В полумраке поблескивало серебряное шитье на белых складках бархатного полога над кроватью. На столике, в серебряном канделябре, горели свечи. Оставшись одна, Адельгейда вдруг почувствовала, что неспроста ее окунули в бассейн, не только для привычного вечернего омовения. Ей сразу показалось, будто вода необыкновенно блестит, переливается бликами магии. Спать больше не хотелось, усталость прошла, тело наполняла необыкновенная свежесть и легкость. Королева потянулась, потом села, откинув легкое покрывало. Супруг запаздывал.

Но ожидание не успело затянуться, Роланд, наконец, появился. Он тоже переоделся, оставив парадный наряд на попечение хранителя гардероба. Двери за королем бесшумно закрылись. Убедившись, что чудо свершилось, то есть никого из свиты поблизости не осталось, он сел рядом с женой и облегченно вздохнул:

— Оказывается, у меня есть придворный с должностью "провожающий его величество в спальню ее величества". Еле отвязался. Не увольнять же его только потому, что я и сам найду дорогу?

— Это было бы жестоко, — засмеялась Адельгейда.

Она посмотрела в глаза тому, которого отныне называла мужем, почувствовала его взгляд, совсем другой, новый, и вдруг порывисто обняла его, уткнулась в теплое плечо. Роланд понимал ее волнение, и осторожно, нежно гладил по голове, перебирал гриву густых волос. Откинул локон, коснулся губами щеки, вкрадчиво шепнул:

— Я все еще не теряю надежды тебя соблазнить…

Адельгейда улыбнулась:

— И как ты собираешься это сделать?

— Сначала развяжу вот этот бантик… — король потянул за атласную ленточку бретельки, — а потом этот…

Поцелуй обернулся жарким пламенем. Конечно, придворные дамы нашептали молодой королеве всяких глупостей, надавали советов и напутствий, годных в самый раз для дурочек, цепенеющих от страха при мысли о новоявленном супруге. Неужели они ничего не поняли, не сумели представить, как он дорог и желанен ей? Что от его прикосновений, от каждой ласки, все более смелой и настойчивой, ее сердце наполняется вовсе не смущением, а предательским чувством, что это сон, что не бывает в жизни такого счастья, ослепительного, похожего на безумный вызов небесам. И все бесконечные церемонии и обряды были лишь для того, чтобы между нею и ее единственным, самым любимым и прекрасным мужчиной больше не осталось преград. Никаких, никогда. Обещанная боль уколола и растаяла, сметенная совсем другими ощущениями, и Адельгейда не знала, сумеет ли вынести этот сладостный восторг и не лишится чувств, она не представляла прежде, что любовь до головокружения бывает не только в переносном смысле…

Забытые свечи догорали на столике у кровати. Блаженная полудрема так и не обернулась сном, новобрачная открыла глаза, потянулась, откинула за спину рассыпавшиеся волосы. Приглядевшись, догадалась, что за белый кружевной ворох повис на вычурной раме картины напротив кровати — это Роланд зашвырнул подальше ночную сорочку жены, чтобы она не вздумала снова ее надеть. Его собственная одежда валялась на полу в полнейшем беспорядке.

— Так тебе нравится быть королевой? — спросил он с улыбкой, и Адельгейда засмеялась, обняла его, прижалась губами к щеке. Она увидела шрамы у него на груди, и прогнала мучительные воспоминания — эти шрамы могли стоить ему жизни. И никогда, никогда бы… Тем острее казалось сбывшееся блаженство, и, похоже, поцелуями она немного увлеклась.

— Миледи рискует… — предупредил Роланд.

— Чем? — невинно удивилась Адельгейда, и в одно мгновение оказалась опрокинутой, прижатой к мягким подушкам.

— Встретить рассвет, не увидев ни одного сна.

— Пусть рассвет не торопится!

Так впору забыть не только о рассвете, но и о целом мире. Обо всех мирах.

— Постой! — она слегка отстранилась, — Я хотела сказать кое-что. Ты был совершенно прав, любимый.

— О чем ты?

— Участвовать — гораздо лучше!

