— Здравствуете. Вы что-то хотели? — спросила женщина. Её глаза напряжённо впились в меня. Двое её спутников беспокойно и воровато заозирались.

— Здравствуйте. Я к Аркадию Борисовичу. Он приглашал меня. Я ему был срочно нужен. Он на почту мне сообщение написал.

— А когда? — на встречу мне поднялся самый старший из троицы. Невысокий рост, плюгавое телосложение сочетались в нём с наглым и провоцирующим взглядом. Казалось, что этот сморчок готов бесстрашно кинутся на меня с руганью и вытолкать прочь. Его колючие глазки внимательно и придирчиво пробежались по мне, составляя подробное описание.

— В конце позапрошлой недели.

— А-а-а, — облегчённо протянул сморчок. — Вы, наверное, не знаете.

На прошлой неделе Аркадий Борисович скончался. Сердце. Я сполз на ближайший стул. С ужасом я понял, что теряю нечто важное, что-то касающееся моей Евы. Горло сдавил тугой ком.

— Как так? Я не ожидал.

— Ещё бы. Мы тоже не ожидали. Аркаша в последнее время на здоровье не жаловался, но смерть не спрашивает, когда ей прийти. А у вас какое-то дело к нему было? Может мы сможем вам помочь?

— Я девушку разыскивал. Еву. Она пропала. Тихонравов гороскопы рассчитывал. Он сказал, что она жива. Но я нашел её труп. Я сначала в полиции был, а потом в больнице лежал. Я позавчера домой приехал из больницы на выходные и электронную почту посмотрел. Там было много сообщений от него.

— Так. Знаете, что. Вы езжайте пока домой, а я вам перезвоню если мы что-то найдём. Только вы телефон оставьте. Сморчок озабоченно почесал подбородок, а потом добавил:

— Я душеприказчик Тихомирова. Мы имущество описываем. Поймите правильно.

— Вы Тёша? То есть Артём? — поинтересовался я. Лицо сморчка вытянулось и приобрело выражение как у африканской маски.

— Да. Мы знакомы?

— Заочно. Аркадий Борисович с моего сотового телефона вам звонил.

«Мальчиков» заказывал. Женщина и мужчина недоумённо уставились на сморчка. Тот непринуждённо рассмеялся.

— Да, да. Было такое. Ему квартирантов нужно было пугнуть, которые не платили. Просил ему пару полицейских организовать для поддержки. Я неуверенно пожал плечами:

— Да. Вроде так.

— Вот старый пройдоха. Уникальным человеком был покойный. Умница, интеллектуал, талантище, но жадный, как Плюшкин у Гоголя. Это он с вашего мобильника звонил, чтобы деньги сэкономить. Вы не переживайте. Помогу чем смогу. Я молча написал на листочке бумаги номер моего сотового и протянул её Тёше. На этом мой визит в квартиру Тихонравова был закончен. Не солоно хлебавши я отправился домой. Я костерил себя на все лады. Ведь я каждое утро и вечер обязательно просматриваю свою почту, но после моего чествования я ни разу даже не удосужился наведаться в свой почтовый ящик. Я мог узнать от Тихонравова что-то важное. На душе скребли кошки, давило одиночество. Хотелось с кем-то поговорить, хотелось встретить понимание и участие. Уже дома я понял, что вчера не разговаривал с Лилей. Наверное, она заждалась моего звонка. Я набрал номер. Сначала мне было не по себе, но после того как я услышал Лилькин голос, все сомнения сошли на нет. Меня любили и ждали. Дочки наперебой пытались вытребовать себе трубку чтобы сообщить мне что-то важное. Оказывается, им подарили по котёнку. Мы раньше не планировали заводить животных, а девочкам Лиля не разрешала заводить питомцев, даже хомячков. Я понял, что так или иначе всё в жизни меняется. Поболтав с радостными девчонками и рассказав им, что же приехал домой из больницы, но ещё не выписался, я выслушал их восторги по поводу обновок, живых подарков и летнего отдыха у бабушки с дедушкой. Они не словом не обмолвились о том, что происходило в Москве. Оно и к лучшему. Пусть они забудут произошедший кошмар, я надеюсь, что сам тоже забуду этот ужас, и всё вернётся в прежнее русло. Когда дочки наговорились со мной, трубку взяла Лиля. Мы долго разговаривали. Судя по голосу настроение жены не стало лучше.

