— Мне не к кому было обратиться за советом в тот момент. Пришлось положиться на собственное чутье. И, скажу вам, за прошедшие месяцы поводов усомниться в честности этого человека у меня не было.

— Все равно, я советовал бы вам подыскать другого поверенного. Могу рекомендовать замечательную контору — «Амад Тарсерс и сыновья». Уважаемое адвокатское семейство, богатый опыт ведения дел с промышленниками и предпринимателями.

— Благодарю за совет. Не премину посетить.

Слухи о репутации Барнинга не были досужими. Этот низкорослый, сутулый старикашка вот уже не один десяток лет вел дела преступных воротил Западного Края. Рипперджек был у Барнинга на особом счету: Альбардиш безумно боялся мантикора, но вместе с тем, похоже, весьма неплохо на нем зарабатывал. Появление Эда, как посредника между ним и Джеком, Барнинг воспринял как дар судьбы, хотя работа ему досталась не простая и не самая привычная. Страх или усердие помогали ему, но в итоге все необходимые бумаги Эдвард получил.

Разговор прерывается — до тех пор пока дамы остаются за столом, вести мужские разговоры считается невежливым. Подают первую перемену блюд. Теперь перед хозяином — седло барашка, перед хозяйкой — вареная индейка. С небольшой задержкой слуги выставляют «угловые» блюда — котлеты, тушеную капусту, овощное пюре и запеченные куриные сердечки. Снова звенят передаваемые тарелки, гости осторожно хвалят гостеприимство хозяев. Эд, заметив, что Анна опять опустила взгляд в тарелку, чувствует какую-то неловкость. На самом деле, это первый раз за последние пару лет, когда ему нужно поддерживать светский разговор с малознакомой девушкой. С этим не было особенных проблем до женитьбы, еще меньше стало после, но вот с того времени, как уснула Алина, он вообще не знакомился с девушками. И уж тем более не посещал такие вот мероприятия.

— Знаете, — начинает он, с удивлением обнаружив, что голос звучит хрипло. Пришлось прокашляться. — Я все никак не привыкну к здешней погоде. Сырость, постоянные дожди, снега почти нет…

— А на вашей родине выпадает снег? — не поднимая глаз, спрашивает Анна.

— Не то чтобы очень, — задумавшись, произносит Сол. — Но пару недель в году стоят крепкие морозы, и снега может выпасть много. Бывало, за ночь машины по крышу заваливало…

Мисс Лоэтли смущается, а Эду остается только ругать себя последним дураком.

— Простите, я ещё не до конца освоил ваш язык. «Машины» — так у нас называют брички и омнибусы.

— Спасибо, — видимо, девушка не нашлась с ответом. Эду её смущение кажется… милым, что ли. Притягательным.

— Последнее время всем тяжело в Олдноне, — говорит Анна негромко, стараясь не привлечь внимание сидящих рядом. — После Великого Пожара неба совсем не видно, а дождь оставляет черные потеки. Это сажа смешалась с облаками. Многие уезжают к морю, на курорты. Подальше от Смога, Красной смерти и Великого пожара.

— Вы тоже хотели бы уехать? — грусть в голосе Анны трогает Эдварда. Девушка качает головой — с неожиданной страстностью.

— Даже не знаю. Здесь меня мало что держит. Свой жизненный уклад я с легкостью воссоздам даже в самой глухой деревне; подруг у меня нет, ну или почти нет. Думаю, с ними мы могли бы поддерживать переписку. Близких родственников не осталось, дальние все живут далеко отсюда и едва ли даже думают обо мне…

— Выходит, вы совсем одна?

— Нет, отчего же. Леди Данбрелл очень добра ко мне, я вижу, что всеми силами она старается заменить мне мать. Тинк… я хотела сказать мисс Тинкер Данбрелл, дочь леди Арлин, моя подруга. Наши взгляды на жизнь различны, но… но мы ладим.

Эдвард ловит на себе взгляд хозяйки дома. Контрастно очерченные помадой губы, заметив его, складываются в улыбку, в которой ощущается нечто неприятное. Эдакая смесь сочувствия и брезгливости. Сол готов спорить, что в равной степени эти эмоции относятся и к нему и к мисс Лоэтли.

