Потом от одной из луж отделился и поплыл к нему отдельный пляшущий огонек. Это оказался собственной персоной Пако — он нес перед собой коптящую зажигалку.

— Ну, кукарача, — донесся голос торговца откуда-то издалека, из глубин тяжелой контузии. — Ну, слингер. Молодцы, компаньерос. Никак нельзя уйти, чтоб всё не взорвать.

— Кое-что осталось, — сказал Пепел. Он снял промасленный плащ и вынул из его кармана один из припрятанных дисков. Тот раскрошился у него в пальцах и осыпался в темноту графитовой пылью.

— А может… — начал стрелок.

Второй диск тоже превратился в уголь, а третий… сначала казался слингеру целым, но потом раскололся у него в руках на две половинки, одна из которых немедленно упала слингеру под ноги и разбилась.

— …Может и ничего, — закончил Пепел. Рисунок на уцелевшем осколке он узнал. «Что такое аврора».

ГРРРУМ!

Скала у них над головой дрогнула, и дрожь отозвалась под ногами. По расплавленной чаше дождем застучали мелкие камни, потом камни покрупнее, а потом — Р-РУМ! — пещеру накрыла кромешная тьма — только огонек зажигалки трепетал на ветру.

— Что за?.. — спросил Пако. — Что это было, слингер?

— Верхний ярус завалило, — ответил Пепел.

— Да я не про то…

— Дай прикурю, — сказал Пепел.

Он разыскал в плаще спасенный окурок и раскурил его от зажигалки.

— И что делать теперь?

Стрелок вынул изо рта сигару.

— Кто за Вегас, — сказал он. — Поднимите руки.

Во тьме сухо щелкнул затвор.

— Тлалок, — снова подал голос индеец. — Это бог дождей, туманов и слёз. Тлалок убил многих братьев на пути к Кецалькоатлю. Он захочет убить нас.

— Заткнись, — проворчал торговец, маршировавший за спиной и державший их с Пеплом на прицеле. — Мадре, он опять жрёт! Слингер! Что он там опять жрет?

— Бабочек, — ответил стрелок. Ему неохота было говорить. Он хотел поразмыслить.

В нижнем ярусе Храма Знаний было темно, зато в нише рядом с расплавленной чашей они нашли большой глиняный кувшин с церковным елеем, а также пару жестяных ламп, которые давали совсем неплохой, пускай неровный, свет. Пако заставил слингера и Буйвола нести лампы («пока новых дров не наломали»), а сам вёл их под прицелом своей армейской винтовки («а то знаем мы вас»). Крак-крак. Он то и дело дергал в темноте ее затвором.

Мотыльки слетались на них отовсюду, неприятно щекоча оголенное тело — мокрую и промасленную одежду Пеплу и торговцу пришлось временно снять. Пыльца их и в самом деле пахла чем-то вкусным, кондитерским, но когда стрелок прихлопнул парочку насекомых ладонью, от них потянуло зловонием, сравнимым разве что с горелой резиной. Индейцу, впрочем, это никак не мешало, и он поедал мотыльков одного за другим.

— Я бы сам чего сожрал, — вскоре признался мексиканец. — Сколько уже не жрамши? День или два. Чингадера, безобразие это всё.

— У тебя изо рта так не воняет, как от них смердит, — сказал Пепел. — Лучше не надо.

— Мы скоро выйдем к механическому каноэ, — сказал Ревущий Буйвол. — Оттуда можно спуститься милостью Тлалока в царство дождей, туманов и слёз.

— Звучит не слишком заманчиво, — отозвался стрелок. — Пако, ты не устал эту винтовку переть? Тебе подсобить, может?

Позади торопливо щелкнули затвором — крак-крак.

— Ты, слингер, знай неси фонарь, — посоветовал мексиканец. — Я не решил еще, кого из вас к этому Кецалькоатлю взять.

— Мы все должны идти к Несущему Знание, — сказал индеец.

— С чего вы оба взяли, что я иду к вашему Кецалькоатлю? — спросил Пепел. — Я ваш случайный попутчик. Мне с вами до Вегаса, дальше каждый сам по себе.

— Ой, ну конечно, — сказал Пако за спиной. — Только пропадешь с глаз — так и сразу пойдешь по своим заботам, знаем мы вас, янки поганых. Нортеамерикано свою наживу не упустит.

— В чем нажива — я так и не понял, — признался стрелок. — У него лицо прежде взорвалось.

— Бесконечный источник энергии, — сказал Пако. — Склад колдовских ружей.

— Власть над судьбой мира, — сказал индеец.

