— Познакомьтесь. Бахрам Агаев, партиец с четвертого года, член исполкома Совета рабочих-южноазербайджанцев и один из основателей "Адалята"[7],— затем обратился к Агаеву: — А это твой земляк, Бахрам.

Агаев недоверчиво оглядел симпатичного молодого человека, приветливо улыбавшегося ему, и несказанно обрадовался, когда тот заговорил на фарси, рассказал в двух словах о своей работе в Персии. На Агаева словно дохнуло запахом родины, и он пригласил Коломийцева зайти к нему вечером домой.

Коломийцев выбрался к нему только через два дня.

Узнав, что Коломийцев был занят делами миссии, Агаев принялся рассказывать о надежных людях в Тавризе и Тегеране, которые могут оказаться полезными ему. Воспоминания о Персии разволновали Агаева, и он рассказал о своем убогом селе Шихир-Гюн Сарабского вилайета[8], о голодном детстве, о том, как он с братьями тайком сметал мучную пыль со стен мельницы, чтобы мать сварила похлебку, о своем участии в национально-освободительной борьбе Саттархана, о тяжелой работе на балаханских промыслах. Он так разволновался, что, как всегда в минуты волнения или досады, то и дело восклицал: "Ай дад-бидад Ардебиль!" — фразу, давно превратившуюся из жалобы на ужасный город Ардебиль в обычное междометие…

Со дня той встречи минуло одиннадцать месяцев. И вот теперь они встретились в Ленкорани. Агаев обрадовался Коломийцеву, пригласил его с собой в село Герматук. Они неторопливо шли по утопающей в зелени лесной дороге, и Агаев, слушая рассказ Коломийцева обо всем, что приключилось в Тегеране, то и дело восклицал: "Ай дад-бидад Ардебиль!"

— Ну, а твоя судьба как сложилась? — спросил Коломийцев.

— Тоже сидел, — хмыкнул Агаев. — Только не сразу попался. Скрывался в селении. Англичане убежали, турки пришли, Мусават пришел. Думаю, пойду в город, посмотрю, что делает новая власть. Как только пришел, меня схватили! Наверное, кто-нибудь опознал и выдал. Отправили в Гянджу. Там у них особый лагерь есть. Для политических. Но я не засиделся. Через два месяца убежал, вернулся в Баку. Собрал свой "Адалят", начали работать. Потом меня избрали в подпольный Бакинский комитет…

В январе 1919 года Агаев снова угодил в тюрьму. Англичане намеревались этапом отправить его в Персию, зная, что персидские власти дорого оценили его голову пусть, мол, они и вешают его. Но сделать этого не решились из-за массовой забастовки бакинских рабочих. Центральная рабочая конференция — легальный профсоюзный орган взяла его на поруки. В апрельские дни Бакинский комитет партии направил Агаева в числе представительной группы большевиков на Мугань, где готовилось восстание…

…В чайхане на площади села Герматук командир отряда Гусейнали, положив на колени деревянную кобуру маузера, яростно жестикулируя и гневно ворочая глазами, распекал своего адъютанта Азиза.

Аксакал Агагусейн-киши и остальные сельчане, сидевшие в чайхане, с трудом удерживались от смеха, глядя на Азиза, одетого в мешковатый черный бостоновый костюм-тройку, на ногах — чарыхи из сыромятной кожи, на виновато опущенной голове — барашковая папаха с красной звездой.

— На кого ты похож, чучело! Ты смотрел на себя в зеркало? — возмущался Гусейнали. — Что уставился на меня, как буйвол? Забыл, кто ты такой? Ты — адъютант командира партизанского отряда. А как ты себя ведешь? Как разбойник! Как вор!

— Гусейнали, ты же сам сказал… — пытался защититься Азиз.

— Что я сказал? Ну, повтори при всем честном народе!

— Сказал: "Азиз, иди конфискуй имущество".

— Видали? — Гусейнали оглядел всех сверкающим взглядом. — Я велел ему конфисковать имущество. А ты что конфисковал?

— Разве это не имущество? — Азиз посмотрел на сельчан, словно ища у них защиты.

— Ты что хочешь, чтобы Мамедхан поднял вой: "Большевики оставили меня без штанов, нечем задницу прикрыть!"

— Как нечем? — осмелел Азиз. — Это у меня всю жизнь зад сверкал! А у него еще на десятерых хватит.