За разговором незаметно приходит третья перемена блюд — десерт. Эдвард уже вполне сыт, но совсем отказываться от еды считается предрассудительным и может истолковаться как знак неуважения. Приходится взять переданного хозяйкой пудинга и предложенного слугой сырного фондю.

— расскажите о своей родине, — просит Анна. — Мне всегда хотелось побывать на континенте. Кажется, там все совершенно по-другому. Особенно в дальних колониях. Офицеры, возвращаясь, рассказывают удивительные вещи.

«Например, что Красную смерть привезли в трюме военного корабля, — некстати вспоминает Сол одну из услышанных в Западном краю баек. — Чудесная аллегория, если конечно не предположить, что и не аллегория вовсе. Если существует Король Чума, то почему бы Красной смерти во плоти не бродить по олднонским улицам?»

— Так вы расскажете что-нибудь? — вопрос Анны заставляет его вздрогнуть.

— Да, конечно, — кивает он. — Моя страна… что бы вам рассказать… Моя страна не слишком богата. Это осколок распавшейся империи, до сих пор живущий плодами былого величия. Наши правители столь же активно пользуются ими, сколь и поносят ушедшие порядки. Простые жители более равнодушны — их более заботит хлеб насущный. Раньше многие учились… участя и теперь, но не для того, чтобы научится, а потому что диплом университета стал нужен для любого служащего. Наши женщины могут работать наравне с мужчинами, но их неохотно берут на службу…

— Могут работать, но их не берут? Почему?

— Ну, — Эд задумывается, насколько принято говорить олднонской девушке о беременности и родах, — не каждая мать может пригласить няню и кормилицу, чтобы самой вернуться на службу сразу после… родов.

Никакой особенной реакции это слово у Анны не вызывает. Ну что, уже легче.

— К тому же, многие матери не хотят оставлять своего ребенка. Из-за этого, они могут не появляться на службе очень долго — даже годами. Нанимателям это не очень нравится.

Мисс Лоэтли кивает:

— Благодарю за разъяснение. Теперь мне понятно.

Эд кивает. Наверное, Анне такое объяснение даже понятнее, чем большинству женщин того, реального мира. Эта мысль только сейчас приходит в голову Эдварду: ведь на самом деле у всей истории женской эмансипации всего одна краеугольная причина. Контрацепция. О каких правах женщины могла идти речь, когда вся ее взрослая жизнь была, по сути, чередой беременностей и родов? Даже если средства позволяли переложить воспитание детей на сиделок, содержание дома — на слуг и управляющего, все равно. Только когда люди изобрели действенную защиту, только тогда у женщин появилась реальная возможность вмешиваться в мужские дела. Хорошо ли это? Не получится ответить на этот вопрос, слишком много тут факторов. С одной стороны — установленный природой порядок вещей, с другой — прогресс и развитие общества. Даже секс сам по себе изменил свою суть и природу, обратившись из акт продолжения рода в обычное удовольствие. А зачатие стало нежелательным побочным эффектом.

— Знаете, я хотела бы посетить вашу страну, — слова мисс Лоэтли прерывают размышления Сола.

— Боюсь, это невозможно, — качает он головой. — Границы моей родины… закрыты для чужаков. Я и сам уже не знаю, смогу ли вернуться туда.

Девушка поднимает взгляд на Эдварда. В глазах ее читается осторожное, сдерживаемое сочувствие.

— Должно быть, это тяжело, — говорит она после некоторого молчания, — знать, что можешь никогда не вернуться домой.

— Я не знаю, — пожимает плечами Сол. — До сих пор у меня не было времени задуматься об этом всерьез. Слишком много дел.

Обед подходит к завершению — дамы, следуя за леди Арлин, переходят из столовой в гостиную, оставляя мужчин за столом, куда тут же приносят очередную перемену блюд — в основном закусок, присовокупив к ним пару бутылок крепкого.

— Не скучаете, мистер Сол? — интересуется сэр Данбрелл. — Эта молодая особа не утомила вас своей холодностью? Хотел бы я вам сказать «взбодритесь», но скоро танцы — и ваша партнерша вернется к вам снова.

— Спасибо за заботу, сэр, — Эд сдержано кивает. — Скажу честно: мисс Лоэтли — милая девушка. Беседовать с ней было приятно.