Мне удалось отвоевать не более трёх сантиметров. Я уже тяжело дышал и обливался потом. Меня стала разбирать злость на своё бессилие, и я, бросив бесполезный ремень, побежал по тоннелю к месту, где находил сломанный топор и съеденные ржавчиной лопаты. Мои старания оказались вознаграждены, я раскопал в песке старый ржавый лом. Толстая железяка имела неровную кованую поверхность и могла похвастаться относительно неплохим состоянием, по сравнению с ветхими лопатами. Лом вошёл под каменную крышку только с третьего раза, выколов приличный кусок известняка. Я навалился на рычаг, что было сил.

Глухой каменный скрежет плиты, ползущей по неровной поверхности, рикошетил и прыгал под самым куполом пещеры, возвращаясь уже искажённым и уродливым. Этот звук можно было принять на утробное рычание громадного чудовища. Едва превозмогая сопротивление неподъёмного веса, я рванул рычаг, и полированная плита свалилась с камня, открыв края грубой выемки. Тёмный провал саркофага продолжал прятать своё содержимое. Фонарь лежал на земле и освещал только боковую поверхность обтёсанного камня. Мне оставалось только поднять фонарь, чтобы разогнать густую тьму и, наконец, увидеть то, что скрывалось внутри каменного саркофага. Внезапно онемевшие и непослушные руки скользили по пластмассовой поверхности фонаря, отказываясь участвовать в решающем действии. Мне было страшно. Я боролся с искушением бросить всё и бежать прочь из этого жуткого места, вопя от ужаса. Раньше, я бы поступил именно так, но сейчас моё новое «я» толкало меня вперёд к моей цели.

Инстинкт самосохранение и элементарный человеческий страх были оттеснены в сторону. Я выпрямился и несколько раз глубоко вздохнул, приводя чувства в порядок, после этого я наклонился вперёд и одни слитным движением подхватил фонарь обеими руками и поднял над головой. Дефлектор равнодушно освещал картину, которой я не хотел видеть никогда. В грубо вырубленной нише лежало истерзанное тело молоденькой девушки. Многочисленные раны, ожоги и пятна запёкшейся крови казались чёрными. Тело было обезглавлено. Головы в саркофаге не было. Короткий обрубок шеи упирался в каменную стенку. Кистей рук не было тоже. В книгах и фильмах любят изображать человеческое горе, режиссёры, актёры и писатели видят его примерно одинаково: отчаянные вопли, рыдания и заламывание рук или безумный смех, также любят изображать человека, который впал в тихое помешательство, с невидящим взглядом и отсутствующим выражением лица. Я смотрел на обезображенное тело и не испытывал ничего. Внутри у меня не было совсем никаких эмоций. Со мной бывало раньше нечто подобное в моменты сильного стресса и колоссального нервного напряжения. Во время аврала на работе, когда мы пахали на пределе возможностей, иногда приходило счастливое внутреннее онемение.

Эмоциональное напряжение в какой-то момент сходило на нет, и ты превращался в автомат, который тупо исполнял нужную работу. Теперь произошло то же самое. Вполне возможно — это был эмоциональный шок. Я добился своего — нашёл Еву. Она погибла, и все поиски теряли смысл. Моё состояние больше всего напоминало глубокую апатию. Полная бесчувственность. Может, я свихнулся? Я сосредоточился на своих мыслях, но их тоже не было. Нужно было делать хоть что-нибудь. Моя правая рука сама подхватила из влажного песка лом, а левая рука поудобнее перехватила фонарь. Ноги сами пошли прочь из этого страшного места. Я не бежал, я топал одинаковыми размеренным шагом в сторону той щели, из которой провалился в подземный туннель. Найти место своего падения не составило труда. Куча насыпавшегося мусора и камней нельзя было не заметить. Я поставил фонарь чуть в стороне, чтобы не повредить и не засыпать во время работы.

Перехватив лом обеими руками, я выбрал самое подходящее место и со всей силы вогнал лом в невысокий свод.

— Ыах! Хах! Ха! — кричал я с каждым ударом. Во все стороны летели мелкие камни и осколки сухой глины с песком.

Песок и камни сыпались мне под ноги, а я всё бил и бил, поднимаясь вместе с кучей вывалившихся камней и грунта. До самой щели я добрался относительно быстро и теперь крошил замшелый известняк, расширяя проход. Теперь я уже не стоял на осыпавшейся куче, а практически висел, упираясь ногами в попавшиеся выступы пробитого лаза. На поверхность я выбрался без проблем. Ненастье уже закончилось.

