Остальных арестованных — восемьдесят шесть человек — заперли в толстенной башне маяка. Позже многих освободили, взяв с них честное слово не браться за оружие, а тридцать самых ярых деникинцев перевели в тюрьму, посадили в большую камеру № 10.

В комнатах Ханского дворца было оживленно и шумно. Беспрерывно трезвонили телефоны: взят маяк, взята радиостанция, взято морагентство.

Ломакин и Морсин доставили полковника Ильяшевича в Ханский дворец. При виде командующего красноармейцы и партизаны, бывшие солдаты-фронтовики, невольно вставали с мест и вытягивались по стойке "смирно". Авторитет полковника Ильяшевича был очень велик, и комитет связи не мог не считаться с этим: ему тут же вернули оружие и предложили сотрудничать, по-прежнему исполнять обязанности командующего.

Оставили на свободе и весь управленческий аппарат краевого Совета и краевой управы.

Салман, участвовавший в захвате почты, вернулся во дворец и толкался в коридоре, как вдруг Морсин схватил его за руку.

— Ну-ка, Салманка, ступай за мной!

В кабинете" где заседали члены комитета связи, председатель комитета Игнат Жириков подозвал его к столу:

— Садись, Гимназист, ты парень грамотный. — Он придвинул ему лист бумаги и карандаш: — Пиши, сынок: "Воззвание". Написал? Теперь пиши так: "Ко всему населению Мугани…"

На следующий день воззвание расклеили по городу. Повсюду кто-нибудь вслух читал:

— "В ответственный политический момент… во всей управе началась анархия, вызвавшая у солдат Мугани возмущение… комитет связи… счел своей обязанностью впредь до созыва съезда… власть краевого Совета взять на себя… Все чиновники должны оставаться на своих местах… спокойно продолжать свою работу на пользу Мугани…"

Рядом с этим воззванием было расклеено объявление краевой управы, подписанное всеми ее членами, коим извещалось, что она, краевая управа, считает целесообразным передать власть в руки революционного комитета связи, а себя — распущенной добровольно.

Чрезвычайный съезд, назначенный на этот день, не состоялся.

Событие было крайней важности, и о нем следовало доложить начальству. Пристав Бакинского порта нехотя придвинул лист гербовой бумаги и каллиграфически написал:

"Бакинскому полицмейстеру г-ну Л. Амирджанову.

Доношу Вашему высокородию, что 1-го сего мая из военного порта убежал в Ленкорань к большевикам баркас под названием "Встреча", приняв на себя 15 человек матросов, а также несколько большевиков-агитаторов".

Да, это был тот самый катер "Встреча", на котором в конце марта Кожемяко перебросил на остров Сару две бочки бензина. И команда на нем была прежняя.

Когда на рассвете туманного, дождливого дня катер "Встреча" вышел из порта, орудия, установленные англичанами на Баиловской горе, открыли по нему огонь. Снаряды подымали белые султаны воды то справа, то слева, то позади катера. Два пассажира на палубе по-разному реагировали на стрельбу. Мужчина с чуть оттопыренными ушами, большим ртом и круглыми глазами при каждом выстреле инстинктивно втягивал голову в плечи и еще больше округлял глаза. Рядом с ним высокий молодой человек с густой копной зачесанных назад каштановых волос и добрыми карими глазами будто наблюдал за каким-то забавным состязанием. Всякий раз при падении снаряда в воду он всплескивал руками и исторгал возглас ликования:

— Ура! Молодцы, томми! Опять недолет! Петр, ты слышал, как семеро криворотых тушили одну свечку? Дули, дули, а все мимо!

Молодой человек расхохотался, потом, прищелкивая пальцами, запел какую-то веселую песенку на языке фарси.

Петр Самойлович Каневский, в прошлом токарь механических мастерских Бакинского военного порта, профессиональный революционер-большевик, работавший после падения Бакинского совнаркома в подполье, восторженно и удивленно смотрел на своего молодого спутника.

— Поражаюсь я тебе, Иван, — говорил он. — Неужели ты так-таки не боишься? Если б англичане знали, какой человек ускользнул у них из-под носа!..

