АССУНТА (нетерпеливо). Вернулась донна Амалия?
ДЖЕННАРО. Нет.
АССУНТА (разочарованно). И Амедео еще нет?
ДЖЕННАРО. Нет.
АССУНТА. Когда же они вернутся? Тут доктор ждет.
Из двери слева входит доктор, за ним — Аделаида.
ДОКТОР (молод, из начинающих, он вежлив и учтив. Одежда скромная, немного поношенная, но опрятная). Никто не приходил?
ДЖЕННАРО. Пока никто, доктор.
ДОКТОР (нетерпеливо). Боже мой, я же вам говорил… Имейте в виду, состояние девочки действительно тяжелое…
АДЕЛАИДА (взывая к небу). Святая Анна!
АССУНТА (подходит к тетке и начинает в унисон с ней читать «Аве Мария», подражая классическому монашескому тону). Аve Maria, gratia plena, Dominus tecum, btntdicta tu in mulieribus…
Постепенно их чтение переходит в бормотание.
ДОКТОР (взглянув на обеих женщин). Действительно тяжелое! Прежде всего потому, что вы лишь в последний момент вспомнили о враче.
АДЕЛАИДА. Дева непорочная!
Ассунта начинает «Аве Мария» сначала.
ДОКТОР (со снисходительной жалостью к двум женщинам). Ну да, вот они, ваши проклятые обычаи. Я просто удивлен, как вы еще выживаете…
АССУНТА (чистосердечно). Разве вы не знаете, в чем дело? Ведь мы врачей считаем дурной приметой.
ДОКТОР (обиженно). Ну и умирайте! Но не впутывайте нас в последний момент в это дело! «Дурная примета»! Мне нравится, что вы говорите это мне в глаза! Между тем «дурная примета» знаешь что тебе скажет? Что с минуты па минуту это бедное создание на тот свет отправятся!
АДЕЛАИДА. Святой архангел Гавриил!
Ассунта снова бормочет слова молитвы.
(Прерывая молитву, доверительным тоном.) Святая Рита, святая Рита, она носит твое имя. (Читает с начала «Аве Мария» вместе с Ассунтой.)
ДОКТОР. Вы зря созываете весь рай. Это делает вам честь, что вы проявляете такие чувства. Вера — это великое дело. Но в данном случае, если не принесут лекарство, которое япрописал, малютка умрет.
АДЕЛАИДА (сердито). Доктор, да вы накличете еще беду на ангельскую душу!
АССУНТА. Вы видите, что мы были правы?
ДОКТОР (заканчивая ее фразу). Что мы, врачи, — дурная примета?
АДЕЛАИДА (пытаясь разуверить его). Нет… Но кто знает, иные говорят: «Будем надеяться. Последнее слово еще не сказано…»
ДОКТОР. Нет. Последнее слово сказано. И сказал его я, если вам угодно. Будем надеяться, конечно… Самое последнее дело потерять надежду. Если они найдут лекарство, девяносто девять процентов из ста, что девочка спасена.
АДЕЛАИДА. Святой Антоний из Пузиллеко!
Ассунта опять читает молитвы. Затем обе женщины выходят в дверь слева.
ДОКТОР (взглянув на часы). Подумать только, сколько времени прошло!
ЧАППА. А трудно найти это лекарство?
ДОКТОР. Гм… Трудно… Сейчас все трудно найти… Потом, в такой час… Да даже если бы был день… Лекарство теперь на вес золота… И если оно есть, то только на черном рынке. Ладно, подожду еще немного.
ДЖЕННАРО. Извините нас, доктор.
ДОКТОР. Ничего. Разрешите. (Уходит в дверь слева.)
ДЖЕННАРО (горько). Если есть, то только на черном рынке. Видели бы вы мать, когда доктор сказал: «Если не найдете лекарства, девочка умрет»… Она выбежала в чем была. И теперь бегает по всему Неаполю. Найдет ли? Кто знает? Доктор сказал: «Только на черном рынке сможете найти». Жена моя побледнела как смерть.
Амедео вбегает с улицы запыхавшись. Присутствие Чаппы приводит его в замешательство, но он берет себя в руки.
АМЕДЕО (к Дженнаро). Ничего нет. Открыты две — три аптеки, но в них этого лекарства нет. Я был в Фурчелле, в Паллунетто, в Кавоне. Спрашивал в каждом доме — ничего! Говорят: «Завтра… если попадется…»
Появляется Поп.
ПОП (у входа, запыхавшись). Дайте присесть. Ноги горят! (Садится на первый попавшийся стул.)
