Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями.

Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

— Меня часто спрашивают, волнуюсь я или нет. — Клэрион Калхаун, звезда новой постановки, расцвела широкой улыбкой. — Поверьте, тот, кому доводилось вживую петь перед миллионом вопящих фанатов на Копакабане, не будет маяться бессонницей перед премьерой в безвестном провинциальном театрике.

Но выражение ее лица говорило о другом. Женщина, стоявшая наготове с гримом, видела, как вместе с улыбкой улетучилась и уверенность, заметила красноречивое подрагивание мышц в уголках рта. Клэрион чувствовала себя не в своей тарелке. Игра на сцене требует навыков, отличных от навыков поп-певицы.

Из-за этой неопытности в театре «Ройял» Клэрион старались опекать. Почти все профессиональные актеры сами накладывали грим. А Клэрион не доверили даже создание простенького образа 30-х годов, грим для которого был технически несложным — губки сердечком да подведенные сурьмой глаза. Недостатка в няньках и прочих желающих помочь у нее не наблюдалось.

— Вы произведете фурор. Вас и так все обожают.

— Вы про моих фанатов? — Клэрион уже оправилась от приступа неуверенности. — Мне сказали, все билеты распроданы.

Костюмерша Дениз открыла новую баночку кольдкрема:

— Дневной макияж снимете сами?

— Давайте вы, а я еще раз пробегусь по диагонали.

Клэрион имела в виду роль, а не свое лицо. Очищающее средство прошлось по нему, выявляя морщинки — тонкие, как линии, в том числе и диагональные. Клэрион уже перевалило за тридцать, ее дни звезды шоу-бизнеса были сочтены. Пришло время выбирать новую стезю. Первым шагом по ней стала роль Салли Боулз в новой постановке «Я — фотоаппарат». Благодаря красующейся на афише фамилии Клэрион постановке был гарантирован перенос на лондонскую сцену в том же году.

— Кожа у вас изумительная, — сказала Дениз.

— Еще бы — я же вбухала в нее целое состояние! Какой тон вы берете — этот? Не хочу быть похожей на апельсин.

— И не будете, можете мне поверить.

— Это что, грим? А почему такой жирный?

— Он на глицериновой основе.

— Вы не думайте, я кое в чем разбираюсь — до того, как заняться музыкой, я училась актерскому мастерству. И поклялась себе, что когда-нибудь обязательно вернусь на сцену.

Дениз, наносившая основу, ничего не ответила. После основы для грима пришла очередь теней и толстой кисточки для пудры.

— Можно взглянуть? — спросила Клэрион.

— Пока рано. Впечатление создают глаза и губы.

Минут через десять Клэрион вручили зеркало.

— О, чудо! Теперь я Салли Боулз. — И она перешла на свой сценический голос: — Как жизнь, Салли? Я ужасно рада тебя видеть!

Беспокойство ощущалось и в зрительном зале. В глубине партера Хедли Шерман водил пальцем по губам, еле удерживаясь от того, чтобы начать грызть ногти. Он с гордостью именовался директором театра, однако попечительский совет отдал Клэрион Калхаун главную роль, даже не подумав посоветоваться с ним, Шерманом. До сих пор при распределении ролей последнее слово всегда оставалось за ним, за что ему не раз оказывали ответные любезности. Все, кроме мегазвезды, которая обходилась с ним, как с мальчишкой-посыльным.

Имя Клэрион гарантировало заполненный зал и овацию, устроенную ее поклонниками, но вердикта критиков Шерман ждал с содроганием. Театр «Ройял» был его любовью и страстью. За двести лет своим присутствием его сцену почтили все выдающиеся актеры — от Макриди до Гилгуда. А от новой актрисы ждали столь сомнительного вклада, как «звездность» в шоу-бизнесе. Да, ей, певице, предстояло сыграть певицу, но эта роль предполагала именно актерскую игру. Клэрион добросовестно заучила свои реплики, и больше хвалить ее было не за что. На репетициях сразу же стало ясно, что убедительно произносить их Клэрион не в состоянии. Шерман надеялся лишь на то, что ей удастся ослепить критиков блеском своей персоны и былых заслуг.