— Гм. — Пепел удобнее перехватил тюк с одеждой. — Ну, если так подать. Ладно, допустим, идем к вашему Кецалькоатлю.

— Я еще не решил, — сказал Пако.

— Что не решил?

— Зачем ты мне, к примеру, нужен, чико, — ответил торговец. — Буйвол понятно зачем. Это его бог, он дорогу знает. А для чего ты нам, еще подумать надо.

— Я могу стрелять, — сказал Пепел.

— Извини конечно, слингер. — сказал Пако. — Но так, как ты стреляешь — так я и сам стрелять могу.

— Могу скакать на лошади, — добавил стрелок.

— Это еще с какой радости? — спросил торговец. — Где ты лошадь-то раздобыл, кабальеро? Не дон Кихот, вроде.

— В юности у меня был конь, — сказал Пепел. — Точнее, мул. Но он был не хуже, чем настоящая лошадь.

— А у меня в детстве тоже был конь, — сказал Пако. — А может, и осёл. Я не очень хорошо запомнил.

Слингер вздохнул.

— Ну хорошо, — сказал он. — Я не могу умереть.

Мексиканец впервые замешкался с ответом. Даже Ревущий Буйвол сбился с шага, и фонарь его качнулся, расплескивая тени по каменным внутренностям храма в скале.

— В каком это смысле, чико? — осторожно спросил торговец.

— В прямом, — сказал Пепел. — Не знаю, как это работает. Все вокруг умирают, а я остаюсь жив. Такое проклятие.

Мексиканец протяжно фыркнул.

— Уговорил, чико. — Он снова передернул затвор своей телескопической винтовки. — Сейчас проверим.

— Ладно, стоп, — сказал Пепел. — Я пошутил. Что всё-таки за черная машина?

— Что-что… — раздраженно отозвался Пако. — Предупреждал же, по моему плану нужно. Всё по очереди. Сперва дона Эрнандо, потом дона Санчеса… так нет же! Всё через задницу у них, колдунья еще эта, с ее колдовством…

— При чем здесь Игуана? — Стрелок поскреб щетину. — Я так понял, твои дон Эрнандо с доном Санчесом вели нас по каким-то металлам… бритва, твои зубы. Его иголки в носу.

Он кивнул на Буйвола, который шагал поодаль, разглядывая фрески на стене каменного прохода. Фрески изображали долгий путь фонетических дисков в улиткоподобный Храм Знаний из… чрева какой-то огромной змеи либо пещеры, насколько мог видеть Пепел. Вряд ли теперь это имело значение. Весь огромный запас знаний был стерт и разрушен, и только загадочный Гудспринг-Кецалькоатль отныне мог рассказать им, что такое аврора и как бороться с Шумом.

— «При чем здесь», — передразнил торговец Пако. — А ты говорил с твоим мотеро? Спрашивал его, почему у ведьмы глаза нет?

— Она отдала свой глаз, чтобы видеть моими глазами, — немедленно ответил Буйвол.

— Бред, — сказал Пепел. — Скажи лучше, кто такой этот Гудспринг? Ведь это человек? Американец?

— Кецалькоатль, — отозвался Ревущий Буйвол почтительным шепотом. — Кецалькоатль это огромный змей. Видишь?

Он указал фонарем на длинную фреску.

— Несущий Знание предал наше племя, братья, — сказал Буйвол иным голосом. — Вот, что писал Бронзовый Койот. Койот написал: Пернатый змей хочет, чтобы взошло шестое солнце. Тогда мир погибнет и люди из мяса умрут, а на смену им придут люди из огня. Так говорили великие инка. Так говорили великие майя. Змеиный бог хочет, чтобы пророчество сбылось. Он несет нам зло. Он нес нам зло раньше. Если следующий подносимый не достанется солнцу и будет убит белыми, то о каких иных коварствах умолчал его раздвоенный язык?

Индеец умолк так же резко, как начал говорить.

«Мда», — подумал стрелок. С одной стороны черная машина дона Эрнандо и волшебное ружье Санчеса, а с другой — мистический отсутствующий глаз Бессмертной Игуаны. И огромный змей-американец по имени Джон Гудспринг, родом из Омахи, штат Небраска. Иногда слингеру приходилось щипать себя, чтобы убедиться, что он в самом деле живет и мыслит, а не видит какой-то странный сон.

Но подземная тропа вела их вперед, и они шли, каждый думая о своем и строя планы, все из которых теперь вились вокруг личности этого странного змеиного бога, и возвращались к ней с такой же назойливостью, с какой мотыльки слетались на масляный огонь двух почти угасших фонарей.