Тьма в колодце была кромешной. Где-то внизу грохотал большой механизм, и золото верещало, попадая в его трущиеся части. Пепел обвил косу ногами, стараясь укрепиться прочнее. Волосы натянулись, и под пальцами слингера внутри косы лопнул узел. Потом еще и еще один. С каждым распустившимся узлом стрелок проваливался на пару дюймов ниже.

— Пако! — крикнул он, не зная, жив ли еще мексиканец. — Не дергайся! Это ритуальные волосы, распускаются от каждого рывка!

«Коса самоубийцы», — так называла их Трикс. Она умела плести такие узлы.

Далеко внизу вспыхнул огонь. Безделушки засвистели и запищали в струях газового пламени, будто живые.

Колодец был не шире старательской ямы и внутри напоминал фабричную трубу. Горелки опоясывали его у основания, в несколько рядов. Огонь бил из них попеременно, размягчая сокровища, превращая их в однородную массу. Здесь и там из плывущего металла выныривали черные плавники-лезвия. Они взбивали золото в ровную жидкую гладь.

Пепел моментально взмок. Он прищурился, не в силах терпеть сияние пламени. Воздух в трубе так яростно обжигал ноздри, что дышать приходилось только через рот.

Натянув шейный платок, на нос и прикусив его зубами, стрелок замер. Волосы скользили в его потных ладонях, но любое резкое движение могло стоить ему новых узлов.

Щелк! Горелки отключились разом, и в колодце снова стало темно. Раскаленное золото едва заметно полыхало под ногами, дыша призрачным малиновым светом. Пепел открыл глаза и всмотрелся.

Торговец висел далеко внизу, на фоне тлеющего озера, и медленно вращался, цепляясь за вторую косу.

— Пако! — крикнул слингер.

Голова мексиканца дернулась и тут же свесилась на бок. Он был на грани обморока, — а может быть, уже отключился.

Наконец в багровом сиянии обозначились призрачные стены колодца. Пепел быстро оглядел их. Здесь и там на железе виднелись ровные сварные швы, но зацепиться было не за что, ни рядом, ни выше, ни еще выше, и так — до самого люка, в который они провалились, далеким пятном парившего над головой. Длинные косы исчезали в нем, но без опоры по ним было не взобраться. К тому же волосы распускались, становясь всё длиннее. «Распадутся на пряди, — подумал слингер, — и делу конец».

Путь был открыт только вниз, навстречу раскаленному озеру — и Пепел заскользил туда, стараясь не тревожить хитрые узлы.

Он сразу должен был заподозрить неладное. Коса была живой, но слишком длинной — настоящие волосы не смогли бы так отрасти. «Сколько девственниц ты остригла? Двадцать? Сорок?» — гадал стрелок, опускаясь глубже и глубже в душное пекло.

Трикси не стригла девственниц. Да и девственницами они были вряд ли. Его бывшая нареченная всегда лишь игралась. Она игралась в колдовство, потом в науку, потом в защиту природы, в жертвоприношения, и даже в их роман. Трикс ничего не умела делать без игры и притворства. В итоге Пепел просто устал от нее.

Пако встретил его остановившимся взглядом из-под кожаной шляпы. Пот блестел у мексиканца на лбу, тек с носа и градом катился с подбородка.

— Снимай пончо, — прохрипел слингер.

Торговец не отвечал. Он вцепился в косу обеими руками и не хотел отпускать ее ни на миг. Он вряд ли соображал, где находится.

— Снимай, — повторил Пепел. — Тебя удар хватит.

Медленно вращаясь, Пако проваливался всё ниже. Он был тяжел, и узлы распускались над ним сами собой, размеренно и неуклонно.

Трикс не убивала свои жертвы, а лишь изводила их, опуская женщин в термитники и паучьи колонии, а мужчин пытая с помощью оводов, муравьев и ос. Трикси говорила: эти люди плохие, и природа, согласно ей, имела право взять с них свое.

Стрелок вытянул руку, схватил Пако за шиворот расписного пончо и стащил тяжелую тряпку торговцу через голову, вместе с кожаной шляпой. Тот не стал помогать, но хотя бы не сопротивлялся. Драное пончо упало вниз, распласталось по огненной глади и вспыхнуло, источая невыносимый смрад. Шляпа заскворчала следом — и тут еще одна мысль навестила Пепла.

