— Доброе утро, — поздоровалась со мной милая барышня лет сорока. — Как ваше самочувствие?

— Грех жаловаться. Здоровею вашими заботами не по дням, а по часам.

— Ну, хорошо. Если шутите, то действительно быстро на ноги встанете. А то бывают среди пациентов горе-нытики. Вроде с виду мужик крутой, а сопли распустит как дитё малое.

— А что со мной?

— Ой, это у лечащего врача спрашивайте. Скоро обход будет.

Главврач именно отсюда начинает. Вы кушать будете?

— Нет, не хочется. Мне бы попить.

— Угу. Заботливая медсестра напоила меня водой и устроила поудобнее в постели. Спасибо ей за это. После её ухода я опять стал пялиться в потолок. Смотреть в стороны не получалось — мешал жёсткий пластиковый хомут на шее. К тому же он нещадно давил на затылок. Я осторожно сел на кровати. Было неудобно, но я это сделал. Хомут никак не желал войти в моё положение и ослабить натиск. Я расстегнул липучки на застёжках. Хомут снялся легко, но у меня никак не получилось одеть его обратно. Я покрутил головой, позвонки в мой затёкшей шее хрустели и щелкали, но стало заметно легче. Ложиться я не стал. Слишком уж хотелось в туалет по-маленькому. Положив пластмассовый воротник на тумбочку возле кровати, я принялся искать утку или ночной горшок, на худой конец. Придерживая рукой жгут с проводами, я слез с кровати и заглянул под неё. За этим своеобразным занятием меня застукал главврач. Ко мне в палату зашёл целый отряд молодых врачишек в сопровождении двух матерых докторов и величественного медицинского патриарха.

— Это что за хрень?! — поприветствовал меня остолбеневший главврач. Я сразу почувствовал себя маленьким и ничтожным. Пришлось срочно оправдываться:

— Да, я утку хотел найти. Писать очень хочется. Сквозь плотный строй любопытных интернов протиснулась заботливая медсестра и кинулась укладывать меня обратно.

— Вы лежите спокойно, пожалуйста. На вас памперс. Можете прямо туда, — лопотала перепуганная медсестра.

— Не-е-ет. Я в штаны не могу сходить. Что я, маленький что-ли? — возмутился я.

— А почему у него шея не зафиксирована? — ледяным голосом поинтересовался главврач. Ответом ему было гробовое молчание.

— Я сам его снял, — постарался я выручить своих лечащих врачей. — Хомут мешал очень.

— Что значит мешал? У вас смещение позвонков. Это называется: три миллиметра до паралича.

— Извините. Я не знал. Я снова приподнялся в постели и забрал с тумбочки пластиковый хомут. Главврач подозрительно внимательно проследил за моими движениями и спросил у коллег:

— Вы его сегодня к операции готовите?

— Да.

— А к какой операции, — забеспокоился я.

— Голову хотели вам на шурупы прикрутить, — пояснил один из врачей.

— А, может, не нужно? — робко предложил я. — У меня голова вроде на месте сама держится. Для убедительности я покрутил головой в разные стороны. Один из врачей сунул главврачу в руки большой снимок и принялся что-то объяснять вполголоса. Я с замиранием сердца ждал вердикта врача.

— Хм, — наконец сказал он. — Поздравляю вас со вторым рождением, больной.

— С третьим, — поправил я главврача. — у меня две недели назад клиническая смерть и кома были.

— Ого. А как вас к нам то доставили?

— Я из больницы сбежал потому, что на работе много дел было. А потом меня по ошибке полиция в изолятор посадила. А когда меня выпустили, то у ворот следственного комитета на меня подростки напали и избили. Меня скорая к вам увезла.

