— Хватайте его, это вор! Я поймал его! — кинулся он к персидским солдатам.
Те вскинули винтовки.
"Цветы и сорняки растут на одной земле…" — с жалостью посмотрел Коломийцев на Мехти.
Из глинобитного домика вышел молодой красивый офицер, начальник поста Манучер-хан.
— Агаи забит, это тот самый урус, которого ищет серхенг Филь-заде. Я поймал его, прикажите, чтобы мне выдали награду.
— Урус? Ленкорань бежал? — по-русски спросил офицер Коломийцева, которого солдаты схватили за руки и подвели к нему.
— Я — советский посол Иван Коломийцев, — с достоинством ответил Коломийцев на фарси.
— Вы?..
— Агаи забит, а как же моя награда?
— Ступай вон! — рассердился Манучер-хан. — Придешь завтра.
Мехти покорно кланялся. Схватил руку офицера, хотел поцеловать ее, но офицер вырвал руку:
— Ступай вон, тебе сказано!
Солдаты оттеснили его, прогнали.
— Чем вы можете подтвердить свои слова? — спросил офицер Коломийцева.
— Сперва прикажите им отпустить мои руки.
Манучер-хан махнул рукой солдатам и пригласил Коломийцева в домик. Коломийцев снял рубаху, подпорол подкладку, извлек письмо Садых Хана и свои верительные грамоты.
Внимательно прочитав их, Манучер-хан приветливо заулыбался и сказал:
— Извините, агаи везир, я не узнал вас. Вы так изменились…
— А вы видели меня прежде?
— Как же! В прошлом году в Тегеране. Эй, кто там, принесите чаю! Слава аллаху, вы живы. Поверьте, персидский народ не причастен к тому, что произошло тогда.
— Знаю.
— Хотите, я расскажу вам одну легенду? Она имеет прямое отношение к вам.
— Любопытно, — ответил Коломийцев, проникаясь все большим доверием к молодому офицеру.
— Люди рассказывают, что приехал в Тегеран большевистский везир мухтар и снял себе скромное жилище с маленьким садиком. Сам везир рано утром выходил в сад и работал, как простой крестьянин. Но большевики прибыли в Тегеран в разгар лета, когда поздно сажать цветы, и их сад выглядел хотя и чистым, но бедным красками. А ведь кто не знает, что цветы — частица радости? Но вот однажды везир выходит в сад и видит, что за ночь сад стал неузнаваемым: деревья подстрижены, дорожки посыпаны и подправлены, газоны блестят свежестью, а по их зеленому ковру ласково пестрят узоры новых цветов. Удивился тут везир и спрашивает садовника, что за чудо произошло? А тот разводит руками и улыбается: ничего не знаю…
Слушая Манучер-хана, Коломийцев кивал головой, а когда тот закончил, сказал:
— Но это быль, а не легенда! Откуда вы знаете об этом?
— Старый садовник — мой отец, — улыбнулся Манучер-хан. — А я был среди тех, кто помог ему убрать скромный сад вашего посольства… Да, но что же я вас одними разговорами угощаю? — спохватился он. — Вы, вероятно, голодны, а чай только развивает аппетит.
— Не беспокойтесь, Манучер-хан, я завтракал. Спасибо за чай. Лучше скажите, как вы намерены распорядиться мной?
— Аллах смилостивился над вами, когда этот негодяй привел вас на мой пост.
— Его нетрудно понять…
— Однако вам нельзя задерживаться. Я провожу вас под видом задержанного на тегеранскую дорогу, а там пробирайтесь сами.
— Да вознаградит вас аллах.
Манучер-хан, Коломийцев и двое солдат-"конвоиров" прошли лесом и вышли на дорогу, ведущую в городок Сари. Оттуда Коломийцев должен был один направиться в сторону Тегерана. Но едва они добрались до местечка Ашрафе, как путь им преградили офицер и солдаты военного поста. Офицер вручил Манучер-хану телеграмму. Он прочел ее и переменился в лице. Недобрые предчувствия сжали сердце Коломийцева.
— Что за телеграмма? — спросил он.
Манучер-хан, помедлив, молча протянул ему бланк.
"Приказываю задержать в Ашрафе арестованного государственного преступника Коломийцева до моего прибытия. Полковник Филиппов".
Коломийцев дважды перечитал текст, словно не мог вникнуть в его смысл, и в то же время напряженно искал выхода из создавшегося положения, но ничего утешительного придумать не мог. Он понял, что выхода нет. При всей своей доброжелательности Манучер-хан не осмелится ослушаться приказа, дать ему возможность уйти, потому что этому воспрепятствуют другие.
