Катя потеряла всякую надежду уйти. Заглянуть ему за спину, чтобы узнать, что там происходит, так, чтобы он этого не заметил, было нелегко. Громкий и неприятного тембра голос собеседника был невыносим даже для Кати, привыкшей в течение года работать с постоянно орущим режиссером. Ее также убивала односложность его речи, сопровождаемая жестикуляцией, как у постановщика.

Проходили минуты. Вскоре нужно будет садиться за стол, и уже не будет времени, чтобы перекинуться парой слов с любимым человеком. С ужасом Катя поняла, что на помощь к ней никто не придет, так как со стороны она выглядит, будто хочет очаровать сына босса.

Раздался звук удара молотка о стол и шум голосов стих.

— Уважаемые господа, леди и джентльмены, — от уверенного голоса ведущего, одетого в красный пиджак, зазвенели стаканы. — Прошу вас занять свои места. Сейчас подадут обед.

Проклятье, подумала Катя. Она с отчаянием посмотрела по сторонам. Черт! Черт!

Знаменитости, их агенты по рекламе, доверенные лица, адвокаты и другие прихлебатели хлынули к столам самого большого банкетного зала в Лондоне. Катя невольно оказалась вовлеченной в этот людской поток. Когда она наконец села, то не смогла устоять перед искушением взглянуть, кто же сидит за самым главным столом. Но вокруг него пока никого не было, если не считать нескольких официантов, делавших какие-то приготовления. Один из них прошмыгнул мимо ее столика, держа в руках два покрытых позолотой стула, предназначенных высоким гостям. Катя, почувствовав жар в груди, покраснела и снова пошла пятнами.

— Что происходит? — спросила она, повернувшись к известному в стране диктору новостей, сидящему слева от нее.

— Не имею никакого понятия, голубушка. — Он приятно улыбнулся. — Я вижу только то, что появляется на экране монитора, стоящего передо мной в студии. — Он еще не дошел до кондиции. Его прославленное чувство юмора проявлялось только тогда, когда он выпивал свои обычные полторы бутылки виски.

Наверху, в дамском туалете, где Лиз дожидалась Джоанну, больше никого не было, кроме кинозвезды, являвшейся одним из всемирно известных секс-символов, которая рывком сдернула с головы парик, тщательно расчесала его и надела обратно, скрыв под ним свои жалкие редкие волосы, ставшие такими вследствие долгого ношения париков, плохой диеты, постоянного использования лака для волос и обесцвечивания.

Когда кинозвезда задрала юбку, чтобы поправить сползшие чулки, Лиз была поражена: она с удивлением отметила, что знаменитость была без трусиков. Удивительно, подумала Лиз, у нее так много волос в одном месте и так мало в другом. Что бы сказали читатели ее газеты, если бы увидели такую фотографию? Она сделала вид, что не смотрит и пошла к кабинкам.

— Джоанна, — позвала она, — с тобой все нормально?

Сидя за закрытой дверью, Джоанна старалась внушить себе, что ей лучше. Разве не смешно, размышляла она, что когда тебе двадцать, ты спешишь в туалет, теша себя надеждой увидеть на трусиках красные пятна, а когда тебе за тридцать и ты наконец беременна, то идешь в туалет и молишь Бога, чтобы их не было?

— Я сейчас, — отозвалась она, стараясь, чтобы голос звучал бодро. Она хотела посидеть еще минутку, чтобы опухшие лодыжки пришли в норму. Хотя в этот раз крови не было, Джоанна все же чувствовала, что что-то не так. Может, ей увильнуть с банкета и поехать домой? Хотя и неплохая перспектива, но с Катей и Лиз все-таки веселее. После рождения ребенка придется видеться с ними реже.

Выходя вместе с Лиз из туалета, она расправила плечи и погладила себя по животу. «Ну, детка, давай присоединимся к звездам».

Около восьми сотен гостей стояли, держась за спинки стульев, и болтали друг с другом. Некоторые с интересом наблюдали, как Джоанна спускается по лестнице. Хотя ей было несколько неловко оттого, что она опаздывает, Джоанна не отваживалась идти быстрее.

