Самолюбие Эч было ущемлено. Она быстро нырнула к песчаному дну в стороне от зелёной лужайки и, подкинув какую-то тяжёлую вещицу, стала балансировать на носу ею, держась в воде торчком, носом вверх. Эта вещица, небольшая, величиной с глаз дельфина, ярко-желтая, блестящая, плоская. «Такую штуку удержать на носу не так-то просто», — подумал Гук. И где же Эч нашла такую интересную штуковину? А Эч, словно догадавшись о мыслях Гука, нырнула ко дну и поманила его за собой.

— Смотри, сколько их здесь! — И она указала носом на груду тускло блестевших золотых монет, горкой лежавших среди полусгнивших остатков чего-то вроде дубового бочонка. Кругом из песка тут и там торчали остатки толстых брёвен, какие-то ржавые предметы. От ржавчины шли терпкие струйки воды, но от груды жёлтых кружочков — монет Гук не мог уловить никакого запаха. Ведь золото очень устойчиво, и даже в морской воде оно не растворяется и не окисляется.

— Ничего интересного нет, — возразил Гук. — Эти кружочки совсем мёртвые. Непонятно только, откуда они взялись, такие совершенно одинаковые.

— Нам рассказывали старейшины, что несколько поколений назад в водах этих островов часто встречались бесшумные деревянные суда размером в десять и двадцать длин. На них плавали по морю те самые люди, которых ты встречал в Южном полярном море на льдине. Иногда они громко трещали из каких-то коротких палок, и часто один корабль разрушал другой, и выбрасывали тогда много мёртвых тел за борт. Наверное, здесь лежит один из таких разбитых кораблей, и эти блестящие кружочки сделали люди.

— По непонятным нам законам, — вступил в разговор другой дельфин, — эти люди управляют большими судами и делают много всяких странных вещей. Но есть что-то общее между ними и нами. Может быть, они на земле то же самое, что мы в море.

— Иногда мне кажется, — сказал Гук, — что люди знают что-то такое, что нам очень важно, но неизвестно. У них такие огромные глаза, как у кальмаров, только более глубокие и живые, и очень приятные передние конечности — суставчатые и в то же время мягкие.

— Правильно, но откуда ты об этом знаешь? Ты разве был на празднике Великой Дружбы?

— Я даже не слышал об этом празднике. Но я встречался с двуногими подо льдом в Южном полярном море, — отвечал Гук. — А что это за праздник?

— Скоро узнаешь, ведь мы как раз и двигаемся к тёплым островам, где бывает этот праздник. Да, кстати, у тебя ещё болит плавник после драки с За-Лофом?

— Немножко. И знаешь, не заживают следы от зубов.

— Тогда поплывем лечиться. Помнится мне, где-то здесь были заросли геодии, я чувствовала их запах, когда мы проплывали в этот залив.

Открывая и закрывая рот, чтобы вода лучше промывала язык, дельфины медленно поплыли к выходу из затопленного кратера. Трудно, конечно, выбрать из тысячи запахов только тот, который тебе нужен, но врожденное чувство ориентировки никогда не покидает дельфина. Вот их собственные следы, вот запах ящериц, бегающих на пастбище, вот след от стайки барракуд, вот след от пингвина, а вот целая струя насыщена запахами морского льва. Пожалуй, надо плыть несколько пониже. И в самом деле: ближе ко дну четче стали выделяться запахи придонных обитателей. Вот пахнет лангустом — этот огромный рак сидит где-нибудь поблизости в своей норе и, наверное, даже перестал шевелить усами, почувствовав приближение больших дельфинов. Вот запахли крупные раковины, прикрепившиеся к скалам, а вот откуда-то донесся знакомый запах потревоженного морского апельсина — и у Гука сразу защипало язык. Интересно, какой это чудак решил трогать морской апельсин? И словно в ответ на этот немой вопрос, Гук увидел на дне под собой два морских апельсина, смешно наскакивающих друг на друга и трущихся боками. Иногда в сторону отлетали мелкие камушки из-под них, а вот показалась клешня одного из крабиков, живущих внутри.

«Так, подрались, значит, голубчики, а я должен нюхать ваш противный запах? Нет — подальше в сторону», — решил Гук. И тут ему в рот попадает новый запах. Запах сильный и незнакомый, горький немного и какой-то приторный. Откуда он? Сейчас узнаем: голову направо — пахнет слабее, голову прямо — пахнет так себе, голову налево — запах сильнее. Лёгкий поворот налево — и снова быстрый анализ. Через несколько длин запахло так сильно, что, кажется, весь пропитался этим запахом. А вот и Эч появилась, издалека видно, что она плывёт, как и Гук, время от времени проверяя, откуда доносится этот запах.

