Отдохнув и обрадовавшись отличным новостям, Виктор и Даша собрались было в путь, но на выходе их задержала бабушка Мильха. Она подарила путникам пусть старые и жёсткие, но всё же тёплые шубы. Весь Арвенх пожелал своим новым защитникам удачи и попросил поскорее возвращаться, пока разбойники не пришли за очередной порцией дани, возможно даже кровавой.

И иномирцы остались совсем одни против целого леса. Следуя полученным от старосты подсказкам, они меньше чем за сутки интенсивного шага прошагали такое расстояние, какое не смогли бы преодолеть даже верхом. Их подгоняло возбуждение и предвкушение скорой победы, к которой они стремились столь долго и упорно. Когда усталость начинала одерживать верх, Виктор брал Дашу за руку и вместе они старались синхронизировать свои силы рун, создавая непреодолимый барьер бодрости и решимости. Возможно, именно из-за такого настроя их не трогали дикие звери — снежные барсы, голодные медведи-шатуны и озлобленные стаи тощих волков просто обходили путников стороной, хотя Виктор и без того был готов к бою хоть с целой армией разъярённых хищников.

Заледеневшего берега моря достигли поздней ночью. Где-то на горизонте горело полярное сияние, и Даша посчитала это хорошим знаком, хоть в подобные суеверия она не верила. Виктор тоже воодушевился этим переливающимся зрелищем и с удвоенным рвением продолжил поиски тайного герцогского склепа.

Путники искали эту гробницу до самого утра, и с каждым часом прочёсывания покрытой высокими сугробами местности настрой падал всё ниже и ниже. Решимость медленно но неуклонно угасала, а вместе с ней терялась и уверенность в скором успехе. Неожиданно Даше снова стало нехорошо, но от помощи она отказалась, стараясь самостоятельно держать на своих двоих. В конце концов Виктор всё-таки подхватил спутницу одной рукой, а другой зажёг яркий огненный шар, дабы он послужил таким импровизированным фонарём.

Вскоре Даша потеряла сознание, и Виктор понял, что это совсем не из-за усталости. Срок девушки стремительно подходил к концу, и если ей не помочь прямо сейчас, в этот самый момент, то потом станет уже слишком поздно.

Виктор глубоко вдохнул и призвал очередную порцию бодрости. Второе дыхание не преминуло явиться, даровав иномирцу ещё пару часов прилива энергии. Мышцы вновь затвердели, дыхание выровнялось, а пламя в левой ладони разгорелось с новыми силами. Виктор перекрыл в своём сознании всё, что могло его затуманить. Он оборвал самому себе доступ к собственному эго; теперь всё, о чём были его мысли — это лишь о цели, о склепе. Последнее слово засело в голове как назойливый клещ, впившийся в кожу. Оно всё звучало и звучало прямо над ухом:

Склеп. Склеп. Склеп.

А на фоне этого монотонного надоедливого речитатива гремели часы из дворца. Бом-бом. Склеп. Бом-бом. Склеп. Бом-бом.

И неожиданно всё вокруг прояснилось. Виктор заметил вдалеке какое-то бледное зеленоватое свечение, но что это — разобрать не смог. Он зашагал к этому свету через сугробы, постоянно обо что-то спотыкаясь. Пламя пришлось потушить, чтобы взять Дашу на руки, и Виктор почувствовал себя настоящим атомным ледоколом, пробираясь сквозь такие почти непреодолимые препятствия. Вдобавок ко всему снова повалил снег и поднялся пронизывающий до костей ветер. Где-то вдалеке раздались пугающие раскаты грома.

И как только Виктор достиг нужной точки, свечение пропало. Но никакого склепа здесь не наблюдалось, равно как и вообще хоть чего-либо, что могло этот свет излучать. Разозлившись на очередную неудачу, на плохую шутку Судьбы, Виктор уложил Дашу под одним из деревьев и протяжно закричал, выплёскивая накопившуюся в нём за время всего пребывания в этом мире злость, ярость и иные негативные эмоции. Как же так, думал он, неужели всё закончится именно так? Неужели весь этот путь, который он проделал, оказался пустой тратой времени и сил? Зачем Лагош поступил так подло, забросив его так далеко от родной Земли и повесив на него такую непосильную задачу?

Виктор разозлился на себя, Лагоша, судьбу и сам Свет настолько сильно, что одним рывком сорвал с пояса ножны с клинком и со всего размаху выбросил его куда-то в сторону, после чего, чувствуя себя абсолютно побеждённым, без каких-либо сил или желания искать свалился в сугроб и прижал колени к груди.

