— Ты ошибся, я не одна из твоих придворных дам, — сухо сказала леди Эсперенс.
— В каком смысле — моих? — еще больше опешил ее партнер, — штат придворных дам полагается королеве, а не мне!
— Тебе лучше знать. Я видела, куда ведет потайной ход в замке!
— Вот в чем дело! — понял Роланд и усмехнулся — Глупо отпираться, я действительно не раз пользовался тем ходом, хотя справедливости ради учти, придумал его не я, а кто-то лет за триста до меня. Но если ты думаешь, что я решил… Адель, одно дело — интрижки с дамами, которые знают цену таким интрижкам, но обесчестить девушку, да еще обманом, силой — это слишком даже для такого чудовища, как я!
Кажется, подозрение всерьез задело его. Адельгейда подумала, что вроде бы не сделала ничего плохого, но почему именно она снова чувствует себя бестактной и глупой? Впрочем, Роланд не казался смертельно обиженным и не собирался уходить. Он прислонился к каменным перилам и с интересом поглядывал на растерянную обличительницу, старательно сдерживая улыбку.
— Прости, — сказала она, — я ничего не знала о тебе, кроме… того потайного хода в замке, и напридумывала всяких глупостей. И ты вовсе не чудовище.
Роланд не выдержал и засмеялся.
— Что еще?! — возмутилась Адельгейда.
— Разговор становится не вполне пристойным, но все-таки, можно поподробнее, какие именно глупости ты обо мне придумала?
— Ничего особенного!
Не сознаваться же, что свои познания о "пороках" она вынесла в основном из романов, а их авторы бессовестно уклонялись от описания подробностей. Хуже того, он ведь, наглец, обо всем догадался, отчего она смутилась еще больше. И как его, такого сообразительного, ухитрились свергнуть?
— Тогда, может быть, перестанешь меня подозревать в коварных замыслах? — предложил Роланд.
— Я и не подозреваю, — ответила Адельгейда, мысленно добавив "просто иногда не понимаю".
С нижнего пролета лестницы раздались аплодисменты. Компания, собравшаяся внизу, махала и кричала что-то одобрительное — не иначе, эффектное выступление заметили и оценили. Возможно, последовавшую за ним сцену тоже. Роланд помахал в ответ и протянул руку партнерше:
— Леди обещала мне танец?
— Да…
На сей раз музыка была совсем другой, плавной, похожей на печальные песни жителей жарких земель у далекого южного моря. Теплые пальцы короля слегка сжали руку девушки, он обнял ее за талию, увлекая в это странное здешнее подобие танца без смысла и сложных фигур, но от которого почему-то так колотилось сердце. А потом она услышала его голос, совсем близко, у самого уха:
— Ты ведь и правда ничего обо мне не знаешь…
— Но ты ничего и не рассказывал…
— Я не думал, что ты захочешь слушать.
— А если захочу?
— Тогда слушай. Однажды у короля и королевы родился сын…
Медленное, незатейливое кружение завораживало, заставляло забыть обо всем на свете. Роланд тихо рассказывал историю, похожую на забавную сказку, выдуманную минуту назад, и Адельгейда вдруг почувствовала, что теперь уже отчаянно не хочет, чтобы все это закончилось — и музыка, и смешная история, которую нашептывал мягкий, ласковый голос. Их разделял только шаг, но какая-то сила непреодолимо подталкивала сделать этот шаг, прижаться к его груди, уткнуться в плечо, почувствовать, как его пальцы зароются в ее волосы, как…
Вопли и отборная брань разбили наваждение. Девушка вздрогнула и осторожно взглянула на короля. Понял ли он, о чем она думала? Если да, то не подал виду, за что ему большое спасибо. Она обернулась на шум и сразу все поняла. Эмма, Наташина сестра, свалилась с лестницы, скатившись через половину пролета. Теперь она восседала на белых ступенях и произносила непонятные слова, не обращаясь ни к кому конкретно. Смысл этих слов вряд ли был цензурный, так что не стоило интересоваться переводом. Возле Эммы мгновенно оказалась Наташа и еще какие-то люди. Потом появилась Веллита и опустилась рядом на колени. Бесцеремонно подняв подол пострадавшей, она осмотрела ногу и сообщила:
— Перелом!
Эмма выругалась еще громче. Волшебница уступила место подоспевшим целителям, а сама подошла к королю. С каждой минутой она становилась все задумчивее и мрачнее, даже слишком для такого неприятного, но не самого ужасного на свете события.
— Очень плохо? — спросил Роланд.
Веллита кивнула:
— Перелом не опасный, кость срастется за пару недель, но до переговоров-то осталось два дня!
— Так это она собиралась за Кассандрой Экхарт? — догадалась Адельгейда.
— Да, выбрали их с Наташей.
Вокруг никого не было, кто-то по-прежнему стоял возле Эммы, некоторые начали расходиться, но на всякий случай все понизили голос почти до шепота:
— Это подстроено?