Все рассмеялись. Даже Гусейнали, как ни пытался сохранить строгое выражение, усмехнулся и уже спокойнее спросил:

— Ну и что? Все равно ты не должен был брать ханского барахла. Ты моя правая рука, если ты будешь воровать… Теперь я обязан строго наказать тебя, чтобы другим неповадно было, понимаешь?

Азиз кивнул, хотя перспектива быть наказанным вовсе не улыбалась ему. Гусейнали обратился к Агагусейну-киши:

— Агагусейн-киши, вы наш аксакал, что скажете, как мне наказать его?

Агагусейн-киши вынул изо рта длинный чубук и, улыбаясь добрыми глазами в сетке морщин, ответил:

— Что тебе посоветовать? В старину вору отрубали руку. — Азиз вздрогнул, испуганно посмотрел на Агагусейна-киши. — Теперь другие времена. Сам решай.

Гусейнали немного подумал.

— Хорошо, я посажу тебя в подвал на три дня. Это "губ-вахта" называется. Согласен?

Азиз кивнул.

— Это снять? — Он помял грубыми пальцами тонкую ткань костюма.

Глаза Гусейнали озорно сверкнули.

— Можешь оставить! Мамедхан побрезгует после тебя…

Снова рассмеялись. Азиз направился к двери, где его ожидал вооруженный сельчанин, но вернулся, отколол с папахи красную звезду и протянул ее Гусейнали. Тот недоуменно уставился на Азиза.

— Большевистская звезда не виновата. Зачем ей в подвале сидеть? — сказал Азиз и направился к выходу.

— Молодец, Азиз! — похвалил Гусейнали. — Но ты все равно отсидишь…

На окраине села Герматук Агаева и Коломийцева встретили Салман, Багдагюль и другие ребята и гурьбой проводили на сельскую площадь, где уже собрались крестьяне.

Едва гости вошли в чайхану, все поднялись им навстречу. Агагусейн-киши поздоровался с ними за руку, указал место возле себя:

— Садитесь, вы с дороги, выпейте чаю…

После чая вышли на площадь. Женщины и девушки расположились позади мужчин. Возле мечети особняком держались молла Керим, купец Мешади Аслан, его сыновья-близнецы Тэюб и Сарханг и еще несколько зажиточных сельчан.

Сходку открыл Гусейнали.

— Товарищи! К нам в село пожаловали дорогие гости из Баку!

— Добро пожаловать! — дружно раздалось в ответ.

— Товарищи! — продолжал Гусейнали. — Вы знаете, что в Ленкорани снова установлена Советская власть, многие из вас сами участвовали вместе со мной в восстании за Советскую власть…

— Да укоротит аллах ее дни! — зло прошипел молла Керим.

— Теперь, товарищи, надо выбрать председателя Советской власти в нашем селе. Что скажете на это?

Сельчане молчали, поглядывая друг на друга, ожидая, кто первый начнет говорить.

— Ты спроси, кого они рекомендуют избрать в сельсовет, — посоветовал Коломийцев по-азербайджански.

— Слышите, люди? Кого рекомендуете избрать?

Сельчане снова молча переглянулись.

— Агагусейн-киши, ты что предлагаешь? — обратился Бахрам Агаев к аксакалу.

— Наш талышский народ веками, будто скотина, принадлежал ханам и бекам. Едва появившись на свет, люди вместо колыбельной слышали, что принадлежат такому-то хану или такому-то беку. — Агагусейн-киши говорил, обращаясь к Агаеву и Коломийцеву. — Ханы и беки жили в Ленкорани или Баку, несчастные люди иногда до самой смерти не видели своих хозяев, но всю жизнь работали на них. — Аксакал пососал погасший чубук, сплюнул горькую слюну. — Что молчите, люди? Нет больше над вами ханов и беков! Говорите, может быть, молла Керима выберем?

— Сохрани аллах! — заволновался молла и скрылся во дворе мечети.

Купец Мешади Аслан последовал за ним.

— Агагусейна-киши избрать! Агагусейна-киши! — послышалось несколько голосов.

— Люди, я одной ногой стою в могиле. По-моему, лучше избрать председателем Гусейнали.

— Гусейнали! Гусейнали! — согласились сельчане.

— Но я уже и так начальник! — возразил Гусейнали, хотя ему льстило доверие сельчан. — В одной руке два арбуза не держат.

— Ничего, управишься, — убежденно сказал Агаев и обратился к сельчанам: — Кто за товарища Гусейнали, прошу поднять руку.