А где-то рядом послышался глухой звук чего-то большого и падающего. Приподняв голову и оглядевшись, Виктор раскрыл от удивления рот. Губы застыли в безмолвном вопле то ли непонимания, то ли наоборот — осознания происходящего. Выброшенный Пакемберг упал прямо на камуфляжный настил из сосновых ветвей, усыпанных снегом, и вся эта защита разом рухнула в глубокую рукотворную яму, которую она и прикрывала от посторонних глаз.

Виктор тут же вскочил на ноги и подбежал к яме. К её дну по стене спускалась потрескавшаяся, почти истёртая, но всё же каменная и всё ещё целая винтовая лестница. А далеко внизу, куда упал Пакемберг, виднелась закрытая на засов дверь.

— Чёрт возьми, — выругался Виктор, хлопнув себя по лбу и повернулся к Даше. — Чёрт возьми, мы нашли, мы нашли его!

Воспоминание из прошлой жизни, причём совсем недавнее, вдруг встало поперёк горла. Виктор Евгеньевич Богданов, умирающий от рака старик с Земли, с трудом протискивается между грязными могилами на кладбище и сетует на кучи мусора, которые никто не в состоянии убрать. Вот он медленно подходит к месту вечного упокоения своей любимой жены Лизы и сидит рядом с ней целую ночь, ведя с давно почившей возлюбленный непринуждённую беседу-монолог. То чувство конечности происходящего, смертности всего бытия, меланхолии, грусти и вселенской тоски — всё это сейчас ворвалось в разум Виктора, внушило целый разряд ощущения безысходности, но в то же время вернуло уважение к предкам, не своим праотцам, а к предкам любой цивилизации, к тем, кто давным-давно истлел и оставил после себя лишь увядающие воспоминания.

Дверь поддалась с трудом. Она не была заперта, нет. Напротив, услужливый рычаг справа от неё словно говорил: «Давай же, нажми на меня!». И Виктор незамедлительно дёрнул этот рычаг, на всякий случай поворачиваясь к проходу спиной и прикрывая от возможных ловушек лежащую на его руках без сознания Дашу. Но никакой подлости не произошло; где-то в глубине сооружения заработал дверной механизм. Заскрипев и загудев, он с натугой и кучей поднятой в воздух пыли медленно отворил перед путниками дверь и замолк.

Подземная гробница хоть и принадлежала самому знатному роду во всём герцогстве, но внешне по ней сказать этого было совершенно нельзя. Длинный узкий коридор с поддерживающими потолок стальными балками казался красивым, опрятным, но не вычурным и уж явно не герцогским. Неспешно шагая по мощёным плитам, Виктор по пути зажигал висящие на стенах факелы, причём сейчас ему для этого не требовалось касаться их руками. Один взгляд на факел — и вот он уже ярко горит, заполняя помещение колышущимся светом, слегка потрескивая от собственной древности и поднимая к потолку едва чернеющий дымок.

В конце коридора находилась ещё одна дверь, на сей раз слегка приоткрытая. Она не выглядела крепкой, потому что единственной металлической частью в ней была железная ручка, а всё остальное оказалось лакированным деревом. Отмахнувшись от свисающей с потолка паутины, Виктор ногой отворил дверь и втиснулся вместе с Дашей в невысокий проход.

Сразу за дверью находилось небольшое округлое помещение всего дюжину метров в диаметре. Здесь факелов не было, зато в самом центре комнаты стоял окружённый мелкой решёткой постамент с ритуальным кострищем. Виктор зажёг его, и на миг даже испугался того, что он увидел: вокруг него, прямо по периметру стены, грозно возвышались до самого потолка пятнадцать невероятно красивых, но в то же время пугающих саркофагов, лишь один из которых всё ещё оставался открытым, ожидая в своё лоно нынешнего правителя Авельона — Герберта Чаризза. На крышке каждого саркофага, практически повторявшего строение тела человека, но увеличенного в полтора раза, был изображён какой-нибудь бог из церкви Света, о которых Виктор услышал накануне от отца Мильха. Глаза каждого из божеств, похожие на рубины размером с персик, ярко отражали зажжённый в центре помещения свет, но они не выглядели при этом зловеще или пугающе. Напротив, взгляды саркофагов источали умиротворённость, монументальность и что-то иное, неуловимое для непосвященного человеческого разума.