— Ну что ж, подождем, а то ведь конному за пешим не угнаться, — спокойно сказал Коломийцев и сел на большой камень под тенистым деревом. С улыбкой безмятежного спокойствия (чего она стоила ему!) он обвел взглядом лица обступивших его людей. Одни разглядывали "преступника"-уруса, как заморское диво, другие смотрели на него с явным сочувствием и симпатией, третьи — зло, исподлобья, но его самообладание одинаково поразило всех. Он даже шутить пытается в такую минуту!
Глядя в расстроенное, виноватое лицо Манучер-хана, Коломийцев принялся ободрять его:
— Не беда, Манучер-хан, на все воля аллаха. Я знаю, что меня ждет, и не боюсь смерти. Не станет меня, на мое место сыщется много других. Однако не надо падать духом. Аллах милостив.
— Может быть… у вас есть какое-нибудь поручение? Вы скажите, я все сделаю.
— Спасибо. А впрочем, есть. Запомните все, как было.
Придет время, расскажете.
Прискакал Филиппов с отрядом казаков, осадил взмыленного коня прямо перед Коломийцевым.
— Здорово, прапорщик! Вот и свиделись! — злорадно усмехнулся полковник.
— Никак, соскучились по мне?
— По тебе пуля скучает. Встать!
Коломийцев продолжал сидеть.
— Встать, арестант! — заорал Филиппов и стегнул его плеткой.
Коломийцев резко вскочил, сжал кулаки.
— Я не арестант, а незаконно арестованный дипломат! И вы ответите за это перед моей страной!
— Молчать! Обыскать его!
Казаки кинулись к Коломийцеву, нащупали за пазухой бумаги, разорвали ворот, вытащили их и передали Филиппову. Тот принялся читать с большим интересом и ухмылкой. Тем временем казак выгреб из карманов Коломийцева золотой портсигар, бриллиантовое кольцо и другие драгоценности. У Филиппова загорелись глаза, он быстро сунул бумаги Залесскому, подставил ладони ковшиком и, разглядывая драгоценности, приговаривал:
— Ай да большевичок! Ай да дипломат краснопузый! Хотел бы я знать, какому несчастному персидскому купцу ты перерезал горло.
Коломийцев молчал, отвечать не имело смысла. Ему связали руки, другой конец веревки привязали к седлу коня, и отряд двинулся в Бендер-Гяз…
Оттуда Филлипов телеграфировал в Решт, своему начальнику:
"Господин полковник Старосельский, все бывшие большевистские комиссары во главе с их начальником Коломийцевым арестованы. После того как они будут препровождены ко мне, представлю вам рапорт. Захвачено значительное количество находившихся при них документов".
О драгоценностях Филиппов умолчал.
Старосельский незамедлительно передал текст этой телеграммы премьер-министру Восугу од-Доуле, присовокупив от себя:
"Благоволите, Ваше высокопревосходительство, дать инструкцию относительно арестованных, так как у полковника Филиппова их находится в настоящее время около 150 человек, а судна, на котором их можно было куда-нибудь отправить, не имеется".
— Хвала аллаху! Наконец-то! — воскликнул премьер.
Телеграмма обрадовала и озадачила его. Он с удовольствием приказал бы заковать Коломийцева в кандалы, доставить в Тегеран и повесить на площади Тон-Хане. Но премьер не может позволить себе такого удовольствия. Он должен быть осторожным и осмотрительным. Эти русские и англичане и так норовят втянуть его в скандальную историю. В прошлом году фон Эттер и бывший английский посланник Чарльз Марлинг разгромили большевистское посольство, а позор лёг на плечи его правительства: почему допустили? Теперь русские белогвардейцы и англичане разгромили ленкоранких большевиков на Ашур-Лде и опять пытаются подставить под удар его правительство. Вот, пожалуйста" позавчера, 18 августа, разведка перехватила секретную телеграмму Иереи Кокса в Лондон, Ллойд Джорджу: "По просьбе персидского правительства британский коммодор, поддержанный с берега, разрушил большевистскую базу на Ашур-Аде и захватил корабли, орудия и пленных". Кто их просил об этом? Ну, помнится, был какой-то разговор об Ашур-Аде, но зачем же валить с больной головы на здоровую? Ах, как ловко они умеют выходить сухими из воды! Теперь просят у него инструкции. Ясное дело, сами не решаются расправиться с Коломийцевым, вот и хотят заполучить официальную бумагу и в случае чего предъявить ее: видите, мы только исполнители воли Восуга. Ну нет, он не даст им в руки такого козыря. Он ответит так, чтобы в будущем его не могли обвинить в причастности к этой грязной истории.
