги появились не сразу.

— Пока не закончен анализ грима, нам остается лишь гадать, — напомнил Даймонд. — Может быть, поговорим о другом? Что это за новый проект, который отнимает у тебя все время?

— Одна историческая постановка. «Суини Тодд».

Кит Холлиуэлл ждал Ингеборг возле театра «Ройял». Фотоаппарат он попросил на время у одного из полицейских фотографов — вместе с наплечным кофром, который выглядел внушительно, будто был набит аппаратурой, но на самом деле вмещал плащ Кита. В фотографии он ничего не смыслил.