В кастрюле покоились намертво пригоревшие макароны. Точнее не совсем намертво. Попав в соленую воду, за сутки они отмокли от днища и теперь лежали в пакете разбухшим коричнево-серым блином. Пахла вся эта серая масса довольно мерзко. Смех Владислава пресекся. В висках запульсировала кровь. Он побагровел.

— Этож как… — Владислав закашлялся. Набрал побольше воздуха и попробовал еще раз.

— Этож чем… сука, как… надо было заниматься… что бы забыть, что у тебя, тварь, кастрюля на плите? А?! — голос его окреп и истерической ноткой пошел вверх.

— Да так чтобы вода успела выкипеть, а кастрюля гореть начала!! — он уже не говорил. Он визжал.

В глазах заколыхалась знакомая красная муть. Как будто тонкая кровяная пленочка мешала отчетливо видеть.

— Да это ж какая вонища в квартире стояла! Неужели и тогда ЕЙ не до того было?!!

Он повел по сторонам диким взглядом, будто ожидая, что сейчас ему кто-то немедленно ответит на все его возмущения. Пес буркнул, поджал то, что у него считалось хвостом, и отбежал от греха подальше.

Сердце Владислава билось всё быстрее. Грудь уже ходила ходуном. Дыхание с шумом вырывалось из ноздрей. Пальцы скрючились. Он чувствовал, как мышцы лица сморщились в какую-то гримасу, причиняя ощутимую боль.

Краем сознания Слава понимал — творится что-то совсем плохое. Учащенный пульс бухал в кадыке и висках. Черная отчаянная, иррациональная, не управляемая злоба затапливала его сознание.

Хотелось кого-нибудь убить, не важно кого. Прямо сейчас! УБИТЬ!

Он поймал в фокус затуманенного взгляда собаку. Чуя неладное, мопс отчаянно взвизгнул и припустил по камням на противоположную часть условного клочка каменистой суши.

Слава с ревом рванул за ним…

Сколько продолжалась эта беготня по камням, позднее он определить не мог. Похоже, что он вновь потерял сознание. Но на этот раз пришел в себя быстрее.

Солнце лишь немного сдвинулось на небосклоне, хотя, конечно, точного его положения Слава, перед началом забега, не засекал.

Он лежал на большом, горячем валуне. Во рту был солоно от крови.

Первой мыслью, наполовину с горьким стыдом было, то, что он всё таки догнал несчастное, ни в чем не повинное животное. Догнал и…как минимум укусил. А то и вовсе загрыз.

Но ощупав лицо, он убедился, что кровь идет из разбитой губы. На камнях осталось небольшое пятно запекшейся крови. Он сел.

— Неет, так на шарик не полетит! — просипел Владислав. — Это что ж получается, я прям маньяк какой-то неуправляемый..- он по дурацки хихикнул и тут же в испуге зажал рот руками. Потер лицо шершавыми ладонями. Легче не стало.

— Что-то я это,… то смеюсь, то плачу, как баба… а потом вообще мозги теряю. — прошептал Владислав Андреевич, ему вновь хотелось плакать.

— Господи! За что ж мне наказанье-то такое?! — Совсем не по мужски всхлипнул он. В голове начала расползаться знакомая ночная боль. Вернулась резь в глазах.

Он обхватил больную голову руками. Казалось, прочно забытые события прошлого вечера один за другим начали всплывать в памяти:

Вот он ревет и кричит глядя на бутылку с использованным презервативом, свисающим с горлышка.

Вот он долго керкает носом, чтобы набрать как можно больше слюны для плевка.

Вот ссыт в бутылку из под йогурта, но не пьёт, как собирался, а размахнувшись кидает её, на манер гранаты, в море.

Он проклинает Таньку. Проклинает этот чертов гондон и его хозяина. Проклинает себя. Мата и других слов уже не хватает для выражения эмоций, он задыхается. Рвёт и без того жидкие волосы на голове, но боль не отрезвляет, а наоборот еще сильней распаляет злобу.

Гнев распирает его изнутри, но не находит выхода. Он кричит и завывает.

Он мечется по камням.

Прыгает по мелководью в надежде увидеть хоть какое-нибудь живое существо. Увидеть — и отомстить ему за всё! За все предательства и страдания этого мира. Обоих миров!