Природа в приступе иступленного гнева выплеснула своё напряжение, после чего растеклась в апатичном бессилии. Освободившиеся от тяжести многих тонн воды, облака безвольно позволили себя разогнать.

Ветер тоже успокоился, утомившись от своего неистовства. Натруженный воздух тёк ровными, гладкими струями, напоённый озоном, влагой и запахом свежего леса. Выглянуло ночное светило, мокрую поляну заливал сизый лунный свет. Так было намного лучше. По крайней мере, я мог видеть всю поляну. Ночной ветерок мгновенно выдул последние остатки тепла из промокшей одежды. Собаки никуда не ушли. Они редким неравномерным кольцом окружили скалу и, задрав головы, протяжно выли, обречённо оплакивая инфернальную человеческую жестокость и смерть прекрасной юной жизни. Пора было звать на помощь. Я начал рыться в карманах заляпанной грязью ветровки. Сотовый телефон нашёлся далеко не сразу. Новенький гламурный ублюдок старательно избегал грязных холодных рук.

Изловчившись, я вытащил его из кармана в пронизываемую ветром ночь. Бедняге смартфону тоже досталось: по стеклу от угла экрана разбегались длинные трещины, но техника не подвела, телефон дисциплинированно включился, осветив тьму недопустимо яркими и сочными красками. Я пытался дозвониться до милиции по знакомому номеру «02», но безразлично-вежливый голос автоответчика сотовой компании просил набрать другой номер. С третьей попытки я дозвонился до дежурной части. Закипая от нетерпения, я начал кричать в телефон, требуя прислать пожарных полицию и медиков, чтобы забрать тело Евы. Спокойный и ровный голос оператора попросил меня успокоиться и внятно объяснить что случилось. По требованию оператора я чинно представился, а вот сказать где я нахожусь, я не смог. А действительно — где я? Я выключил телефон и попытался сосредоточиться. Где я нахожусь?

Как они смогут найти это страшное место? Что мне делать? Ответ пришёл не сразу. В записной книжке смартфона среди набранных номеров я отыскал телефон оперативника Нечипоренко и позвонил. Заспанный голос сразу потерял раздражённые интонации внезапно разбуженного человека, как только я сказал, что нашёл тело девушки.

— Где вы?

— Понятия не имею. Здесь лес кругом. Я заблудился.

— Вы уехали из Москвы?

— Я сейчас в лесу за собачьей площадкой, где я маньяка поймал.

— Понятно. А вы видите как-нибудь ориентиры? Дома, вышки, может, какие-то рекламные конструкции?

— Тут рядом ЛЭП есть.

— Высоковольтная?

— Да. Мощная. И ещё здесь на поляне большие камни и скала из земли торчит в самой середине. Скала невысокая — метра четыре высотой.

— Так. Там на опорах обозначения должны быть.

— Я не смогу дойти до опоры. Вокруг — бродячие собаки. Здесь целая стая. Я на скалу забрался, но они на меня нападут, если я спущусь.

— Будьте на связи. Я постараюсь что-нибудь придумать. Сразу после отбоя мне позвонили уже из полиции. Меня снова расспрашивали о том, где я нахожусь. Я повторил всё, сказанное оперативнику и ещё добавил, что позвонил Нечипоренко. Тогда меня попросили назвать его номер. Маховик закрутился, система пришла в движение. Оставалась только дождаться полиции и не позволить съесть себя любимого собакам. Собаки не исчезли. Они перестали выть и отошли подальше от скалы, но всё ещё продолжали кружить поблизости, периодически мелькая среди деревьев, подойти они не решались. Тяжесть холодного лома в руках придавала уверенность, но я по-прежнему не решался спуститься на поляну. Холода я не чувствовал, несмотря на то, что холодной была не только моя промокшая одежда, но и моё тело. Но холодным был не только ночь, одежда и я вместе с ними. Холод пронизывал мою душу, даже мысли в голове были кристально чистыми и холодными. Я думал о Милане и её отце, я думал о юных Пинкертонах, которые разыскивали Еву, я думал о самой Еве, смерть которой стала для меня состоявшимся ужасным фактом, но больше всего, я думал о тех извергах, которые так жестоко убили девушку и цинично поглумились над телом. Им нет прощения. Я понял, что не успокоюсь пока не покараю этих уродов.