— А пёс его знает, астекского или нет! Я когда малой был, слингер, мы об ацтеках этих слыхом не слышали! Все они были красные, кукарачас без роду, без племени. А потом развелось вдруг: астеки какие-то, миштеки… Тьфу.
— Я вот чего не пойму… — Пепел осекся. — Постой. ты сказал «змей»? В трубе?
— Кукарача, какароч. «Красные» по-вашему!
— Значит, вы тоже ушли через трубу, — пробормотал стрелок. — И тоже видели змей.
«Кто-то научил ацтеков пользоваться техникой, — подумал он, — и сразу же они перебрались на север. А теперь вдруг хотят обратно. Горячо-холодно…»
Повинуясь внезапной догадке, слингер выудил из кармана лезвие — бритву Игуаны. Было «горячо», еще как горячо. Казалось даже, будто лезвие раскалено и немного светится во мраке.
— Я об заклад готов побиться, что никакого колдовства не существует, — произнес стрелок, осматривая лезвие со всех сторон.
— Не бейся об заклад, чико.
— Не буду, — сказал Пепел. — Потому что змей я сам видел. А вот с рабовладельчеством пора завязывать. Мистер Кеннеди запретил его в шестьдесят девятом.
— За что и смерть принял, — ответил Пако. Он вскинул из-под мышки свою телескопическую винтовку и направил ее на слингера. — Бах! Бах! Как ты будешь с ним завязывать?
— Раз у тебя выгорело с изгнанием, — сказал Пепел. — То я, кажется, знаю способ.
Бум! Косая дверь распахнулась. На пороге стоял маленький вожак, и вид у него был чрезвычайно заносчивый. В вытянутой руке Ревущий Буйвол нес комок живого меха, который выгибался и трепыхался изо всех сил.
— Это заяц. Я догнал его и поймал голыми руками, — сказал Буйвол, подняв кролика к свету. — Вот так охотится настоящий охотник. И потому вы мои помощники, а я ваш наниматель. Только человек моего происхождения…
Слингер шагнул ему наперерез.
— Для начала объясни мне, — сказал он. — Вот этот человек, сеньор Рамирес, говорит мне, что твоя сестра тебя изгнала. Это так?
Мексиканец хихикнул. Ревущего Буйвола выходка не тронула. Он так и стоял в горделивой позе, держа кролика на отлёте и весьма красноречиво давая понять, что ждет похвалы.
— Если это так, то значит ты больше не можешь называться ацтеком, пока не вернешься в племя. Это так? — спросил Пепел.
— Это так, — сказал Буйвол, не особенно вслушиваясь. Он добавил: — Теперь хвали меня, помощник, или я тебя накажу за то, что ты говоришь со мной без разрешения.
— А если ты не ацтек, — упрямо вел дальше Пепел, — значит, тебе нельзя иметь помощников. За это сеньор Рамирес может доложить о тебе в полицию.
Лицо индейца оставалось неподвижным. Стрелок добавил:
— А в полиции тебе предъявят убийство шерифа.
— Он не мёртвый… — начал Буйвол.
— Ах да, еще Тони-Глиста, — вспомнил Пепел. — Этот точно мертвый. Я всадил пулю ему в глаз.
Ревущий Буйвол снова замолчал. Он молчал долго, стоя в полной неподвижности. Даже кролик устал трепыхаться в его хватке и замер, ожидая своей участи.
— Вы не мои помощники, — проговорил он медленно. — И я не ваш наниматель. Сестра прогнала меня, и вы не можете ничего сообщить в полицию.
Слингер ощупал нагрудный карман. Бритва не остывала.
— Что теперь будем делать? — спросил Буйвол детским голосом.
Пако молчал. Решать за всех, как видно, оставалось Пеплу.
— Надо избавиться от лезвий, — сказал он. — Иголки из носу тоже, Буйвол. Если они тёплые или светятся — они заколдованы. Мы должны избавиться от них.
— Они тёплые, — сообщил индеец. — Но кто и как лучше спрячет эти иголки? Они здесь хорошо спрятаны.
— В зайца спрячь, — сказал торговец, выступив из тьмы. — В зайце будет еще лучше.
Буйвол обернулся к нему.
— Как? — спросил он у Пако. — Почему будет лучше?
— Ты что, контрабанду никогда не возил? — спросил торговец.
Индеец надолго задумался. Потом сказал:
— Он живой. Я не убиваю жизнь.
— Засунь в живого.