Он бьется в бессильной злобе и куда-то бежит в одних трусах и тапочках. Серебряный крестик болтается и шлепает по впалой груди.

Провал.

А вот он уже в другом месте. Собирает и с силой швыряет тяжелые камни, целясь в далекий бакен, так нагло и раздражающе торчащий из глубокой темной воды. Камни плюхаются в воду, не долетев. Один всё-таки попадает в цель, раздается глухой удар по металлу. И Владислав Андреевич пускается в радостный пляс. Дикий первобытный танец переходит в бессмысленное дерганье. Изо рта идет пена. Он слабеет.

Провал.

Он шатаясь и оступаясь бредет по камням. Ему холодно. Он ищет свою одежду, находит халат и с трудом натягивает его трясущимися руками. Как можно сильней затягивает пояс..

Провал.

Владислав вынырнул из потока воспоминаний, закрыл лицо руками и начал раскачиваться, сидя на корточках. Из под ладоней понеслось приглушенное бормотание:

— Мать моя — женщина… Я же совсем псих конченый. У меня же скворечник нахрен съехал набок… Может потому меня и выслали с Земли, что я для общества опасен стал? Или помер я уже и страдаю за грехи? Может это вообще ад? Персональный, одиночный ад кромешный… для одного старого идиота…

Он убрал руки от лица и поднял блуждающий, воспаленный взгляд. От рук пахло гнилым луком.

— Позвольте, а зачем в аду бакен??

— Бакен-бакен-бааакен. Где же ты бакен-бакен? Ах-ха!.. А вот и наш ба-акен. — Слава взобрался на высокий камень, закрывавший обзор и уставился на объект своих поисков.

Здесь рифовая гряда резко обрывалась, дальше простиралось только бескрайняя гладь воды.

Это что-то новенькое в здешнем пейзаже.

Владислав Андреевич глянул в воду и вздрогнул, по спине пробежал неприятный холодок.

Перед ним уже не мелкая лагуна, в которой он плескался вчера и сегодня. Валун, на котором присел Владислав, отвесно уходил в глубокую темно-синюю бездну.

Отделенный от него этой самой бездной, в метрах двадцати из воды торчал вчерашний железный бакен темно-бурого цвета. Или буй. В чем разница Владислав не знал. Знал только что за буй ни в коем случае нельзя заплывать.

Бакен выглядел как цилиндр, на который поставили конус. С края цилиндра свисали бурые, не опрятные на вид, водоросли, из чего Слава сделав вывод, что здесь, бывают шторма. Сверху на конусе сидела наглая не пуганая чайка, демонстративно повернувшись к Владиславу Андреевичу задом.

Слава заозирался, подыскивая чем бы в неё кинуть. Чайка была первым встреченным живым существом, принадлежащим этому миру и при определенном везении могла бы стать первым охотничьим трофеем.

Но во всей округе не нашлось ни одного мало-мальски подходящего для метания камня.

Владислав вспомнил, как вчера кидал здоровые булыжники в бакен и поморщился.

Ну и хрен с ней с чайкой. Плавать над такой глубиной, чтобы подобрать подбитую птицу, в любом случае не хотелось. Даже если не учитывать удручающие плавательные способности. Владислав боялся глубины и того, что она могла скрывать.

Отдыхая на родных земных морях Слава побаивался медуз, а после просмотра фильмов капитана Кусто, всерьез начал опасаться акул и мурен, хотя в море не видел не тех не других.

Здесь же, в толще неизведанного инопланетного океана могли обитать еще более страшные штуки.

По сути вообще всё, что угодно.

Славе живо представились как огромные черные щупальца, украшенные рядами присосок и увенчанные острыми когтями, хищно покачиваются в толще воды. Множество глаз, вытянутых на стебельках, жадно и неотрывно смотрят из глубины в ожидании добычи. Одно движение, один неловкий плеск и древнее чудовище выстрелит всеми своими бесчисленными змеевидными отростками. Оплетет оцепеневшую от ужаса жертву и потянет на дно, где в нетерпении размыкаются огромные зубастые пасти.

Спасибо когда-то прочитанной книге "Многорукий бог Далайна", за еще один бзик.

Владислав отошел подальше от воды. Ну его на фиг, этот ваш буй. Что там может быть хорошего?