Спокойно спать этой ночью мало кому довелось. Когда бал уже почти закончился, а гости натанцевались до изнеможения и стали разъезжаться по домам, Кассандра и Морис заявили, что ничуть не устали и желают продолжить вечеринку. Переодевшись попроще и легкомысленно отказавшись от провожатых, они ушли из королевского замка.

Может, где-то эта ночь и была темной, но только не на улицах Алуа. Горожане не спешили заканчивать праздник, увеселительные заведения работали полным ходом, из распахнутых дверей то и дело доносилась музыка, а если хозяева побогаче, фасады расцвечивали еще и живописные узоры магических огоньков. Это было чудесное ощущение — бездумно бродить среди ночи по улочкам почти незнакомого города в чужой стране и даже в чужом мире. Чужеземцы вместе с королем успели вторгнуться в этот город и завоевать его, но не успели толком разглядеть, не из окна экипажа и не со стены замка, а вот так, по настоящему, смешавшись с толпой. К первому из приглянувшихся заведений Кассандра бесцеремонно потянула своего приятеля.

Это заведение не обошли вниманием и доблестные служители Невидимой стражи. Старые знакомые, дознаватели, в день штурма помогавшие принцу Экхарту чистосердечно сознаваться в содеянном, сидели за столом. Оба изрядно навеселе и не одни — в компании двух веселых девиц. На сей раз Невидимые были не в своей серой форме, а в обычной одежде, что, впрочем, не помешало узнать их с первого взгляда. Да и они не жаловались на слабую память.

— Герцогиня Лорандевайс! Морис, и вы здесь?! — обрадовано воскликнул тот, который маг, и немедленно пригласил присоединиться.

Приглашение вновь прибывшие приняли с готовностью, и быстро доказали, что забрели сюда с самыми серьезными намерениями. Когда прислужница в очередной раз убрала со стола опустошенные блюда и бутылки и приняла новый заказ, Морис оглядел заведение умильным взором и спросил:

— А чем тут у вас благородные господа занимаются в свободное от войны время? Что пьют до посинения и девиц портят…

— Тоже до посинения, — икнув, подсказала Кассандра.

— …я уже понял, — невозмутимо продолжил Морис, — а как насчет чего-нибудь пооригинальнее?

Сыщики задумались, но поскольку в силу своей профессии чаще всего сталкивались с оригинальностями весьма специфического свойства, вряд ли стоило приводить их в пример. Неровен час, чужеземцы подумают, будто здесь такое и правда в порядке вещей.

— А давай кабак откроем! — вдруг осенило Кассандру, — что-нибудь эдакое, чего здесь отродясь не видели! Во, и название хорошее знаю — "Сиреневая оторопь"!

Собутыльники вытаращили глаза, а Морис поперхнулся пивом. Прокашлявшись, он шепотом уточнил:

— Ты чем там торговать собралась? Я ж все-таки полицейский, забыла?..

Забыла или нет, оказалось не важно, потому что служанка принесла новый, уставленный тарелками поднос. Дальше пошло еще веселей. Поднявшись из-за стола на слегка заплетающихся ногах, Кассандра отобрала у музыканта непонятную бренчалку, издали похожую на гитару, влезла на невысокий помост — подобие сцены и принялась петь под собственный аккомпанемент, весьма недурно и с успехом у публики. Она уже всерьез задумывалась о карьере ресторанной певички, когда один их подгулявших богатеев решил осчастливить ее денежным подношением, возможно даже надеясь, что оное сойдет за аванс. Нетрезвый ценитель красоты и вокала оказался далеко не снайпер, и в декольте певицы увесистой золотой монетой не попал. Зато Кассандра вернула подношение с отменной точностью, именно туда, куда целилась. Собственно, с этого драка и началась.

Увидев, что его даму обзывают по-всякому, да еще и с приличного расстояния, не рискуя подойти поближе, Морис провозгласил:

— Я как раз в настроении учинить маленькую победоносную войну! — и поднял первую подвернувшуюся скамью, с вежливыми извинениями стряхнув с нее посетителей.

— Чур, без магии!!! — рявкнула со сцены Кассандра, перекрыв нарастающий гвалт. Ну не знала она, что за недозволенное применение магии в столице и так полагается кара похуже ее праведного гнева.