«Стоит волосам коснуться золота, — подумал он, — они загорятся, и одному из нас конец. А следом и второму». Их шансы на спасение были близки к нулю.

Пока он раздумывал, торговец совершил еще оборот, потом еще — и успел провалиться на полфута.

— Диллинджер! — Пепел вытянул руку, но мексиканец, чуявший угрозу что в обмороке, что во сне, опять вцепился в пистолет мертвой хваткой. Стрелок потребовал: — Отдай! Или выбрось сам. Ты слишком толстый.

— М-М-М-М! — Пако яростно замотал башкой. Он отпихнул слингера и принялся шарить по карманам.

Вниз одна за другой полетели золотые безделушки. Они падали в раскаленную гладь, а Пако худел на глазах, вытаскивая всё новые ценности, опустошая карман за карманом.

Последним в золото плюхнулся тяжелый подсвечник.

— Сам ты толстый, понял? — промычал мексиканец. Он дернулся, и коса над ним тут же уступила еще полфута. Нижний конец ее задымился, и крошечные искры взбежали по волосам снизу вверх, уничтожая на ней мелкие локоны.

Скрипнув коронками, Пако снял с пояса тяжелый диллинджер. Торговец поцеловал ствол напоследок, потом вытянул руку и разжал пальцы.

— Адьос, красавица.

Шлеп!

Пистолет упал вниз, и раскаленная гладь приняла его.

Кланг! Кланг! Кланг! Словно по команде где-то рядом заработали новые механизмы. Из неразличимых сверху отверстий в золото посыпался щебень, песок и комковатый грунт. Лезвия снова пришли в движение, взбивая раскаленный коктейль и замешивая его в тесто.

«Теперь машины всё вычерпают и распылят под землей», — подумал стрелок.

А внизу останутся лезвия, раскаленные докрасна.

— Извини, Пако, — сказал он. — Но всё равно умрем, как видно.

Кланг! Кланг!

— Хотя по-другому, — добавил Пепел и прислушался.

Что-то шло не так.

Золотая каша не убывала, а почва всё сыпалась из подающих отверстий, и лезвия упрямо мололи ее, запекая грунт и металл до каменной твердости.

Кланг! И-и-и-И-И-И!

Лопасти-лезвия совершили в неподатливой массе один последний оборот и со скрежетом встали на месте. В колодце стало тихо — лишь водяные насосы гудели и чавкали далеко вверху.

«Утилизатор», — подумал слингер. Уже много лет федеральный закон требовал от промышленности возвращать отходы в почву, распределяя их в недрах земли-матушки на радость экологическим богам. Весь хлам, пригодный к утилизации, заканчивал свою жизнь в подобных ямах-мусоросжигателях, но…

— Слингер! — позвал торговец.

Военному стрельбищу наверняка полагалась одна такая яма, но…

— Чико! — позвал торговец.

Еще была железная пирамида. И вода. Весь этот… огромный допотопный пламегаситель.

— Пепел! — позвал торговец.

— М-м? — стрелок очнулся.

Всё это совершенно не клеилось.

— Тебе еще повисеть охота? — спросил Пако. — Или спрыгнем уже?

— Стой.

Прижав косу локтем, слингер порылся в нагрудном кармане. Он нашарил половинку сигары, ухватил окурок зубами и сплюнул его на дно. Тот задымился, потемнел, — но не вспыхнул.

— На три-четыре, — сказал Пепел.

Они спрыгнули вниз.

Запекшаяся масса всё еще хранила жар, да такой, что устоять на месте было практически невозможно. Они с Пако бродили по дну колодца как пара встревоженных койотов в волчьей яме, осматривая то, что еще можно было осмотреть. У них под ногами хрустела раскаленная корка, каждый фунт которой мог уйти на фабрике за пару-другую сотен долларов.

— Поломалась машинка, — сообщил торговец, оглядев подающие отверстия. — Всё равно тесно — не пролезть.

Щели были не такими уж тесными, и сам Пепел наверняка пролез бы в одну из них — но каждая оказалась наглухо запечатана землей и щебнем. Насосы все так же гудели вверху, качая воду, и что-то в этом звуке тревожило слингера. Пепел сам не знал, почему, но их размеренное чавканье гнало его вверх еще настойчивей, чем раскаленное дно.

«Дело в горелках», — подумал стрелок. Эти-то как раз не пострадали. Их закопченные жерла опоясывали колодец в два ряда. Горелки встречали Пепла с каждой стороны, куда он ни направлял шаг.