Наоборот, слова в трубке звучали всё более напряжённо.

— Максим, я не хочу возвращаться в Москву, — наконец сказала она.

— Я не смогу там жить после всего, что произошло. Я здесь дома.

Давай продадим квартиру. Мы погасим ипотеку и у нас должны остаться деньги для того, чтобы купить квартиру здесь. Или даже дом купим.

Помнишь, как мы с тобой мечтали? Я её понимал. И более того — я был с ней согласен. Я уже не мог и не хотел жить здесь как прежде. Она окончательно оформила мысль, зреющую второй день в моей голове: отсюда нужно бежать. Мне не хотелось переезжать в мелкий захолустный городишко и жить «под боком» у тёщи, но и оставаться здесь я уже не мог. Одна мысль о том, что мы избавимся от ипотеки уже дорогого стоила. Может быть я проявил сиюминутную слабость, но я действительно невообразимо устал от бешенного ритма и постоянного напряжения. Может, я старею? Когда я ответил, что согласен с тем, что нужно отсюда съезжать, голос Лильки стал весёлым. Даже моё отступление о том, что мне не хочется жить рядом с её мамой, не произвело на неё никакого впечатления. А может она этого и не услышала. Я пообещал, что займусь этим вопросом. После разговора с женой у меня появилась ещё одна головная боль, но в тоже время мне стало легче, как будто я избавился от неудобной ноши, пусть не тяжёлой, но очень мешавшей. Мне нужно было продать квартиру. Не откладывая дело в долгий ящик, я позвонил своему хорошему знакомому — Роману. Он много лет работал риелтором. Не смотря на всю сволочную сущность и неоднозначность его работы, к Ромке обращались все его знакомые с вопросами, касавшимися недвижимого имущества. Он брал со знакомых деньги, причём иногда существенно выше среднерыночных, но взамен он гарантировал результат, практически полностью соответствующий ожиданиям. За всё время, я ни разу не слышал от общих знакомых ни одного плохого слов в его адрес. Хотя, на сколько мне известно, с другими клиентами он обходился далеко не всегда честно и порядочно. Рома специализировался на провинциалах, приехавших в столицу за лучшей жизнью. И в некоторых случаях Рома становился первым крупным разочарованием в Столице. Я набрал Ромкин номер:

— Привет, Силков. Это Макс. Узнал?

— О, какие люди. И за каким хреном меня в выходной день ипотечники беспокоят?

— Какой ты догадливый, — усмехнулся я. — Это у тебя профессиональное чутье сработало?

— Оно самое, дорогой. Рассказывай о своей нужде, и я расскажу тебе, как я могу её удовлетворить. Я честно рассказал всё как есть с описанием своих злоключений и разрушений в квартире. Рома внимательно выслушал и когда я закончил, сказал уж далеко не в присущей балагуристой манере:

— Труба дружище. Говённое дело. Это я тебе честно и откровенно говорю. Трёшки сами по себе не так просто продать, даже в твоём районе. Тут дело не в ипотеке. Цены за неё не дадут, учитывая историю. Квартиру лучше придержать хотя бы месяцев шесть.

— Да, ладно, Силков. Не пугай. Ты просто скажи свой интерес. Я же знаю твои способности.

— Нет здесь моего интереса. Я через три дня в Израиль улетаю.

— Как? — опешил я.

— А вот так, — ответил он. — Мы все бумаги уже оформили. Я сам своё имущество распродаю. Рома причислял себя к богоизбранному племени не смотря на рязанскую морду, по-славянски разбитной характер и тривиальную фамилию Силков. Вот его жена действительно была еврейкой, даже судя по внешности. Из кукольной темноглазой красотки с вьющимися волосами она постепенно превращалась в широкозадую еврейскую мамашку с крючковатым носом и скошенным подбородком. Она никогда не скрывала своего желания уезжать из хамской России в землю обетованную, но самого Ромку я не представлял в землях иудейских царей и пророков.

Мне было легче представить, как он залихватски опрокидывает стакан водки и закусывает его холодным куском свиного сала с колечками лука. А вот представить, как он молится у стены плача — я не мог.

— Вот это да, так быстро.

— Ничего быстрого. Жена сколько времени этим делом занималась. Но она у меня пробивная.