ПОП (встает и ставит стул на место). Доброй ночи. (Идет.)
ДЖЕННАРО. Не забудь о моем поручении.
ПОП (из переулка). Ладно. (Уходит.)
ДЖЕННАРО (закрывает застекленную дверь и медленно подходит к жене. Не знает, с чего начать; смотрит па дверь в комнату больной девочки, наконец решается). Амалия, не знаю почему, но этот ребенок, что лежит там, заставляет меня думать о всей нашей стране. Я вернулся, ожидая найти свою семью или уничтоженной, или спасшейся, живущей честно. Почему я так думал?.. Потому что я возвращался с войны… А тут, оказывается, никто не хочет слышать о ней. Когда я вернулся с прошлой войны, все меня зазывали: один туда, другой сюда. Чтобы узнать, чтобы послушать о боевых эпизодах, о героических подвигах… До того ведь доходило, что, когда мне нечего стало говорить, помню, чтобы отвязаться, я выдумывал, рассказывал о случаях, которых не было или же были, но с другими солдатами… Потому что собиралась толпа, народ хотел слушать… ребятишки… (Вспоминая энтузиазм слушателей тех времен.) «Солдат! Расскажи нам! Дайте ему выпить! Итальянский солдат!» А теперь почему никто не хочет и слышать об этом? Прежде всего потому, что… это не твоя вина, ведь не ты затеяла эту войну… Затем потому, что деньги кружат голову… (Понимающе.) Сначала ты видела их понемногу, потом сотнями тысяч, миллионами… Ты уже больше ничего другого не понимала… (Открывает ящик комода, достает два — три пакета с оккупационными кредитками по тысяче лир. Показывает их Амалии.) Смотри, вот… Они производят на тебя впечатление, потому что ты их видела понемногу и не успела понять то, что понимаю я, который вернулся и увидел их сразу все вместе… Вся эта масса тысячных бумажек кажется мне какой-то шуткой, безумством. (Рассыпает банковские билеты по столу перед Амалией.) Заметь, Амалия, я прикасаюсь к ним, и у меня не бьется сердце… А оно должно биться чаще, когда берут в руки тысячные бумажки. (Пауза.) Что тебе сказать? Останься я здесь, возможно, и я потерял бы голову… А что я должен делать с дочерью, которая вчера вечером у кровати больной сестренки покаялась мне во всем? Взять ее за руку, вывести на улицу и сказать: «Иди в проститутки»? И сколько таких отцов, которым пришлось бы выгнать своих дочерей? И не только в Неаполе. Во всех странах света. А что мне делать с тобой, Амалия, раз ты не сумела быть хорошей матерью? Убить тебя? Разыграть трагедию? (Все более взволнованно и мудро.) Но не достаточно ли трагедий, что разыгрываются по всему свету, не достаточно ли траура, который у всех нас на душе… А Амедео? Амедео, который стал вором?
Амалия вздрагивает, устремляет глаза в пространство. Слова Дженнаро, как в зеркале, отражаются на ее лице.
Амедео стал вором. Твой сын крадет. И… возможно, о нем я не подумал, потому что о нем есть кому подумать… (Волнение Амалии не проходит незамеченным для него. Он чувствует жалость.) Ты теперь меня поняла. И я понял, что должен быть здесь. Чем больше грозит семье гибель, тем большую ответственность доджей брать на себя отец семейства. (Мысли его устремляются к больной малютке.) И если бы каждый мог заглянуть в эту дверь… (Указывает на дверь, слева.) Если бы каждый положил руку на сердце… Теперь нужно подождать, Амалия… Надо подождать. Как сказал доктор? Нужно переждать ночь. (Медленно идет вглубь, открывает стеклянную дверь, как бы впуская свежий воздух.).
АМАЛИЯ (побеждена, убита горем, плачет, словно очнулась от кошмара). Но что же произошло?.. Что произошло?..
ДЖЕННАРО (громко. Его голос слышен в переулке). Война, Ама!
АМАЛИЯ (растерянно). Что я в этом понимаю? Что же произошло?!
Мария Розария входит из двери слева. В руках у нее миска с ложечкой. Она идет в сторону «дворика».
ДЖЕННАРО. Мари, согрей мне немного кофе…
Мария Розария, не отвечая, идет к маленькому столику направо, зажигает спиртовку и ставит на нее небольшой кофейник.
АМАЛИЯ (вспоминая счастливую скромную жизнь в прошлом). По утрам я ходила на рынок… Амедео провожал Ритуччу в школу и шел на работу… Я возвращалась домой и готовила обед… Что же произошло?.. По вечерам мы все садились вокруг стола и, прежде чем начать есть, крестились… Что произошло?.. (Тихо плачет.)
Медленно входит Амедео. Смотрит на всех.
АМЕДЕО (с беспокойством). Что с Ритуччей?
ДЖЕННАРО (сидит у стола. Услышав голос Амедео, вздрагивает. Его лицо проясняется. Ему хочется заплакать, но он овладевает собой). Нашлось лекарство. (Встает и, сдерживая себя, продолжает.) Доктор сделал все, что надо. Теперь нужно переждать ночь. (Затем спрашивает с деланным безразличием.) А ты? Не пошел на свидание?
АМЕДЕО (робко). Нет. Я подумал, что с Ритуччей плохо, и вернулся. Решил, что нехорошо так поступать.
ДЖЕННАРО (с легким упреком). Да, нехорошо. Поцелуй меня.
Амедео порывисто целует.
Иди побудь немного у кровати малютки. У нее жар.
АМЕДЕО. Да, папа. (Идет.)
ДЖЕННАРО (останавливая его). И если завтра Ритучче будет лучше, я тебя сам провожу в газовую компанию, и ты снова поступишь на работу.
АМЕДЕО (твердо). Да, папа. (Уходит в дверь слева.)
Мария Розария приготовила кофе и подает чашку отцу. Дженнаро нежно смотрит на нее. Видит по ее глазам, что девушке тоже хотелось бы получить поцелуй прощения, как и Амедео. Не колеблясь, привлекает ее к себе и целует в лоб. Мария Розария чувствует себя словно освобожденной и в волнении уходит в дверь налево. Дженнаро собирается выпить кофе, но, посмотрев на Амалию, усталую и убитую, останавливается.
ДЖЕННАРО (подходит к жене и с сочувствием и нежностью искренне произносит). На… выпей глоток кофе… (Подает ей чашку. Амалия охотно принимает и смотрит на мужа вопросительным взглядом, в котором читается мучительный вопрос: «Как мы все это исправим? Каким образом сможем стать опять честными людьми? Когда?» Он догадывается, о чем она думает, и отвечает мудро.) Надо подождать, Ама. Ночь должна пройти! (С этими словами садится рядом с ней к столу, как бы в ожидании, с верой в лучшее будущее.)