Из двери слева входит доктор.
Доктор (к вновь прибывшим). Ну как?
ПОП (подходит к доктору и показывает ему принесенные лекарства). Доктор, вот эти нашел, не обойдетесь ли…
ДОКТОР. Обойдусь, если это то, что мне необходимо… (Рассматривает лекарства.) Это от чесотки…
ПОП (с готовностью). Не подойдет?
ДОКТОР (недовольно). Послушайте, ваши глупости выводят меня из себя!
ПОП (подавая ему другую бутылочку). А вот это как, посмотрите-ка?
ДОКТОР (быстро взглянув па лекарство). Это помогает удерживать молоко у рожениц,
ПОП (в замешательстве). Да ну? (Подавая коробку.) А это?
ДОКТОР (отклоняя все). И это тоже не то. (Приходя в ярость.) Натащил неизвестно что! Святой бог, я же тебе написал на бумажке. Раз не то, что я написал, не носил бы…
ПОП (стараясь задобрить). Доктор, вы не сердитесь. Теперь совсем не так, как до войны, когда можно было все достать. Немножко доброй волн надо и со стороны докторов… (Упрямо.) Посмотрите, нельзя ли обойтись этим…
ДОКТОР. Парень, я сейчас тебя вышвырну на улицу, и покойной ночи! «Обойдитесь этим…». Да что ты думаешь, это тебе подметки подбивать, что ли? (Достает из кармана ручку и пишет в своем блокноте.) Попытайся еще… (Отрывает листок.) Иди к моему коллеге. Может, у него есть. Адрес я тебе тут сверху написал.
ПОП (берет листок). Это далеко?
ДОКТОР. За десять минут сможешь сбегать туда и обратно. Ненужное не тащи, не то я тебе все в лицо выплесну.
ПОП. Ладно. (Убегает.)
ДОКТОР. Всего хорошего. (Уходит в дверь слева.)
АМЕДЕО (во время последующего диалога ходит по комнате, озабоченно посматривая то на Чаппу, то на отца, то на часы, то в переулок. Он взволнован и расстроен. Уйти не осмеливается, по все же что-то важное тянет его из дому. Наконец решается и полуулыбкой пытается оправдать свой уход). Возможно, что мама нашла. (Имеет в виду лекарство.) Она принесет. Немножко терпения… Папа, ты будешь здесь? Я сбегаю в переулок Турретта.
Чаппа украдкой посматривает на Дженнаро.
ДЖЕННАРО (невозмутимо). Ну что ж, если это тебе так необходимо…
АМЕДЕО (не понял душевного состояния отца; даже осмелел от его невозмутимого гона). Одно срочное дело. Но я быстро вернусь.
ДЖЕННАРО (уклончиво). И знаете, что я думаю, бригадир? Что вам в эти дни приходится постоянно быть на ногах при исполнении ваших обязанностей. (К Амедео.) Ты торопишься?
АМЕДЕО (неуверенно). Нет.
ДЖЕННАРО (Чаппе). Ну да. (Сыну.) Садись.
Амедео несколько поражен, машинально садится.
Потому что в этой неразберихе во время войны растет преступность. Контрабандисты, спекулянты, жулики… Езда с подделанными пропусками, фальшивые документы… Похитители автомобилей…
Амедео вздрагивает от неожиданности.
И я всегда вспоминаю, что вы мне сказали в тот день, когда я изображал покойника: «Но еще большее святотатство поднимать руку на такого живого, как ты». Некоторые вещи прощаются… И вы поэтому не надели тогда на меня наручники. Понятно… Это живые люди, живой народ, ему надо как-то защищаться. Жулику, если он сумел вывернутся, ты говоришь: «Ладно, ты меня в дураках оставил, но ты нашел средство к существованию». А иной, пожалуй, даже похвалит: «Ловкий парень». Нужны хитрость и смелость, чтобы разъезжать на грузовике с фальшивыми документами… И все же потом говорят: «Он проворный малый, напористый, наладил перевозку…» Сколько людей сыты благодаря этим грузовикам, которые снуют туда и обратно… К тому же он рискует шкурой, потому что где-нибудь в глуши его может настичь пуля… Проституция? Что ж, бригадир… А разве война не несет нищету? А нищета не несет голод? А голод к чему приводит? Вот и получается. Кто от нищеты, кто от голода, кто по невежеству, кто по доверчивости… Но потом это проходит, забывается… Так было во всех войнах… Мы расплачивались… За войну всем приходится расплачиваться… Но воры… Нет, это не прощается! Правда, бригадир?
