Как организует свое хозяйство новый владелец земли, дворянин или буржуа, не желающий быть только наследственным рантье? Некоторые из них, не колеблясь, эксплуатировали землю сами с помощью слуг (valets). Крупная перемена в нравах! Средневековый сеньор, за исключением сеньоров юга, всегда был сельским жителем в том смысле, что он предпочитал жить вне города, но он не заботился о своих полях. Конечно, сир дю Фейель (Fayel), как свидетельствует один поэт XIII века, отправляется рано утром «осматривать свои хлеба, свои земли». Всегда приятно созерцать нежную зелень молодых побегов или золото колосьев — прекрасные вещи, которые приносят славные звонкие экю! Но сеньоры не руководили обработкой земли. Заботиться о поступлении повинностей, отправлять правосудие, строить — вот наряду с войной, политикой, охотой и благородными или веселыми рассказами занятия и развлечения владельцев замков. Если в каком-нибудь анекдоте выведен на сцену рыцарь-земледелец, ясно, что это человек разорившийся. В начале XII века архиепископ дольский Бодри де Бургейль, хороший гуманист, читавший, конечно, «Георгики» находил, как рассказывают нам, удовольствие в том, что приказывал расчищать болота в своем присутствии, — мимолетная фантазия, так как затем он роздал эту землю в вечные держания{116}. Напротив, в XVI веке и в жизни, и в литературе появляется новый тип — сельский дворянин. Вот, например (во второй половине столетия), сир де Губервилль из Нормандии, дворянин по своему положению и образу жизни, но буржуазно-чиновничьего происхождения. Не довольствуясь обширной перепиской со своими управляющими, он сам продает своих быков, наблюдает за сооружением плотин и изгородей, за рытьем канав и лично «ведет всех здешних парней» очищать от камней свои самые каменистые поля. Дамы буржуазного или дворянского происхождения также принимаются за работу. В XVI веке в Иль-де-Франсе мадемуазель Пуаньян, жена одного королевского советника, руководила косцами и сборщиками винограда; в ее присутствии унавоживали земли. В XVII веке в Провансе графиня де Рошфор в отсутствие мужа приказала насадить виноградные лозы, наблюдала за молотьбой и за ссыпкой зерна в амбары. В 1611 году в Артуа было официально констатировано расширение непосредственной эксплуатации{117}.
Нет ничего выгоднее, чем вести хозяйство самому, но если это делается разумно. А это предполагает постоянное жительство на одном месте. Равным образом и при сдаче земли в аренду, полностью или частично, сеньор должен был жить в деревне, если хотел обеспечить себе значительные доходы; это необходимо для того, чтобы контролировать арендаторов или испольщиков, использовать на месте часть продуктов и руководить продажей другой части. «Я извлекаю больше дохода из моих земель, чем вы получаете из Бурбильи (Bourbilly), — писал Бюсси-Рабютэн[113] мадам де Севинье, — потому что я нахожусь на месте, а вы далеко… Устройте так, чтобы вас сослали: это не так трудно, как кажется».
Но ссылка в конце концов была отчаянным выходом. Кроме того, многие крупные землевладельцы, дворяне или буржуа, не имели ни вкуса, ни досуга для деревенской жизни, не говоря уже о том, что богачи имели обычно слишком много земель, к тому же находившихся в разных местах, чтобы иметь возможность лично управлять всеми ими. Тогда приходилось прибегать к аренде, разумеется временной. Наследственное держание окончательно скомпрометировало себя в глазах землевладельцев. Были возможны два метода: раздробить крупное поместье на множество мелких хозяйств, каждое из которых отдавалось отдельному съемщику, или же передать его целиком одному-единственному арендатору. Последний обычно, если речь шла о сеньориальном домене, был в то же время, согласно распространившейся с XIII века практике, откупщиком различных лежавших на держателях повинностей и поборов. Два метода, но и два социальных типа. Мелкий съемщик — это крестьянин, зачастую имеющий, помимо своей фермы, еще и держание. Его хозяйство требует от него лишь незначительных вложений. Именно потому, что у него мало денег в сундуке и нет возможности их достать, арендную плату с него, во многих провинциях требуют целиком или частично зерном. Напротив, крупный арендатор, которому нужен относительно значительный оборотный капитал, который должен уметь продавать и рассчитывать, который должен одновременно управлять и сложным предприятием и, по доверенности, самой сеньорией, является в своей сфере влиятельным лицом; по своей экономической функции он капиталист, а по своему образу жизни и складу ума — чаще всего буржуа. Мы располагаем списком арендаторов, которые следовали друг за другом с 1641 по 1758 год в сеньории и домене Томирей (Thomi-rey), в Отенуа[114]: двадцать один купец, один