Свет погас, гул возбужденных голосов сменился сипловатыми звуками старой мелодии с заезженной граммофонной пластинки, воскрешавшими атмосферу Берлина 30-х годов. Поднялся занавес, открывая взглядам дешевый шик пансиона фрейлейн Шнайдер: кафельную печку, кровать, наполовину скрытую за занавеской, диван и кресла. Луч единственного прожектора высветил фигуру писателя Кристофера Ишервуда, привлекая внимание к монологу, задававшему тон всей постановке. Престон Барнс, игравший Ишервуда, учился своему ремеслу в Стратфорде. А вдруг ему удастся сгладить впечатление от фальшивых интонаций Клэрион?

Первые минуты прошли как нельзя лучше. Монолог Престона был исполнен безупречно. Но Шерман не мог не заметить, что все в зале ждут только одного — появления звезды.

И звезда явилась. Под гром аплодисментов.

Клэрион следовало отдать должное: она уверенно двигалась на сцене. Обладала фигурой, походкой, сексуальностью певицы из ночного клуба — словом, выглядела как настоящая Салли Боулз. Пока не открыла рот.

Шерман съехал с сиденья. Ничего хуже и представить нельзя…

Клэрион на сцене скорчила гримасу. Ее рот широко раскрылся, на щеках обозначились морщины, лоб пошел складками.

Шерман принял прежнюю позу: сценарий вовсе не заставлял Клэрион так гримасничать. Салли Боулз полагалось царить и повелевать, быть своей в ночных клубах города, блистать и ошеломлять. А Клэрион посматривала за кулисы так, словно просила о помощи, таращила глаза и тяжело дышала.

Престон Барнс подал реплику, на которую Клэрион должна была ответить. Ответа не последовало. За кулисами кто-то взял на себя роль суфлера, но на Клэрион словно нашел столбняк.

Внезапно она схватилась руками за лицо, впилась ногтями в щеки, чего никак не следовало делать по сюжету ее героине. Никакими ухищрениями других актеров сцену было уже не спасти.

Клэрион завизжала.

Это была не игра на публику, а пронзительный, душераздирающий, жуткий визг, который разнесся по всему театру.

К счастью, кому-то хватило ума дать занавес.

К тому времени, как Шерман примчался за кулисы, Клэрион уже увели в ее гримерную. Она рыдала от боли, ее голос приглушало полотенце, которое она судорожно прижимала к лицу.

Врач «скорой помощи» из больницы Святого Иоанна обернулся к Шерману:

— Ее надо в больницу.

Директор выяснил, готова ли дублерша, и узнал, что она сможет выйти на сцену через пять минут. Об этом объявили в зале, и после краткого перерыва спектакль продолжился.

Дениз, как могла, утешала звезду на заднем сиденье «ягуара», который Шерман во весь опор гнал к больнице. Не отрывая полотенца от лица, Клэрион почти вбежала в здание.

Вскоре врач пригласил зайти Шермана и Дениз.

— По-видимому, произошел контакт с неким раздражающим веществом, от которого у нее воспалилась кожа. Вы не знаете, она не пользовалась никакой новой косметикой?

Дениз покраснела:

— Грим накладывала не она, а я.

— С кожей заранее не угадаешь, — вмешался Шерман. — Кому-то косметика подходит, у кого-то вызывает реакцию.

— Нет, это не аллергия, — покачал головой врач. — По нашим первым предположениям, это ожоги кислотой.

— Кислотой? — ужаснулся Шерман. — Театральный грим не содержит кислот.

— Я сообщу вам о результатах обследования, — пообещал врач. — Возможно, пациентку придется перевезти во Френчи, в ожоговый центр.

— Ничего не понимаю. Это же бессмыслица.

— Поиски смысла — не наше дело, — отозвался врач. — Нам требуется только выявить причину ожогов.

На следующее утро таблоиды вышли с заголовками типа «Агония на сцене», красовавшимися на первых полосах. Театр осадили журналисты, убитые горем поклонники и владельцы билетов, требовавшие возврата денег. В своем кабинете наверху Хедли Шерман проводил экстренное совещание с Фрэнсисом Мелмотом, седовласым председателем совета попечителей. Мелмот взирал на директора с высоты своих шести футов и восьми дюймов.