— Охренеть! — выдал врач. — Может мне вас сразу насмерть добить, чтобы сами не мучились и нас не мучили? Я промолчал. Покачав головой, один из матёрых медиков объяснил, что у меня сотрясение мозга и многочисленные травмы, а также ещё много всего, которое я не смог запомнить. Меня расспросили о том, что я помню. Докторам понравилось, что у меня не было провалов в памяти за исключением моментов, когда я был без сознания. Потом врачи долго совещались. Вердикт строгого врача был не утешительным: мне следовало лежать не вставая, не читать, не смотреть телевизор и не пользоваться гаджетами. Дозволялось мечтать, слушать радио, выздоравливать и строить планы на будущее, а также беспрекословно слушаться лечащего врача. На прощание главврач пообещал приковать меня к кровати, если попытаюсь сбежать на работу. После обхода появился то самый усталый следователь, а я никак не мог вспомнить его имя. После стандартных вопросов о самочувствии он рассказал, что на меня напал некий несовершеннолетний Налимов вместе с компанией своих друзей. Меня спасла как раз охрана следственного комитета, но задержать никого не получилось, зато весь беспредел даже со звуком записали камеры по периметру здания правоохранителей. От меня требовалось заявление для возбуждения уголовного дела, которое написал сам следователь, а мне оставалось только подписать. После соблюдения формальностей, следователь сообщил, что хочет взять с меня показания под аудиозапись. Я согласился. Следователь писал меня на солидного вида диктофон с поролоновой бобышкой на микрофоне. Его интересовало все, что касается несовершеннолетнего Налимова. Теперь он тоже был под подозрением, но я мало чем мог содействовать следствию. Я не знал даже имени этого паренька. Под конец встречи следователь сказал мне, что я здесь нахожусь под охраной. Тут я возмутился:

— Так вы же говорили, что я свободен!

— Вы свободны, а у дверей вашей палаты находится не конвойный, а охранник, в обязанности которого входит ваша защита от возможных нападений. И это моя заслуга. Могли бы и поблагодарить.

— Спасибо, — буркнул я. Такое внимание и забота со стороны правоохранителей мне отнюдь не льстили, а скорее настораживали. На этом мы и распрощались. Буквально следом за ним меня навестила жена. Любимая Лиля выглядела испуганной и подавленной, а лицо было заплаканным, но всё равно она старалась выглядеть бодро и натянуто улыбалась. Я чувствовал себя виноватым за то, что из-за меня на её долю выпали такие муки.

— Максик, миленький. Я так за тебя переживала. Ну, за что нам все это? Как ты себя чувствуешь?

— Цветочек, все хорошо. Я в порядке. Сейчас подлечат, и все будет так, как прежде. А как у вас дела? Я взял жену за руку. Она снова изобразила счастье на своём лице.

Тогда я спросил:

— Лиля, скажи мне, что у вас случилось. Ведь я же вижу.

— Нет. Всё в порядке. Ты не волнуйся, пожалуйста. Ведь тебе нельзя. За столько прожитых вместе лет я отлично мог понять, когда супруга пытается от меня что-то утаить. Все эмоции всегда были на её лице.

— Я знаю, что у вас обыск проводили. Вместо ответ Лиля закрыла лицо свободной рукой. После длинной паузы и нескольких всхлипов, она сдерживая рыдания мне сказала:

— Ты не представляешь, что у нас дома сейчас твориться. Милиция пришла всё перерыла и ушла. А теперь мы как в осаде. Приходят толпы сумасшедших подростков. Они весь подъезд разными гадостями исписали.

Окна разбили. Они кричат ужасные вещи. Мы с девочками из квартиры боялись выходить. Нас поджидали какие-то малолетки, кричали, оскорбляли. Я с дочками к Алле жить переехала. Что же будет, Максим?

Как нам дальше жить? Лиля громко разрыдалась. И закрыло лицо обеими руками. Я сразу представил, что творится у меня дома. Похоже, что моим избиением дело не закончилось, и «друзья» Евы принялись травить мою семью с бездумной жестокостью, которая свойственна именно подросткам. Хороши помощники, нечего сказать.

— Лиля, уезжай к маме. Срочно уезжай. Немедленно! Бросай всё. С работы увольняйся!

— А как же ты? — спросила Лиля всхлипывая.

— А что я? Здесь меня обихаживают, кормят, лечат. Вон. Даже охраняют. Я кивнул головой на двери за которыми сидел охранник. Движение отдалось болью где-то в черепе. Жена снова зарыдала, а я поднялся и обнял её за плечи.

— А вы езжайте. Мне покой нужен, а кокой тут покой, если за вас переживать буду?

— Максим, объясни мне, что происходит? Откуда всё это? Ведь было всё так замечательно. В дверь заглянула встревоженная медсестра и спросила всё ли у нас в порядке. Затем она сказала про ждущие меня процедуры, намекая, что Лиле пора уходить. Я попросил ещё пять минут. Разумеется, мы многократно перекрыли отпущенное время. Я подробно рассказал Лиле обо всём, что со мной происходило с момента разговора с Евой. За исключением одного: я ничего не рассказал Лилии о такой неуместной и непонятной влюбленности, которая навалилась на меня после разговора с девушкой-подростком. Реакция Лили на рассказ была несколько неожиданной.