— Что ты такое говоришь, помо… что ты такое говоришь. Право отнять жизнь принадлежит только…
Хлоп! Ударом кулака Пако свернул кролику шею. Он взял у Пепла бритву, забрал у Буйвола кроличью тушку, слегка подрагивавшую в конвульсиях, и единственным плавным движением упрятал лезвие зверю в глотку целиком.
— Красота, — сказал он. — Всё, теперь мертвый. А иголки можно из носа в нос. Чтоб висюлька торчала. Будет этот, Ревущий Кролик. Да?
Мексиканец заржал, потом опять сделался серьезным:
— А ты, компа, еще одного нам покажи, как надо ловить, — сказал он. — А лучше сразу двух. А то жрать теперь охота, зайца нанюхавшись.
Буйвол посмотрел на него в упор.
— Я не стану показывать, — сказал он. Его освобожденные ноздри вздулись и опали. Ревущий Буйвол заговорил чуть ниже: — Я не стану помогать тебе. Ты не мой помощник, но я теперь не твой помощник тоже.
На выходе из сарая торговец размахнулся и зашвырнул кролика в соседний овраг, густо поросший ветвистым черным кустарником.
— Койоты в нору затащат, — сказал он. — Пускай она туда за ним лезет.
— Кто за кем? — спросил Пепел.
— Девка твоя, ведьма, сестра его.
Стрелок пожал плечами. «Так в любом случае безопаснее, — подумал он. — Тем более, когда индеец рядом».
[ФОН] /// Gone to Jericho /// PECULIAR PRETZELMEN
Горы почти не двигались. Их лесистые голубые предгорья всё так же маячили низко над горизонтом, и голубели так же, как час, и два, и три назад. Скалистые горы упорно не желали подпускать троих путников ближе, и степь вокруг оставалась в точности такой же, как была весь день.
Заметно изменялась только труба. Пока они шли вперед, одолевая милю терновника за милей акации, это медное чудище неторопливо показалось из-под земли, поднялось выше и выше, и теперь извивалось над головой, опираясь на замшелые просмоленные опоры. Из его брюха, поросшего черной патиной, здесь и там сочилась вода, и путники дважды смогли устроить привал так, чтобы заодно напиться.
Равнина вокруг была сплошь затянута кустарниками самых дрянных и колючих пород. Стрелку и торговцу приходилось то и дело петлять, чтобы не лезть в колючки и паутину по шею, а Буйвол, напротив, выбирал для себя самый неудобный маршрут, и его голые плечи вскоре исполосовались кровоточащими царапинами вдоль и крест-накрест.
— Что это за художество? — спросил Пепел во время очередного привала, кивнув на этот кровавый узор.
— Мучается за грехи, — предположил мексиканец. — В рай попасть хочет, грешная душа.
— Я прошу удачи у богов, — сказал Буйвол. — Чтобы мне хорошо везло. Вчера мне не очень хорошо везло, и позавчера, и сегодня.
Слингер и Пако не нашлись, что ответить, и добрую милю трое путников одолели среди полного, немного давящего безмолвия, думая каждый о своем. Потом индеец снова заговорил, шагая сквозь колючки:
— Моя мать была принцессой из Мехико. Мой отец лучший гонщик в мире, — сказал он. — Я достойный, почтенный воин.
Его голос был спокоен и размерен.
— Я был подносимым, но меня спасла сестра. А ее воины толстые, ленивые и мне завидуют. Я найду Иисуса Христа и сожгу его, найду его слуг и сожгу их, потом явлюсь к Великому Змею и скажу ему, что…
— Погоди, чико! Стой, — Торговец впервые за долгое время подал голос. — Ты что сказал? Так ты мехикано, получается?
Он преградил Буйволу путь и раскинул объятья.
— Земляки с тобой, значит?
— Моя мать жила в Теночтитлане, — сказал Ревущий Буйвол, пытаясь обойти его. — Она происходила из древнего испанического брака конкистадоров с женщинами Трех племен.
Пако ухмыльнулся, опять преграждая Буйволу путь.
— И моя, чико, — сказал он. — И моя тоже.
— Я даже не знаю твой язык. Я не видел Теночтитлана… Мехико. Что нужно мне сделать, чтобы стать мехикано? — спросил Буйвол.
Они с Пако теперь болтали от привала к привалу, весьма утомляя этим слингера. Стрелок понятия не имел, зачем индейцу становиться каким-то мехикано. И к чему торговцу понадобилось вербовать индейца в земляки. Одно можно было знать точно: Пако опять затевал очередную мерзость. Стрелок поэтому предпочитал наблюдал за ними двумя с безопасного расстояния и в разговоры не встревал.