— О, попадись я им в руки, они оказали бы мне высокую честь болтаться на перекладине! — весело отвечал молодой человек Иван Осипович Коломийцев, первый секретарь разгромленной белогвардейцами и англичанами советской миссии в Тегеране.

О его работе на посту дипломата, о его злоключениях читатель узнает позже. Сейчас же скажем только, что Коломийцев направлялся в Москву. Путь в Москву лежал через Астрахань. Но как добраться до Астрахани? Лодка Кожемяко до сих пор не вернулась, её считали погибшей. Решили угнать катер и вместе с Коломинцевым послать в Астрахань Каневского. Но так как в порту "Встреча" не могла запастись топливом, не вызвав подозрений, она взяла курс на Ленкорань, где на Саре имелся сю же переброшенный бензин.

Вечером "Встреча" пришла в Ленкорань.

Город с утра до темна празднично бурлил. Перед свеженаклеенными объявлениями толпились красноармейцы и горожане.

Краевая управа, оставленная на свободе, придя в себя, поспешила назначить чрезвычайный съезд на 2-е мая: видимо, рассчитывала обеспечить себе большинство, а следовательно, и поддержку.

Комитет связи отсрочил ею назначенный срок и обратился к трудящимся Мугани:

"Товарищи и граждане, комитет связи решил созвать съезд представителей всей свободной Мугани. Съезд этот явится полномочным органом власти и хозяином края.

Съезд должен будет установить формы правления и избрать законное правительство, которое отвечало бы всем запросам момента и явилось бы истинным выразителем воли трудящихся всей Мугани".

Съезд назначался на 15-е, а выборы делегатов — на 13 мая. В обращении говорилось, что "не имеют права избираться и быть избранными все промышленники, торговцы, ханы, беки, помещики". Этот пункт горожане обсуждали особенно горячо и восторженно.

2 мая в Народном доме, в здании бывшего реального училища, состоялся большой общегородской митинг, на котором присутствовал и Коломийцев. Собрание приняло резолюцию: "Мы требуем немедленного провозглашения Советской власти на Мугани и создания Красной Армии для защиты ее!"

На следующий день, взяв достаточный запас топлива и продовольствия, "Встреча" вышла в море. Но в районе острова Аргучинского лопнул запальный шар колоризатора, и катер вернулся обратно. В Ленкорани и на острове Сара отремонтировать колоризатор было невозможно, и командир катера Федор Комов послал машиниста Максима Тутина в Баку.

Меж тем Коломийцев не терял времени даром. Активный и деятельный по натуре, обладавший большим опытом организатора, он помогал приехавшим из Баку и местным товарищам укреплять советские органы власти, реорганизовать управление войсками.

6 мая было объявлено о создании Военной коллегии, заменившей прежний штаб войск. В нее вошли прибывшие из Баку Талахадзе (Горлин) и Наумов (Домбровский), Ломакин и командующий войсками Мугани полковник Ильяшевич.

Комитет связи начал готовиться к съезду. В селах шли выборы сельсоветов и делегатов.

В Ленкорани Коломийцев встретил своего хорошего знакомого Бахрама Агаева. Коломийцев познакомился с ним в июне прошлого года, в кабинете председателя Бакинского совнаркома Степана Шаумяна. Шаумян вызвал тогда Коломийцева, чтобы предложить ему дипломатическую работу в Персии. Во время беседы в кабинет стремительно вошел невысокий смуглый человек с лысеющей головой, в котором Коломийцев по виду распознал выходца из Южного, персидского, Азербайджана.

Не обращая внимания на Коломийцева, вошедший сразу возмущенно заговорил. Он только что вернулся из Ленкоранского уезда. Был там вместе с Алешей Джапаридзе, Бакинский Совет посылал помочь сельсоветам. Походил по талыш-ским селам на самой границе с Персией. Жалуются крестьяне на Сухорукина, на исполком. Жалоб много, обид много. Эти эсеры совсем подорвали веру в Советскую власть!

Шаумян молча выслушал, делая пометки в блокноте, и представил его Коломийцеву: