Отец, мама, мы все, детишки, сидим во дворе, на широком сури, едим дыню. Братишки, смеясь, стреляют друг в друга семенами дыни. Неожиданно земля вздрогнула, заходила ходуном. Землетрясение…

Я испуганно вскочил. Оказывается, это был сон. В середине комнаты едва мерцает прикрученная лампа. Слышны детские всхлипывания, чмоканье, сонное бормотание, храп.

Все спят. Но надо мной вроде кто-то стоит. Интересно, кто же это?

– Вставай же, дурак! – дёрнули меня за плечо.

– Ты кто такой? – спросил я, натягивая одеяло по самые глаза.

– Вставай, тебя директор вызывает.

– Что ей понадобилось в такую поздноту?

– Это ты у неё самой спросишь.

Мы от всей души полюбили Марию Павловну, которая относилась к нам со всей добротой, и я готов был отдать за неё жизнь. Встав, я быстро оделся.

Выйдя на улицу, я обнаружил, что разбудивший меня парень в маске. Странно, зачем Марии Павловне понадобилось будить меня среди ночи? Может, назначили на дежурство? А вдруг из кишлака плохие вести? Лишь бы всё было хорошо…

Маленькая дорожка привела нас в сад. Сад здесь большой, целый гектар, а может, и того больше занимает. Там и сям темнеют громадные урючины и орешины. Тишина, молчат даже назойливые цикады. Только изредка подаёт голос кукушка. От её кукования становится не по себе, как от крика совы. Интересно, что же потеряла директор посреди ночи в глухом саду? Ах да, понял. Когда вчера повара пожаловались, что кончились дрова, Мария Павловна посоветовала взять ребят постарше и выкорчевать пни в саду. Выходит дело, ребята не стали ждать приглашения. Молодцы, орлы! Ладно, я вам помогу, от души поработаю, я всегда рад быть полезным. Ведь нас здесь одели, обули, накормили и приласкали, голодных, обовшивевших…

От могучей орешины отделились три тени, пошли навстречу. У меня почему-то враз отяжелели ноги. Хотел было повернуть назад, но сопровождавшая меня маска рявкнула:

– Стой! – И схватила за рукав.

– Отпусти! – вырвался я. Но было уже поздно. Тени окружили меня со всех сторон. В руках у них были палки с железными наконечниками, на лицах маски. Я хотел закричать, но язык словно прилип к гортани. Когда я очень волнуюсь или испугаюсь чего-то, на меня нападает икота. И сейчас это случилось.

– Ну, многодетный сирота, как самочувствие? – поинтересовалась высокая тень.

– Отпустите меня, – заговорил я наконец, – ик, а то директора позову.

– Может, ты и папу с фронта кликнешь? – издевательски хихикнула другая тень.

– И вызову, ик!

– Вали его! – скомандовал длинный. Они вмиг свалили меня, заткнули рот кляпом.

– В арык его! – последовал приказ. Меня за ноги отволокли в сухую канаву, вынули кляп.

Приставили свои палки с наконечником к груди и животу. Заговорил один из них не спеша, с издёвкой. По его словам, здесь, в детдоме, существуют три правила поведения. Первое – это директорское правило, нарушитель его изгоняется из приюта. Второе правило принадлежит воспитателям. Нарушивший его выслушивает нудные нотации. Третье правило принадлежит шайке разбойников. С нарушителя сдирается кожа и набивается соломой. А то иногда его заживо закапывают в этой канаве. «О, самое страшное – последнее!» – со страхом подумал я.

– Сколько у тебя братьев и сестёр?

– Пятеро.

– Значит, вместе с тобой вас всего шестеро, так?

– Да.

– Сколько раз вы едите в день?

– Трижды.

– По скольку кусков хлеба получаете?

– По два куска.

– Один кусок будете отдавать нам. Значит, с трёх раз будет восемнадцать кусков. Если не сможешь сговориться со своими, тебе конец.

Вы слышали, я, оказывается, должен отдавать наш хлеб этим трём идиотам в масках! Отдавать наш хлеб, когда мы только-только почувствовали себя сытыми, когда на наших лицах стал проступать румянец! Вы только их послушайте! Отдавать им свой хлеб! Не-ет, шалишь, умереть – умру, но ни крошечки не дам.

– Отвечай! – толкнул меня в плечо главарь.

– Я не собираюсь давать тебе хлеб.

«Разбойники» накинулись на меня. Сказать правду, я тоже не сидел без дела: кому двинул кулаком, кого угостил пинком. Но долго так, конечно, не могло продолжаться. Когда, обессилев, я упал на землю, один из «разбойников» за ухо приподнял мою голову:

– Ну как, теперь согласен?

– Надоели вы мне.

– Согласен, говорю, с нашим условием?

– Не-ет! Нет!

Не знаю, откуда силы взялись, я вскочил на ноги, отбросив от себя «разбойника», как котёнка. Но другие успели опять повалить меня.

– Даём тебе время на размышление до завтра. Не согласишься – закопаем в арык живьём.

– Можешь хоть сейчас! – закричал я, опёрся рукой о землю, чтоб встать, но вдруг голова закружилась, упал обратно…

Сказать честно, в то время я был ещё очень слаб. То ли от недоедания, то ли чересчур много пережил после смерти мамы – у меня частенько кружилась голова, перед глазами опускалась темнота. И сейчас точно так: деревья устроили вокруг меня хоровод, звёзды слились в единый круг. Ну нет, я и кусочка не дам вам хлеба, я буду защищать интересы своих младшеньких, как лев, мама меня о том просила, отец завещал!

– Не дам!… – прохрипел я, пытаясь встать. Странно, разбойников не было. Я потихоньку двинулся к общежитию. Умылся в арыке, почистился от пыли. Что теперь предпринять? Рассказать директору о случившемся? Что я сделаю, если она попросит указать «разбойников», я ведь и узнать-то их не узнал. Кроме того, эти молодчики могут меня со света сжить, если «дешевну», как они говорят. Что тогда станет с моими младшенькими?

Я три дня провалялся в постели с большой температурой. Мария Павловна принесла мне разных лекарств: порошки всякие, капли. О случившемся говорить я ей не стал. Только Султану рассказал под большим секретом.

– Гады проклятые! – чуть не заплакал братишка, выслушав меня. – Ну я с ними разделаюсь!

– Не стоит связываться, Султан, – сказал я, боясь скандала.

– А что?! – закричал Султан. – Тебя будут бить, а я – стоять в стороне?!

Поверите ли, сейчас мне очень-очень хорошо. Я готов пуститься в пляс, прыгать и орать. Эх, была бы мама жива, она расцеловала бы меня в щёки: «Мой умненький!» Я радуюсь потому, что в жизни ещё не получал пятёрку по родному языку. В кишлаке совсем некогда было заниматься уроками: всё время отнимало хозяйство. А здесь тебе ни голодной, требовательно мычащей коровы, ни двора, который надо подмести, ни джугары, ни кукурузы, которую следует вылущить и выставить сушиться, – только учись, брат, и учись – вот тебе весь сказ!

Скажу вам, любитель змей Самовар оказался неплохим парнем. Он был похож на моего кишлачного друга Махмудхана: добрый, отзывчивый. К тому же отличник. Уроки мы готовим вместе. Самовар знает, если хотите, больше самих учителей. Карабай, мой сосед по койке, такой же умница. Голова его полна знаний. Мы с ним тоже сдружились. И в школе сидим рядышком, и ночью, если вдруг понадобится, во двор вместе выходим.

– Послушай, Многодетный, – говорит он, отрываясь от книжки.

– Чего тебе?

– Подтянешься по всем предметам – я тебя научу играть на горне. Рот у тебя большой, шея толстая – отличный будешь горнист!..

– Что за горн ещё?

– Это та штука, на чём я играю.

– В нашем кишлаке её карнаем называют.

– Нет, это не карнай, а горн. Понял? – Понял.

– Научить тебя играть?

– Научить, – говорю я.

Проходит минут пять, в бок меня толкает Самовар, что сидит справа и, наморщив лоб, решает задачку.

– Многодетный!

– Чего тебе?

– Куда поедешь на каникулы?

– Не знаю.

– Если хочешь, можем махнуть ко мне.

– Что мы там будем делать?

– У нас есть огромное озеро, будем змей ловить.

– Я их боюсь.

– Не бойся. Змея никогда первой не нападает.

– Ладно, там посмотрим.

Короче говоря, с помощью этих двух друзей я сегодня получил пятёрку по родному языку. Эх, была бы сейчас здесь мамочка моя родная или отец!.. Ну ничего, как-никак у меня есть тётя Русская, можно с ней поделиться радостью. Получить суюнчи. Она сама обещала мне премию, если получу пятёрку. Я лечу бегом, оставив далеко позади себя Карабая с Самоваром. На улице уже темно, но на душе у меня так светло, будто в ней зажгли сорокалинейную лампу! Я так грохнул калиткой, что одноглазый вахтёр вскочил от испуга и заорал на меня. Но я уже подбегал к домику Марии Павловны! Увы, на двери висел замок. Подоспели Карабай с Самоваром.