— Готов, — голос механика сорван от долгих часов непрерывного крика. — Главное чтобы хватило центробежной силы вихря.

Сол кивает. Расчеты маркиза говорят, что начальная скорость входящего в завихритель потока газа будет достаточной, чтобы создать мощный смерч внутри аппарата. Там, после очистки, газ — четырехвалентный оксид серы — попадет во вторую печь, где под температурой в пятьсот градусов с ванадиевым катализатором станет шестивалентным и пойдет на теплообмен и дегидрацию, на выходе обратившись в вожделенный олеум.

Шестиметровая свеча циклона вибрирует и гудит, словно гигантская туба. Эд наклоняется к стенке, чувствуя жар разогретого металла. Закрыв глаза, он прислушивается. Да, вот он — шорох множества мелких песчинок, прижатых вихрем к стенкам аппарата. Сейчас по ту сторону металла они медленно сползают вниз. Газ же поднимается вверх и по трубе уходит в третий цех.

Эд сбегает вниз по лестнице, направляясь дальше. Пока все идет, как по написанному. Еще бы ему не идти — после стольких дней отладки и доделок!

Спичка снова оказывается рядом, упрямо толкая Эда своей коробкой.

— Эдди! Эдди, стой!

— Хорошо! — Сол замирает на месте так резко, что мальчишка, не успев затормозить, врезается ему в спину. — Давай свои сэндвичи. Нет, погоди. Пойдем вон туда.

Они направляются в небольшой закуток между контактным аппаратом и теплообменником. Спичка ставит коробку прямо на пол. Эд приседает на корточки, раскрывает и достает оттуда слегка помятый бутерброд и бутылку в оплетке. Только с первым укусом он понимает, насколько ему хочется есть.

— Спасибо тебе, Спичка, — с набитым ртом бормочет он. — Ты настоящий друг.

— Должен будешь, — самодовольно заявляет мальчишка. Засунув руки в брюки и пиная несуществующие камешки, он делает несколько шагов в сторону — просто чтобы подчеркнуть свою значимость. Глаза его при этом неотрывно следят за Эдвардом — горящий взгляд ребенка, который вдруг почувствовал себя важным и нужным для взрослого.

Эд напрягается — к общей какофонии цеха присоединяется тихий, едва различимый свист. За дни, проведенные здесь, Сол выучил все звуки, которые издает его установка: визг, лязг, скрип, грохот, все. И этого свиста он не помнит.

Эд рывком понимается на ноги, надкушенный сэндвич падает на пол. Спичка в пяти шагах от него открывает от удивления рот. Свист резко усиливается — от него уже больно ушам.

— На пол!!! — Эд кричит так, что закладывает уши. Или это снаружи на них так давит? Свист становится ниже, раскатистей, теперь он звучит так, будто на бетонный пол упало что-то неимоверно тяжелое, и от этого падения задрожало все здание. Пространство вокруг, словно выдранное из ткани мироздания божественной дланью, срывается куда-то в сторону, унося с собой все — людей, предметы, даже само здание, все круша и ломая.

Спичку отрывает от пола, Эд прыжком пытается достать до него, но неведомая сила подхватывает и его, швыряет с такой силой, что трещат кости. Они падают, прокатившись среди обломков, Эд чувствует, как сверху его сдавливает чем-то угловатым и громоздким. В ушах звенит, в глазах пляшут багровые пятна…

В то же мгновение все стихает. Эд пытается подняться. Пока ничего не болит, в голове звон, но зрение и слух восстанавливаются быстро.

Достаточно быстро, чтобы увидеть, как начинает изгибаться отводящий парубок на аппарате. Стальная труба со стенкой в три миллиметра толщиной, как живая начинает выкручиваться. Время становится вдруг вязким и медленным, странно оцепенение сковывает Сола. С неимоверным усилием мозг пробивает эту пелену. Рывком Эд оборачивается, находит взглядом Спичку. Паренек лежит совсем рядом, ноги придавлены деревянной балкой. Лицо — белое, как погребальный саван, в глазах — искреннее удивление ребенка, толком и не уразумевшего, что произошло вокруг.