Лиз шла рядом, погруженная в мысли о предстоящем ей завтра обеде с владельцем газеты. Возможно это будет самый важный обед в ее жизни. Проходя мимо Катиного столика, они подняли большие пальцы вверх, но, похоже, она едва обратила на это внимание. Ее глаза были обращены наверх, она ждала момента, когда появится принцесса и сопровождающие ее лица. Подруги решили, что Катин любовник должен быть среди них.

Джоанна наконец нашла свое место. На другом конце зала женщина с явными признаками беременности смеялась, шутила и потягивала из фужера шампанское. Джоанна с завистью вздохнула. Ее гинеколог, доктор Бишофф, сказала ей, что женская матка во многом напоминает яблочный сад. Она всегда могла сказать, какая женщина сможет принести урожай в этом году, какая в следующем, а от какой никогда не будет плода. И, по словам врача, теперь настало время Джоанны давать плоды.

Все ожидали прибытия высочайших гостей. Джоанна сильнее, чем большинство присутствующих, хотела, чтобы при перечислении титулов Ее Королевского Высочества не нужно было вставать. В который уже раз она задала себе вопрос, зачем она сюда пришла.

Джоанна была не против посвятить себя ведению домашнего хозяйства, но ее закрутила карьерная карусель. Другим женщинам не нужно вкалывать до седьмого пота, сидя до полуночи и размышляя над текстами журнальных статей, и они не бросают все домашние дела на том основании, что сейчас в издательском бизнесе наблюдается спад. Зачем же ей все это нужно?

Ее подруги находились точно в таком же положении. Если Лиз нужна была статья для газеты, она, нисколько не колеблясь, жертвовала для этого своей личной жизнью. А Катя часами просиживала в студии, принимая участие в монтаже предварительно записанных кадров, хотя могла просто отдать их режиссеру и технической группе. Просматривая пленку, она выбирала такие кадры, на которых во время записи смотрелась безупречно. Многие дикторы и телеведущие гнушались этой работой, отнимающей массу времени, ведь пленку приходилось просматривать много раз, и к тому же вряд ли телезрители, по их мнению, способны оценить это. Но именно поэтому Катей восхищался директор программы и постановщики.

Они трое были частью все увеличивающейся армии женщин, которые предпочли традиционным женским занятиям профессиональную карьеру и начали действовать как охотники, пробираясь сквозь ее чащи. Но мужчины не желали быть на вторых ролях и единогласно решили не сдавать свою территорию без боя. Для женщин, подобных Лиз и Кате, это создавало еще и дополнительную трудность: те мужчины, которых они могли бы полюбить, предпочитали других, менее состоятельных и потому более доступных женщин. Тем не менее, внутренние побуждения не давали им свернуть с того пути, который они избрали.

И их проверенная временем дружба продолжалась. Каждый год они устраивали праздничный обед, посвященный тому случайному стечению обстоятельств, которое двенадцать лет назад свело их вместе.

Самолет Джоанны Глейстер приземлился в аэропорту Пальма-де-Майорка. Ее путь туда не был благополучным, но она привыкла считать несчастье нормальным положением вещей.

В огромном доме, где жила ее семья и куда ее привезли восьми дней от роду, жизнь текла отнюдь не так гладко, как могло показаться со стороны. При взгляде на ребенка, одетого в платьице из французского батиста с вышивкой ручной работы, сторонний наблюдатель мог бы вообразить, что эта девочка, растущая в особняке с белым фронтоном и восьмью спальнями, расположенном в Констанции, винодельческом районе Кейптауна, по-настоящему счастлива. Не было и намека на то, что ее детство может быть чем-то омрачено.

Зачатие Джоанны произошло в тот день, когда ее родители последний раз проводили время в одной спальне. Их согласие вступить в брак было цинично выторговано их родителями. Этот союз свел вместе две совершенно противоположных личности, но объединил два плодородных виноградника, расположенных ко соседству. В фешенебельном доме Глейстеров не прекращались пьяные ссоры, драки, и, что хуже всего, изо дня в день там царило угрюмое молчание: у родителей, ненавидящих друг друга, не было ни малейшего желания проводить время вдвоем или с дочерью.