Утром лучники и дозорные аль-Мамуна настороженно глядели со стены на резко поредевшие ряды противников. Арабские воины исчезли с поля боя, а оставшиеся чужеземцы суетились, хаотично перестраиваясь в непонятные фигуры. Шахджахан довольно глядел на готовящуюся атаку. Пришедшая ночью подмога привезла таран, и франки-дружинники уже примеряли его к толстым воротам. Искусные византийские лучники образовали собой квадрат, скрывшись под щитами.

Вскоре со стен полетели первые стрелы. Они застревали в щитах и песке, изредка впиваясь в доспехи. Арабы целили в раздетых варваров, но те ловко уклонялись от стрел и прикрывались щитами. Первый удар тарана в ворота заставил обороняющихся сгрудиться в кучу на стене и стрелять уже по франкам. Первые жертвы начали падать на песок, либо сразу на подкошенных ногах, либо, распластавшись в воздухе, лететь со стены, сбивая собой близко подошедших противников.

Постепенно, жалобно треща, ворота начали поддаваться и громко хрустеть ломающимися досками. Распахнувшись, их створки, звеня сдерживающими цепями, ударились о стены, и из города хлынули вооруженные пехотинцы.

- О, вот это уже по нашей части! – закричал Якоб, и варвары бросились навстречу, схлестываясь в бою. Изголодавшиеся по поединкам, они рвались вперед, как будто на них снисходили из голубой Валгаллы души их предков, воинственных германцев и готов, вкладывая в мечи и копья свою языческую мощь. И арабы отступали, напуганные не столько яростной атакой чужеземцев, сколько безумным блеском в их глазах, вспыхивающим все сильнее с каждой полученной раной. Измазанные в своей и чужой крови варвары теснили врагов обратно в город, прорывая оборону.

Ворота рухнули, покрывая собой лежащих на земле погибших воинов. Шахджахан вступил в город.

Один за другим сдавались воины, лишь дворец халифа оставался островком коварства и лжи среди отвоеванного города. Аль-Мамун стоял на балконе, с безобразной ухмылкой наблюдая, как дворец окружают, как оставшиеся верными ему багдадские воины еще пытаются напугать врагов, потрясая в воздухе копьями. Билл увидел его и почувствовал, как все внутри заклокотало.

- Все кончено, подлец! – крикнул Шахджахан. – Выметайся из моего дворца и сдавайся!

- Нет, дорогой брат, все только начинается. Думаешь, обхитрил меня, как бы не так… Мои конники уже жаждут перебить свое жалкое войско.

- Твоих конников уже самих перебили. У тебя больше нет людей, аль-Мамун, пришло время сдаться.

- А что ты можешь предложить мне в обмен на трон? Заходи, и мы потолкуем с тобой об этом. Только ты и я… и Абильхана с собой возьми.

Шахджахан нахмурился и спешился.

- Абильхан, ты остаешься.

- Нет! Одного я тебя не отпущу.

- Но аль-Мамун, возможно, заманивает меня в ловушку.

- Ну и что? Один ты не пойдешь. Если умирать, так вместе.

- Я тоже пойду. – Том обтер лицо и подошел к Биллу.

- Но Том…

- По той же причине, по какой ты идешь с отцом. Не возражай.

Билл выдохнул и коснулся рукой руки Тома.

Молчаливые воины пропустили их во дворец, смыкая за спинами оружие. Всегда светлый и полный жизни дом Билла был холоден и тускл, как покрытое паутиной стекло. Аль-Мамун сидел на троне, вцепившись сухими руками в подлокотники, и смотрел перед собой с пугающей улыбкой. Шахджахан прошел вперед, показывая рукой сыну, чтобы тот остался у порога. Двери залы захлопнулись, отрезая их от мира, оставляя с тираном, источающим зло.

- Должен признать, что недооценивал тебя, Шахджахан, брат мой. Я всегда считал тебя тюфяком и никчемным правителем, но ты меня удивил.

- Моя вина только в том, что я, глупец, верил тебе. Но теперь я поумнел. В нашем мире нельзя доверять даже собственному брату. Я думал, что всегда могу положиться на тебя, а ты оказался подлым, прогнившим насквозь самодуром и лжецом. Как ты смел пойти против своего брата, родной крови? Неужели тебе наплевать на заветы нашего отца?

- А что отец? – Аль-Мамун поднялся с трона и встал напротив Шахджахана. – Ты считаешь его мудрым и честным человеком? Лишь потому, что ты был его любимцем. Я должен был стать халифом! Да, ты родился от его законной жены, а я от рабыни, но я рожден первым! Это мое место по праву! Но он выбрал тебя.

- Не только он, Совет одобрил его выбор. Ты не отличался выдержкой и мудростью в делах.

- А ты? Я интересовался халифатом больше, чем ты. Отец знал это, он видел мое стремление быть подобным ему. Но он жалкий лицемер, предатель!

- Не смей так говорить о нем!

- Но теперь я восстановил справедливость. Я имею на трон все права, милый братец. Ты даже не знаешь, сколько у меня на него прав…

Аль-Мамун повернулся к Биллу и пронзил его неясным взглядом. Принц отступил, ощущая накатившее удушье. Лжеправитель усмехнулся и вкрадчиво заговорил:

- Шахджахан, ты явился и распинаешься здесь о том, какой я коварный и злой. Но у тебя и самого множество недостатков. Ты недальновиден, доверчив, подвержен слабостям. Только недалекий умом халиф мог бросить свою страну и умчаться искать заблудшего сына. Ведь Абильхан – он твоя самая большая слабость. Твоя радость, утешение и гордость. Но знаешь ли ты, Шахджахан, что даже на своего единственного ребенка ты не имеешь прав?

- Что? Я не понимаю тебя. – Халиф сердито наморщил лоб. – Не морочь мне голову!

- Посуди сам – у тебя три чудные жены, целый гарем из прекрасных дев, и ты наведывался к ним еженощно. Неужели тебя не смущает то, что ни одна из них не понесла от тебя? Эти прелестницы знают о том, что их ребенок мог бы стать следующим правителем халифата, но ни одна так и не родила тебе.

- О чем ты говоришь? – крикнул Шахджахан.

- О том, что ты бесплоден! – так же крикнул в ответ аль-Мамун. – Абильхан не твой сын! Я его отец!

Голос тирана взорвался под сводами потолка оглушительным громом. Билл похолодел, цепенея.

- Ты лжешь! – Халиф обнажил меч, наступая на брата. – Ничтожество! Это ложь!

- Увы, Шахджахан. Но, должен признаться, всему виной Атхар, милая, нежная Атхар. Она так любила тебя, что не могла расстроить известием, что ты слаб, как мужчина. Она попросила меня об этой небольшой услуге. И все бы было чудесно, если бы у твоей прекрасной жены вдруг не проснулась совесть. Она возжелала вдруг покаяться тебе в измене. Но это не входило в мои планы, и пришлось ее отравить…

Халиф заскрежетал зубами.

- Как ты мог… - прошептал Билл. – Если я твой сын, как ты мог…

- Ты был слишком хорош, чтобы я мог устоять в стороне. Мои отцовские чувства требовали выхода. Поэтому, мой сладкий Абильхан, поэтому я тебя домогался.