Сол обхватывает балку руками, с хриплым криком отбрасывает ее в сторону, сгребает мальчика в охапку, тут же скакнув в сторону. За спиной с оглушающим хлопком рвется патрубок, и струя кипящей кислоты ударяет, как из брандспойта, в то место, где они стояли секунду назад. Брызги попадают на одежду, что-то похожее на мелкие угольки обжигает щеку. Сразу три пары рук подхватывают Эда, волокут дальше, прочь от установки. Он вырывается, отчаянно ругаясь, но собственный крик кажется ему тихим, словно доносящимся из-под воды. Чувства приходят в норму быстро — через секунду он уже видит контактный аппарат с вырванным штуцером, рабочих, в отчаянно спешке затягивающих вентили на подающих трубопроводах, вырванные взрывом фермы, дымящуюся лужу кислоты на полу.

— Во второй цех! — Эду требуется несколько секунды, чтобы оценить ситуацию. — Сбросить температуру в обеих печах на двести! Стравить пар на подающих насосах!

Только теперь, когда его приказы выполняются, он оглядывает себя. Спичка все еще висит у него на плече, изо всех сил обхватив руками шею Сола. Штаны у мальчишки изодраны и выпачканы чем-то темным.

Эдвард оглядывается, тут же наткнувшись на Сейджема Таута, щекастого толстяка в черном парике, съехавшем на бок, в фартуке и крагах, надетых прямо на камзол.

— Мистер Таут! — Эд хватает его за плечо, подтягивает к себе и кричит прямо в ухо. — Я отнесу этого малого в лазарет! Вы должны уменьшить подачу на обоих компрессорах — но сделать это постепенно, соразмерно сбросу температуры в печах. Помните — печи останавливать нельзя — на их повторный розжиг у нас может уйти месяц! Найдите Барди, согласуйте сброс мощности с ним! Вы поняли?!

— Да, мистер Сол!

Эти слова Эд уже не слышит — он разворачивается и широким, размашистым шагом идет к выходу. Мальчишка-беспризорник, которого он сейчас держит на руках, для него важнее, чем вся эта чертова фабрика и все то золото, которое в нее вложено.

За воротами толпа — с десяток рабочих сгрудились вокруг кого-то, крича и размахивая руками. Бригадир, вооруженный палкой, орет, как резанный, пытаясь привести толпу к порядку.

— Это что еще?! — напрягая глотку, выкрикивает Эдвард. Мощи его легких хватает чтобы перекрыть шум цеха и галдеж рабочих. Замерев, они расступаются, открыв лежащего на земле человека. Одежда его изорвана, а лицо перепачкано кровью. Похоже, его били.

— Эта собака перекрыл шестой вентиль! — раздается из толпы выкрик. — Это он все устроил!

— Вот как? — Эд подходит ближе, поудобнее перехватив Спичку, сипло застонавшего. Парня нужно было отнести в лазарет. Остальное могло ждать.

— Бригадир! — Сол развернулся к усатому обладателю полированной палки, крепкому мужчине лет пятидесяти. — Возьмите этого человека и заприте во втором складе. И чтоб никого к нему не пускать!

— Ну что, парни! Вы слышали босса! Давайте этого петушка под замок!

Лазарет — невысокое одноэтажное здание — находился прямо на территории фабрики, прямо за проходной. Сол договорился с орденом Скорбящих Сестер и пятеро плакальщиц теперь работали на него, внимательно следя за здоровьем рабочих. Каждый на фабрике дважды в день, в начале смены и в конце, проходил обязательный осмотр. Эпидемии на своей фабрике Сол допускать не собирался.

Встревоженные взрывом монахини стояли в дверях. Приняв из рук в руки Спичку, они скрылись во внутренних палатах, запретив Солу ходить. Напряженный, он прохаживался по приемному покою, пока одна из плакальщиц, пожилая дама, сухая как жердь с льдистыми, почти бесцветными глазами, не вышла к нему.

— У мальчика сломана правая берцовая кость. Перелом очень тяжелый.

— Что значит тяжелый? Очистите и прижгите рану, наложите гипс… я хотел сказать, закрепите ногу дощечками. Главное — не допустить заражения…

— Мы знаем, как лечит переломы, мистер Сол, — монахиня остается невозмутимой, в упор глядя на него своим стеклянными, прозрачными глазами. — Этот мальчик… кто он вам?

Старая ворона думает, что Спичка приходится Эду сыном. Незаконно рожденным, понятное дело. Иначе как объяснить такое покровительство джентльмена оборванцу?

— Никто. Мальчик на побегушках, которого я подобрал на улице. Толковый малый, я к нему привязался…