Уложив волосы на плечи, он долго смотрел на свое отражение в зеркале. Без лишней скромности он отмечал, что Аллах наградил его красотой, перед которой преклонялись все без исключения жители и гости халифата. И, как это часто бывало, принц впал в самолюбование.
Перебросив через плечо копну смоляных волос, Абильхан принялся втирать ароматное масло в золотистую мягкую кожу тонкой шеи.
- Найти себе невесту… Все-таки отец мой остряк! Зачем мне нужны эти хилые франкские невесты? Я сам как невеста. Меня самого следует лелеять и холить. Интересно, есть ли на свете человек, достойный меня?
Перед сном Абильхан долго ворочался, стараясь уснуть, взбивал подушки, ложился ближе к окну, чтобы дышать свежим воздухом. Лежал на спине, в сотый раз разглядывая узоры на потолке. Принц старался отвлечься от грустных мыслей и думать о том, что он увидит во Франкии, как выглядит страна и дворец Людовика, во что одеты знать и слуги. Незаметно для себя он уснул, но и во сне его преследовало чувство тревоги и одиночества.
Перед отъездом выяснилось, что в путь вместо посольского обоза отправляется целый караван. Абильхан, встав с утра пораньше, заявил, что не пристало сыну халифа ездить как простолюдину, поэтому в срочном порядке в поход собирались – личный повар принца, личный лекарь, помощник для переодевания, учитель латыни, ученый муж, бывший однажды во Франкии, другой учебный муж, с которым принц собирался беседовать о поэзии и Коране, двое личных охранников, что будут дежурить у шатра Абильхана, когда тот будет спать, и молодой юркий мальчик-на-побегушках для различных мелких поручений. Шахджахан качал головой, списывая все это на извечную капризность и придирчивость сына. Принц относился к своему народу с уважением и заботой, но подчеркивать свое положение не забывал никогда. Сам же Абильхан, перечисляя, сколько людей ему понадобится в дороге, преследовал иную цель – он старался окружить себя как можно большим количеством человек, расписать свой день так, чтобы у него не оставалось времени наедине с Хакимом. Визирь с прищуренными глазами и длинным носом вызывал у принца почти физическое отторжение.
Обозы были собраны, верблюды навьючены, скакуны запряжены. Ждали только Абильхана. Обняв отца, тот долго стоял, прижавшись к нему, старательно охватывая взглядом стены родного дома, запоминая каждую завитушку в росписи, каждую колонну и ступень, каждый звук, доносившийся с улиц. Халифу было тяжело, и, гладя сына по спине, он чувствовал, что еще немного – и он отменит поездку. Но Абильхан отстранился и, поцеловав руку отца, отошел к каравану, садясь на приготовленного для него одногорбого верблюда - драмадера. Последний взгляд на дворец – и послы отправляются в путь.
http://i050.radikal.ru/0907/48/a03719eaf3a1.jpg (http://www.radikal.ru)
Покинув Дамаск, путники взяли курс на север, в Византию. Первый перевалочный пункт находился в городе Антиохия, расположенной в дельте реки Ороит. В Антиохии находилась резиденция халифа, и принц не раз был там, поэтому караван, сохраняя уверенную скорость, почти без остановок, добрался до города к закату. Переночевав, на следующий день послы возобновили путь, обогнули небольшой залив и сменили направление с северного на северо-западное. Последним крупным населенным пунктом халифата в этом направлении был город Тарс, а там рукой подать до границы с Византией.
Удрученный принц молчал и мало разговаривал с сопровождающими. Ему хотелось забраться в самую просторную и чистую повозку, в которой ему устроили скромный, но уютный кабинет, и не выходить оттуда до самой Франкии, но Абильхан решил ехать верхом, пока они еще находятся в пределах халифата. А после границы – спрятаться и не показывать носа, заглушая грусть чтением. Ученый муж Шариф предложил Абильхану вести журнал путешествия и записывать туда все, что принц видит. Абильхан воодушевился и даже держал под рукой бумагу и чернила, но кроме пустыни, холмов и редко встречающихся мелких речушек по дороге ничего не попадалось. Он впал в уныние, желая лишь одного – поскорей вернуться домой, и даже такие важные и обязательные остановки, как молитва Аллаху, что должна произноситься пять раз в сутки, казались принцу невыносимыми.
У границы с Византией Абильхана охватила паника, и только воспитание и благородное происхождение не позволили ему развернуть коня и погнать его обратно в Дамаск, наплевав на все приказы отца. Поэтому принц, молча сходя с ума, гордо пересек границу первым.
Природа Византии мало чем отличалась от Сирии – все те же пустыни и дюны, те же редкие города и верблюды, равнодушно развалившиеся на песке. На третий день пути поднялась пылевая буря, заставлявшая укрывать лица и низко пригибаться, чтобы не получить полные глаза, ноздри и рот песка. Не выдержав, Абильхан укрылся в повозке, кашлял и долго умывал лицо из кувшина. Глянув в зеркало, принц расстроился – глаза сильно покраснели и слезились, угольная подводка от солнца размазалась, оставив разводы по всему лицу. Из-за растрепавшейся чалмы все волосы тоже были в песке, а от горячего ветра и палящего солнца стали сухими и ломались в пальцах. Распереживавшись, Абильхан повалился на импровизированное ложе из подушек, устроенное в повозке, и забылся беспокойным сном.
Проснулся же он в слезах и еще большем расстройстве – ему приснилось, будто он странствовал по миру много лет, а вернувшись, узнал, что отец забыл его и родил себе другого сына. Караван долго стоял у византийского города Иконий, ожидая, пока пригодившийся лекарь отпаивал принца успокаивающим отваром и заверял того, что Шахджахан безумно любит своего сына и никогда с ним так не поступит. Соглашаясь с лекарем, Абильхан продолжал накручивать себя, думая о том, что у отца есть три законных жены и целый гарем из тридцати молодых и здоровых наложниц, и что любая из них может понести от халифа. В итоге принц свалился с мигренью и пролежал в повозке всю дорогу до порта Никомедии.
Свежий морской бриз оказал на Абильхана благотворное воздействие, он вышел к самому берегу и с удовольствием вдыхал соленый воздух полной грудью. Абильхан любил море – он напоминало ему родную пустыню. Та же бескрайность, те же бегущие от ветра волны. От Дамаска было недалеко до Средиземного моря, и принц часто изъявлял желание провести на берегу несколько дней, что сразу же исполнялось.
Вид Черного моря, его шум и запах оказали поистине лечебное воздействие на Абильхана. Когда обозы и животные были погружены на византийский корабль, отправлявшийся в Константинополь, принц с удовольствием прогуливался по палубе, наслаждался брызгами и криками ловких птиц, на лету ловящих из воды серебристых рыбин, а после поедающих свой улов, сидя на мачтах корабля. Свесившись с борта, Абильхан, не отрываясь, смотрел, как загребают воду большие весла, выпущенные из круглых отверстий по бокам корабля, как синхронно и плавно движутся они, как бурлит и пенится между ними вода. В трюме он впервые за дни пути с аппетитом поел приготовленную корабельным поваром рыбу и нашел эту пищу восхитительной. И был непритворно огорчен, когда к концу дня корабль зашел в порт Константинополя.
Проведя ночь в величайшем городе Византии, Абильхан пришел к выводу, что в его положении нет ничего такого ужасного, и восстал духом. Но по вечерам, ложась спать в своей повозке или в раскладываемом шатре, к нему возвращалась тоска по дому и отцу.