Прямо под двумя сплывшимися вместе дельфинами на дне, среди некрупных водорослей, возвышались странные сооружения или, пожалуй, не сооружения, а какие-то странные растения: коротенькие — в полдлины и толстые — наверное, не толще тела Гука, жёлто-оранжевые ветви, идущие от дна.

— Вот она, геодия. Знаешь, как лечиться? Потри больной плавник об это создание, да посильнее. Не бойся, будет сначала больно — она вся покрыта мелкими иголочками: они потом выйдут из кожи, и боль пройдёт. Главное, что после такой операции твоя рана быстро заживет.

Гук осторожно, сжав челюсти, чтобы не задохнуться от противного запаха, приблизился к одному из стволов. В нём виднелись какие-то отверстия, ведущие внутрь. Из некоторых отверстий-каналов высовывались креветки, в других шевелились какие-то черви, по поверхности этой губки — а геодия и была именно огромной губкой — ползали мелкие моллюски. Гук пристроился как-то сбоку и, оттопырив плавник подальше от тела, прикоснулся к шершавой поверхности губки. Он ждал болезненных уколов и поэтому не особенно испугался. Ещё и ещё раз проводил он больным плавником по поверхности губки, всё сильнее нажимая на неё. «Хватит, наверное, — решил он. — И так все дельфины будут теперь шарахаться от меня из-за этого противного запаха».

— Эй, Гук! Ты заснул около губки, что ли? — защёлкала сверху, от поверхности, Эч. — Хватит тереться об эту тёрку, поплыли обратно к стаду!

В стаде всё шло своим чередом. Многие группы дельфинов расплылись на день по океану, и теперь стадо занимало площадь во много тысяч длин. Ближе к вечеру группа за группой собирался морской народ, и все принимались за игры. Чего только здесь не выделывали дельфины! В зависимости от численности игры бывали равные. Если играют три-четыре дельфина, то обычно в перескоч. Разбегутся и перескакивают друг через друга. Особым шиком считалось перескочить другого, когда тот не ожидает: из самого неожиданного положения или даже без разгона, с места. В стаде Чакки оказались мастера перескакивать даже боком. Это было удивительное зрелище, когда один из двух спокойно двигающихся у поверхности дельфинов вдруг выметывался в воздух и оказывался с другой стороны спутника. Гук подумал, что если уж ему доведётся вернуться в Чёрное море, то он научит всех дельфинов такому трюку.

Другая игра, в которую можно было весело играть, когда было мало народа, — спираль. Один дельфин спокойно плывёт вперёд, другой догоняет его сзади и крутится вокруг него спиралью, перегоняя и выплывая вперёд. Победитель тот, кто сделает больше витков вокруг другого. Эта игра была знакома Гуку, и он даже знал встречную спираль, когда спираль закручивает один из плывущих навстречу дельфинов.

Другая весёлая игра — таран. Разгонятся два дельфина издалека и мчатся друг на друга. В самый последний момент отворачиваются и проносятся на расстоянии полплавника друг от друга. Самое главное в этой игре — разогнаться посильнее и пронестись мимо друг друга близко-близко.

Ну конечно, играли дельфины и в колесо — чудесную весёлую игру, в которую можно было играть часами. Нужно было плавать большими кругами. Обычно первый круг надо было сделать на большой глубине, а каждый следующий — всё ближе и ближе к поверхности. Наконец, последние круги уже были у самой поверхности, и даже можно было вылетать из воды и кончать круг в воздухе. Это было замечательно! Правда, в колесо, как и в прыжки в высоту, лучше было играть, когда рядом было много противников, равных по силе и ловкости. Так бывало, когда вместе сходились несколько стад и особенно когда объявлялись межродовые игры. Тогда сотни дельфинов одновременно могли вырываться в воздух, соревнуясь, кто прыгнет выше. Чтобы определить победителя, прыгать приходилось очень слаженно, в один и тот же момент вырываясь из воды вверх. На две длины мог прыгнуть всякий дельфин, на три — лишь некоторые, но находились время от времени и такие мастера, которые могли прыгать даже на пять длин!