— Магии я не заметила, и на лестнице никого не было, никто ее не толкал, — сказала Веллита, — может, просто не повезло? Эмма пила вино, из-за этого могла и оступиться.
— Ей влетит от магов?
— Напиться и сломать ногу накануне события, от которого столько зависит? Ты шутишь? Конечно, влетит! На нее была вся надежда!
— Постой, — опешил Роланд, — у них что, больше нет людей? Ну, этих… посредников?
— Посредники есть, но нет работающих в паре, как Наташа и Эмма.
— А это важно?
Веллита устало вздохнула:
— Думаю, да. Стражи лучше объяснят, я плохо понимаю, в чем там дело. Что-то связанное с кровным родством.
Выражение лица лорда Гаралана, который появился, едва получил известие о случившемся, трудно было описать словами, но впадать в панику, топать ногами и швыряться посудой он не стал, хотя такое желание явно испытывал. Положив Наташе руку на плечо, Страж сказал:
— Иди с ней, а завтра все решим.
Пострадавшую унесли наверх, остальные вернулись к своим бокалам и танцам. Но веселье оказалось испорченным, и вскоре праздник стал стихать сам собой. Да и время было позднее. Редкие парочки еще сидели у озера, но остальная публика понемногу разбрелась по домам.
Несмотря на усталость, сон не приходил долго. На занавески падали разноцветные блики от недогоревших фонариков, где-то стихали последние отзвуки праздника, но вовсе не это мешало Адельгейде уснуть. Слишком многое случилось, переменило ход ее мыслей, и уже не пугало, а наполняло сердце радостью и надеждой. Но это была ее собственная радость, а кое-кому сегодня пришлось несладко, и еще неизвестно, как обернется дело.
Нет, нужно гнать тревожные мысли, в этом мире грез все прекрасно, как во сне. Все вернулось, стало, как прежде, будто и не наступала ночь. Адельгейда и Роланд продолжали свой бесконечный танец на террасе, и уже никакой шаг их не разделял, ведь здесь отменены все правила, глупые и жестокие…
— Мне так хорошо с тобой, — шепнула она, — ты ведь не оставишь меня, правда?
— Не оставлю, — ответил король, — вот только закончится война…
— Война? — Адельгейда засмеялась, ласково касаясь его лица, — в этом городе нет войны…
— Война давно уже здесь, милая.
Порыв холодного ветра разметал листья. Цветы увяли, высохшие лепестки островками темного мусора засыпали мраморную лестницу. И не только лепестки — какие-то тряпки, обломки мебели и еще давние, почти смытые дождем бурые пятна, будто когда-то на белых ступенях разлили кофе. На скалистой террасе зиял выбитыми окнами домик, блеклое, совсем не летнее небо проглядывало сквозь рваный полосатый навес. Вокруг не было ни души, в мертвом городе царило безмолвие. Но не от этого Адельгейду охватил холод смутного и страшного предчувствия. Еще одно правило, отменить которое не в силах даже это место, правило, которое гласило: мужчины уходят на войну.
— Я должен идти.
— Нет… Не надо! Это неправильно!
Она знала, что не удержит, не остановит его, лишь может смотреть вслед. Но еще есть время, шанс все исправить, почему же об этом никто не помнит? Что-то пошло не так, но дорога, увиденная однажды во сне, стояла перед глазами, она сможет найти путь, пока не слишком поздно. Адельгейда выбежала на галерею, перепрыгивая через обломки колонн, сметенных неведомой силой, нашла нужную дверь из последнего по счету зала и оказалась на лестнице в лабиринт. Темные коридоры проносились мимо, уходя все глубже под землю. Но теперь она помнила дорогу, и знала, что надо спешить, потому что время уходит, как песок, как вода между пальцев, неудержимо, его почти не осталось. Свет и бездна. Тревога, смутная, липкая, не страх перед врагом, а страх перед предательством. Двери разъехались в стороны, Адельгейда вошла в зал с белым кругом. Он был наполнен людьми, и она с нарастающей паникой поняла — поздно, ей не пройти, ничего уже не изменить. Она оглянулась, отчаянно разыскивая того, кто должен быть здесь, но никак не находила и не могла даже вспомнить, кого ищет. На белом камне Большого портала, у облака светящегося тумана, двое мужчин ожесточенно скрестили клинки. Роланд и кто-то еще, человек, которого она никогда раньше не видела, но думала, что знает его, и что ей известна причина их смертельной схватки. И известен исход. Она хотела отвернуться, потому что обреченно смотреть на то, что произойдет, невыносимо, но не могла даже пошевелиться, лишь вздрогнула, увидев, как опустился клинок и алые брызги разлетелись по белому камню. Как будто обжигающая сталь провернулась в ее собственном сердце, заставив захлебнуться болью и упасть, так и не почувствовав удара о пол.