мясник, один, нотариус, один адвокат и один просто «буржуа». Все они были из самого Томирея или из окрестных городов или местечек и в той или иной мере все были родственниками между собой; исключение составляло лишь одно семейство местных земледельцев (заключившее два арендных договора), безусловно богатое и породнившееся с купеческими семьями{118}. По правде говоря, при рассмотрении этих титулов необходимо учитывать некоторую долю тщеславия; звание купца долгое время считалось более почетным, чем звание, земледельца. Многие из тех, кто именовал себя купцами, получали, вероятно, большую часть своих доходов от земли и не гнушались в случае надобности браться за плуг. Тем не менее их деятельность не ограничивалась обработкой земли, а их кругозор и честолюбие перерастали узкие деревенские рамки. Случалось, что богатому арендатору удавалось вытеснить своего господина. Когда в XVIII веке сельское хозяйство всей страны стало принимать все более и более капиталистический характер, многие собственники, считавшие до сих пор удобным раздроблять свои земли, приступили к «объединениям» ферм, что отвечало интересам нескольких крупных арендаторов и наносило ущерб множеству бедняков. В 1789 году наказы Северной Франции полны протестов массы крестьян против этой недавно распространившейся практики. Восстановление крупной собственности до тех пор сочетавшейся местами с практикой мелкого хозяйства, привело и во Франции, правда в этой скрытой форме и с запозданием, к настоящим эвикциям[115].
Но мелкие хозяйства (они неизбежно оказались в руках новых скупщиков — то ли потому, что те располагали лишь скромными средствами, то ли потому, что они вынуждены были раздроблять купленные ими земли) не прельщали капиталистических предпринимателей. Среди крестьян не всегда легко было найти даже мелкого арендатора, способного вложить хотя бы необходимые скромные средства. Наконец, совсем недавний опыг обесценения денег внушил многим собственникам, особенно в XVI веке и в первой половине XVII века, разумный страх перед денежными рентами, неизбежно остававшимися неизменными в течение некоторого срока, как бы короток он ни был. Отсюда чрезвычайное распространение арендных договоров из части урожая, главным образом из половины — то есть испольщина.
Возмещение верховных прав на землю посредством части урожая — этот хорошо знакомый римскому праву обычай — всегда был известен в нашей деревне. Доказательство тому — увеличение к X–XI векам за счет домениальных полей участков земли, уплачивавших шампар. Но впоследствии этот вид держания сделался менее частым, так как сеньоры, как известно, поощряли к концу средних веков замену натуральных повинностей денежными платежами. Там же, где такое держание продолжало существовать, оно быстро превратилось в наследственное, а заодно и сама повинность (размеры которой часто были весьма далеки от половины урожая) приобрела тот неизменный характер, который так не нравился землевладельцам старого порядка. Однако сам термин «метерия» (métairie) и обычай устанавливать долю, выплачиваемую землевладельцу в размере половины урожая (или около того), издавна встречаются в некоторых провинциях, особенно с XI или XII века на западе вплоть до Мэна и Перша, и в Артуа — примерно в это же время. Вечная эта аренда или временная? Зачастую источники не позволяют разрешить этот вопрос, а также определить в каждом отдельном случае, идет ли речь о настоящем держании, подчиненном всей уйме сеньориальных повинностей, или о простом соглашении между частными лицами, не связанном с установлением какой-либо зависимости; можно также сомневаться, что этот последний тип вполне частного-земельного договора где-либо ярко проявился до XIII века. Зато достоверно, что в средние века во многих областях испольщина была совершенно неизвестна или же встречалась лишь в особых случаях, особенно для виноградников (приобретя виноградник, буржуа или церковнослужитель всегда предпочитали сдавать его в испольную, а не в денежную аренду; лучше обогатить погреб, чем денежный сундук!). Начиная с XVI века испольщина, распространение которой до сих пор было очень неравномерным и которая была, в сущности, очень редкой даже в тех местах, где она была известна издавна, внезапно начинает распространяться по всей Франции, охватывая все большие пространства (во всяком случае до XVIII века). Она была лучшей гарантией против колебания курса монеты. Первыми заметили это итальянские буржуа, ловкие финансисты. Разве не приходилось им порой при помощи закона (как в Болонье с 1376 года) заставлять каждого гражданина города-сеньории применять этот вид аренды при сдаче земли покорным и изнуренным налогами жителям контадо? Французские землевладельцы вскоре обнаружили то же самое.
