Только когда все инженерные и производственные проблемы были решены и гигантская пирамида противоракетного радиолокатора заняла свое место в географии Подмосковья и в мировой истории, замглавного конструктора Зимин огляделся. И только тогда – во второй половине 80-х годов – у него появились сомнения в том, что же они такое «строили-строили и наконец построили». Сомнения как военно-технические, так и относительно самого назначения подмосковной пирамиды.

Построенный противоракетный комплекс должен был защищать Москву, но, согласно договору между СССР и США от 1972 года, имел для этого не более ста противоракет, и, значит, даже теоретически не мог противостоять атаке с участием 101 ракеты. А в США тысячи ракет. И прорыв всего одной означает трагедию в сотни раз страшнее хиросимской. Допустим даже, что враг благородно запустит такое число ракет, с которым 100 противоракет могут справиться. Справляться с каждой атакующей боеголовкой они будут собственным ядерным взрывом – в небе над Москвой. Это вспышка радиации ярче тысячи тысяч солнц. Одно из требований к противоракетной радиотехнике – чтобы она выдержала такую вспышку. А человек-то сконструирован без учета этих требований. Архитектура Москвы, быть может, и не пострадала бы от противоракетных взрывов, но что станет с обитателями города?

Еще пара нефизических вопросов. Почему защищать надо лишь Москву? Что, Рязань и Хабаровск не жалко? И почему американцы не защитили таким макаром никакой свой город, ни Вашингтон, ни Нью-Йорк? Они что, дураки? Или им жизнь не дорога?

И наконец, итоговый вопрос: для чего же строилась эта пирамида, для чего истрачены гигантские средства, сопоставимые с годовым бюджетом всей страны?

Вопросы все эти не такие уж и сложные, и Дмитрий Борисович Зимин с грустным недоумением признает, что задал их себе поздно. Он не знал, что эпопея противоракетной обороны, в которую он вложил тридцать лет своей жизни, имела драматическую предысторию, которая могла стать и трагическим последним актом истории мировой.

Совершенно секретные события 60-х годов приоткрылись не так давно, позволив понять многое в истории нашей страны.

Наиболее красноречивое свидетельство тех событий – письмо академика А.Д. Сахарова в Политбюро от 21 июля 1967 года, рассекреченное не так давно. В письме речь шла «о двустороннем отказе США и СССР от сооружения системы противоракетной обороны против массированного нападения» – такой мораторий был предложен в марте 1967 года американским правительством.

Сахаров начинаете вежливого, но вполне определенного несогласия с точкой зрения, выраженной за несколько недель до того советским премьером Косыгиным на пресс-конференциях в США. Косыгин утверждал, что подобный мораторий возможен только вместе с общим разоружением, а если по отдельности, то средства обороны всегда моральны, а средства нападения – аморальны.

Отец советской водородной бомбы не идеализировал руководителей США и в своем письме предположил, что американское предложение о моратории «обусловлено, вероятно, предвыборными соображениями, но, – подчеркнул Сахаров, – объективно, по моему мнению и мнению многих из основных работников нашего института, отвечает существенным интересам советской политики, с учетом ряда технических, экономических и политических соображений».

Эти соображения Сахаров и изложил в письме. Исходил он из того, что СССР обладает «значительно меньшим технико-экономическим и научным потенциалом, чем США»: в частности, по расходам на точные науки в 3-5 раз; по эффективности расходов в несколько раз, по выпуску компьютеров в 15-30 раз. И, как он подчеркнул, разрыв возрастает. Поэтому и необходимо «поймать американцев на слове, как в смысле реального ограничения гонки вооружения, в котором мы заинтересованы больше, чем США, так и в пропагандистском смысле, для подкрепления идеи мирного сосуществования».

Сахаров старался объяснить парадоксальный вывод – противоракетная оборона увеличит вероятность ядерного самоубийства человечества. Он лучше других знал, что с конца 50-х годов между США и СССР установилось равновесие сил ракетно-ядерного возмездия. Взаимное Гарантированное Уничтожение – так в США назвали нового стража мира. Английское сокращение MAD (Mutual Assured Destruction) совпадает со словом «безумный», но лучше такой страж мира, чем никакого. У агрессора могло быть только одно преимущество – ядерная смерть на полчаса позже.

А начнись гонка в противоракетной обороне, она вела бы к временным нарушениям этого равновесия страха, или, что не менее опасно, к иллюзиям собственной временной безопасности и, соответственно, к соблазну воспользоваться временным преимуществом и ударить первым.

Другая форма вывода, к которому пришли Сахаров и его коллеги – как в СССР, так и в США: «создание ПРО от массированного нападения нереально».

Но был ли Сахаров сведущ в противоракетных делах? Ведь его военно-научное дело было противоположным – средства нападения?

Средства ракетно-ядерного нападения и противоракетной обороны развивались рука об руку. Противоракетчикам надо было знать, как устроены боеголовки ракет нападения, чтобы их успешно поразить, а конструкторы боеголовок нападения старались их сделать неуязвимыми для противоракет. Советские противоракетчики предпочли бы работать «в творческом контакте» с американскими коллегами Сахарова, но приходилось полагаться на то, что наука и техника интернациональны, даже в совершенно секретной области.

Сахаров, по своему высокому положению, был в курсе всех этих ракетно- ядерных дел. Именно соотношение средств нападения и обороны было тогда темой самых горячих и совершенно секретных обсуждений. По словам Сахарова, тогда он с особенной остротой почувствовал ужас и реальность мировой термоядерной войны: «На страницах отчетов, на совещаниях по проблемам исследования операций, в том числе операций стратегического термоядерного удара по предполагаемому противнику, на схемах и картах немыслимое и чудовищное становилось предметом детального рассмотрения и расчетов, становилось бытом – пока еще воображаемым, но уже рассматриваемым как нечто возможное».

«Исследование операций» – это раздел математики о принятии решений в сложных и неопределенных условиях. В этот же раздел входит так называемая теория игр – о ситуациях, в которых «игроки» объединены и разделены конфликтом своих интересов: не важно, шахматы ли это, экономическая конкуренция или военно-стратегическое противостояние супердержав – на любой конфликт можно смотреть глазами, вооруженными логикой и математикой. Шахматная партия может завершиться выигрышем, проигрышем или ничьей. Партия исторического противостояния супердержав, если хотя бы одна из них положится на противоракетную оборону, неизбежно закончится разгромным проигрышем обоих игроков, – к этому выводу Сахарова привела научная логика.

Ну, а в истории КПСС математическая теория игр уступала практике игр бюрократических. Разумеется, у противоракетной обороны были свои энтузиасты – прежде всего специалисты, лично заинтересованные в разработке противоракетных систем и желающие это свое интересное занятие продолжить. Талантливые и увлеченные конструкторы новой военной техники находили слова, убедительные для вождей научного социализма.

Увлеченность задачей видна даже в послесоветских мемуарах этих людей. К примеру, рассказывая, как на одном из поворотов конструирования точность наведения противоракет ухудшилась, они с вновь испытанным облегчением заметили: «К СЧАСТЬЮ, в процессе проектирования системы выявилась возможность существенного повышения поражающего действия ЯБЧ ПР О. [Главный конструктор] Кисунько договорился с руководством Минсредмаша об увеличении мощности ЯЗ ПР до величины, необходимой для обеспечения эффективного поражения цели».