Случайно избежал расстрела Яков Горбунов. В день падения Привольного ему удалось уйти от преследователей. Он укрылся в соседнем азербайджанском селе у своего друга лодочника Сардара. Но, стосковавшись по семье, тайком пробрался в Привольное. Утром, когда собрался уходить, его выследили, схватили и отправили в ленкоранскую тюрьму. Оттуда переправили в Баку, а из Баку — в Порт-Петровск.

Долго сидел Горбунов в холодной камере петровской тюрьмы в одной компании с уголовниками, среди нагих людей: прежде чем отвести кого-то на допрос, тюремщики предусмотрительно отбирали кальсоны: "Потом кровь не отстираешь".

Незадолго до падения Петровска Горбунова в числе трехсот арестованных деникинцы погрузили в трюм парохода и перевезли к пустынному берегу Закаспия. Начался беспримерный "поход смертников". Люди шли по горячим, зубчатым барханам, сходили с ума от жажды, замертво падали от палящего зноя. Мало кто из них добрел до спасительных становищ туркменов, где имелся колодец…

Взяв в плен все мужское население Ашур-Аде, англичане поняли, что Коломийцев и многие другие комиссары ушли у них из-под носа. Это не на шутку встревожило их. Зная крутой нрав Норриса, они не ждали ничего хорошего и послали в погоню за катерами, баркасами и рыбницами "Биби-Эйбат", подняли в небо гидроплан. Но вскоре начался шторм и "Биби-Эйбат" поспешил обратно, укрылся в тихом астрабадском заливе.

А баркасам и лодкам, застигнутым штормом в открытом море, негде было укрыться. Надо же, благополучно вырваться из-под огня английских кораблей — и оказаться во власти разбушевавшейся стихии. Восемь долгих дней и ночей ураганный ветер гнал по небу черные тучи, вздымал огромные валы, и они с грохотом обрушивались на рыбницы, кружили, переворачивали, разносили в щепы, подхватывали людей, увлекая в кипящую пучину.

Только несколько катеров и рыбниц выдержали схватку с дикой яростью Каспия.

И что удивительно, одной из уцелевших была утлая лодка группы Лидака. Обессилев, отрешась от бесполезной борьбы и надежд на спасение, люди ждали своей гибели, привязались веревками к лодке, чтобы погибнуть вместе. И когда лодка закачалась, как детская люлька, на успокоившейся воде, люди, пережившие страх смерти, долго не в силах были пошевелиться.

Через несколько дней лодка уткнулась в песчаный берег Закаспия. Лидак со своими спутниками пошли по пустыне в сторону Кызыл-Арвата…

Лодка Бойцова добралась до Красноводска. Здесь люди рассредоточились, многие пошли на соединение с наступавшими частями Красной Армии.

Катер "Кура" с группой Наумова проходил форт Александровский, когда на его пути появилось белогвардейское судно. Оно взяло катер на буксир и привело его в Красноводск, где красноармейцев тут же посадили в тюрьму. Их пытали, избивали, требуя признаться, кто они, откуда и куда шли, но, ничего не добившись, всех расстреляли…

…Рыбница с работниками муганской милиции во главе с Иваном Сурниным успела уйти далеко в море от острова Ашур-Аде, как вдруг в небе показался гидросамолет, посланный белогвардейцами на поиски бежавших красноармейцев.

— Быстро! Прячьтесь! — приказал Сурнин.

Беглецы шмыгнули кто в трюм, кто под брезент.

Гидроплан на бреющем полете пронесся над лодкой, развернулся и стал кружить над ней. Пилот увидел на палубе только старого рыбака и молодую женщину, которая радостно помахала ему. Пилот лёг на обратный курс.

На подходе к Красноводскому заливу рыбницу застиг шторм. Восемь суток лодку швыряло по волнам, сносило в открытое море, заливало водой. Пробовали бросить якоря, но ураган легко оборвал цепи и, как спичку, переломил мачту.

И все же рыбница выдержала шторм и пришвартовалась у пристани поселка Рыбацкий. Надо было подремонтироваться, запастись солью, водой, продуктами, да и людям, измотанным вконец, не мешало отдохнуть.

Они еще не успели сойти на берег, как к пристани подошел дежурный белогвардейский баркас "Красноводск". На его борту находились фельдфебель и четыре солдата. Они развозили продовольствие по маякам, а сюда зашли прихватить своего офицера, гостившего у любовницы. Солдаты, оставив винтовки на баркасе, побежали искать что-нибудь выпить, а фельдфебель увидел изрядно потрепанную рыбницу и подошел к ней.

— Кто такие будете? — строго спросил он.

— Беженцы мы, с того берега. От большевиков бежим, — заморгал рыжими ресницами Сурнин.

— А документы есть, что беженцы? — потребовал фельдфебель.

— Да кто ж нам даст такой документ?.. Вот хотим вступить в Добровольческую армию господина Деникина, послужить отечеству…

— Не господина, а его превосходительства, — поправил фельдфебель.

— Ну, конечно, конечно! Ваше благородие, сделайте милость, отбуксируйте нас в форт Александровский, — вопросил Сурнин.

— Туда нам не по пути. В Красноводск можем…

— Вот и хорошо! По такому случаю… — хихикнул Сурнин. — Тут лавка-то имеется?

— Туда нам как раз по пути, — оживился фельдфебель. — Ступай за мной!

В лавке Сурнин купил две бутылки водки и заплатил николаевскими деньгами. Фельдфебель насторожился: "А рыжий, кажись, из совдепии! Откуда у него эти деньги?"

— Ты вот что, ступай на лодку, я сейчас вернусь, разопьем, — засуетился фельдфебель и помчался докладывать офицеру, потом побежал в трактир за солдатами.

Когда они прибежали на берег, баркас "Красноводск" с беглецами с Ашур-Аде, тарахтя мотором, уходил от причала.

— Наши вещи!.. Винтовки… — в отчаянии бегали по берегу фельдфебель и солдаты.

Несколько дней спустя баркас "Красноводск" пришел в Астрахань. В тот же день Сурнин доложил Кирову о трагической судьбе Муганской Советской Республики, а Сергей Миронович об этом сообщил в Москву:

"3 сентября прибыли в Астрахань 22 товарища с Мугани, оставившие Мугань после того, как там пала Советская власть… Какова судьба остальных — неизвестно, но прибывшие рассказывают со слов рыбаков, что "Перебойня" дважды подходила к острову Челекен, обстреливала его и захватила муку и проч., а также угнала четыре больших лодки. Последнее говорит о том, что, очевидно, и остальные товарищи живы и только ищут способов передвижения…"[30]

Увы, когда Киров писал эти строки, многих из остальных муганцев уже не было в живых.

Охота за большевиками с Ашур-Аде продолжалась на персидском берегу. Тех, кого схватили уже после отплытия "Вана" в Эязели, поместили во временный лагерь, расположенный рядом с казармами казаков, поскольку в маленькой тюрьме Бендер-Гяза не хватало мест. Лагерь представлял собой большой загон, обнесенный колючей проволокой, в котором люди томились под открытым небом. Знойное солнце палило нещадно, от жажды пересыхало горло, трескались губы.

Время от времени пленных партиями в десять человек выводили в степь. Там их раздевали догола, приказывали бежать, а конные казаки настигали их и рубили шашками. Так белогвардейские офицеры натаскивали молодых солдат, обучали рубке на живых людях. По условиям "занятий" казаки должны были бить шашкой плашмя или тупой стороной лезвия. Даже от таких ударов многие падали замертво. Но казаки, разгоряченные азартом погони, рубили пленных от плеча, отсекали им головы. Никто из выведенных в степь не возвращался.

Во время одного такого "занятия" Бочарников из Привольного получил несколько сабельных ударов по голове и плечам. Его оттащили в канаву, в которую сваливали зарубленных. Ночью груда обезображенных тел зашевелилась, из-под них выбрался Бочарников. Придя в себя, он собрал остаток сил и отполз в лес — единственный пленный, чудом оставшийся в живых…

Каждую новую партию задержанных принимал сам полковник Филиппов. Он надеялся увидеть наконец среди них Коломийцева, но его снова и снова ждало разочарование.

— Где Коломийцев? Куда он ушел? В море? В лес? — настойчиво допытывался он.