- Я не смогу быть таким, как ты, - тихо ответил Том, глядя в пол. – Я не такой. И меня не примут.

- Глупости…

- Меня уже не принимают! Я же не слепой! Я вижу, как меня сторонятся, слышу, что говорят обо мне. - Ангус помрачнел, и Том, заметив это, заговорил тише и спокойнее: - Нет, ты не беспокойся, меня это не обижает. Мне не привыкать… Но я не смогу дать твоим людям то, что им нужно.

- Нашим людям, Томас.

- Твоим людям, отец. Я не хочу быть их вождем.

Варвар крепко обнял сына, прижимая его к груди.

- А чего же ты тогда хочешь?

- Я не знаю… Просто сесть на коня и мчаться на нем, пока хватит сил. Куда-нибудь далеко… туда, где всегда тепло и всегда светит солнце… и город… такой белый, с высокими башнями и разноцветными стеклами… со странными деревьями, на которых растут самые сладкие плоды…

- И что же в этом чудесном городе такого?

- Там живет моя судьба. У нее черные волосы и тонкие руки. Я приеду в этот город, и она выйдет ко мне из самого красивого замка, сядет позади меня на коня, и я увезу ее на край света.

- Здорово ты придумал, - добро усмехнулся Ангус и потрепал сына по голове. Том вывернулся из-под руки, обиженно глядя на отца.

- Я не придумал! Это мне бабка Августа нагадала! Она сказала, что так все и будет!

Ангус опустил голову, пряча улыбку, а затем серьезно посмотрел на Тома.

- Сын, нельзя путать сказки с явью. Твоя бабка тебя любила и жалела. Я тоже, но я хочу, чтобы ты знал, какая она, эта судьба. Судьба не дает что-то, она приходит лишь отнимать. Томас, прошу тебя. У нас вся жизнь впереди, я буду рядом, буду помогать тебе. Здесь не только я, но и все остальные – твоя семья. Ты нужен своей семье.

Том стиснул зубы. Отец смотрел на него с болью и мольбой во взгляде. Мальчик не мог подвести его.

Сквозь сон пробивался запах мокрой земли, чистой омытой травы. Билл почувствовал его, едва проснувшись и еще не открыв глаза. Принц вдохнул свежую сладость утра полной грудью и потянулся. Запоздало пришла мысль, что спал он не один, и Билл, опомнившись, прижал руки к груди и открыл глаза, чтобы проверить, не потревожил ли он сон Тома. Но нечаянного соседа рядом не было, а сам Билл лежал посередине, раскинув в разные стороны руки и ноги. Полежав еще немного и прогоняя остатки сна, он вылез из-под повозки.

Лагерь был тих и спокоен, солнце едва всходило над горизонтом, окрашивая край неба в нежный малиновый цвет. Билл подошел к краю лагеря и восхищенно выдохнул, вглядываясь в представшую его взору картину. Блестящий и переливающийся от росы холм спускался в низину, стоящую в воде и кажущуюся глубоким зеленым озером. Прибитая к земле трава выпрямилась и шелестела, ветер будто пускал по ней легкие волны, равномерно качая гибкие стебли. Впереди, за травяным морем, слепил разноцветьем лес, тонкие лиственные деревья уже печально отпускали пожелтевшие листья на волю, горели багряным осязаемым закатом. Лишь кое-где еще виднелись вкрапления упрямого зеленого – это упорно держали оборону могучие насупившиеся дубы и гордые ели, невозмутимо хранящие покой среди отчаянно прощающихся с летом обнаженных стволов и ветвей. А над всем этим радужным великолепием постепенно прояснялось и светлело бездонное синее небо, пожалуй, единственное имевшее право на вечную жизнь и красоту. Билл улыбался, чувствуя, как присмиревший ветер ласково играется его волосами, вид смиренно грустившей природы подарил его душе мягкое умиротворение и волнительное ощущение счастья рядом.

- Нравится? – Том подошел и встал рядом с принцем, тоже глядя на увядающий лес.

- Это удивительно. Я никогда раньше не видел ничего подобного. Столько тоски, от которой не убежать. Эти мертвые листья, теряющие силы, засыхающая трава… как напоминание о том, что жизнь тленна. Это помогает нам ценить каждое мгновение, каждый день, отпущенный Всевышним.

Шакал ухмыльнулся и покачал головой.

- Ты во всем божье провидение видишь?

- Конечно. – Том хмыкнул.

- А я не люблю осень. И без нее тяжело волочить свой крест, а эта унылость и сырость только хуже угнетает. Мне весна больше по душе. Осенью видишь, как все умирает, и знаешь, что рано или поздно смерть заберет и тебя. А весной еще есть надежда, что успеешь хоть немного пожить.

Билл повернулся к Тому. Лучи выглядывающего солнца раскрасили лицо главаря теплым медовым цветом.

- Свой дом нужно любить всяким, какой бы он ни был, - мягко заметил принц.

- У меня нет дома. Только дорога.

- Тогда люби свою дорогу. Пусть она будет трудной и жестокой, как вчера, или тихой и светлой, как сегодня. Она может быть какой угодно. В конце концов, любая дорога ведет к дому. Так говорят мудрецы моей страны.

- А я слышал, что любая дорога упирается в погост. – Том присел и, сорвав высокую травинку, стал бездумно крутить ее в пальцах. Билл долго смотрел на его беспокойные руки, а затем вновь перевел взгляд в даль.

- Странно, как непохожи наши края, - сказал он, помолчав, когда высоко в небе на юг пролетела стая птиц. – Здесь столько простора! Столько плодородной земли! Можно построить дом где угодно, пахать землю, собирать дары леса – и все будет твое. Блаженная тишина… А у нас пустыня. Она так же безгранична, как ваши степи, но в ней нельзя жить. Поэтому все люди живут рядом, дом возвышается над домом, улицы петляют и извиваются, как змеи, и все полны народа. У нас всегда шумно. И когда утром выходишь на балкон, видишь город, полный движения и голосов.

- Твой дом там, где всегда тепло и светло, - задумчиво произнес Том. – А твой город? Какой он? Он белый?

- Да, он белый, из белого мрамора. А в окнах моего дворца цветные витражи, и когда они ловят наше солнце, такое же белое, то разноцветные лучики ползают по полу и столам, и виноград становится красным, а персики синими.

Билл с нежностью вспоминал родной дом, а Том сидел, кусая острыми зубами губы, и сжимал кулаки, вгоняя в ладони обкусанные ногти. Хрупкая сломанная былинка безвольно висела в его пальцах.

Тяжелые каменные своды угнетали своим мрачным великолепием. Снаружи замок был похож на угрюмую военную крепость или обиталище злого колдуна, а внутри – на сырую темницу или огромный тайник со множеством ловушек, ходов и комнат. Серые стены мало украшали грубо выполненные фрески, а на высоких окнах стояли решетки, что еще больше подавляло. Небольшой тронный зал квадратной формы освещался подвешенной под потолком люстрой из кованого железа, в которой, капая растаявшим воском, тускло горели свечи.

Шахджахан сидел за высоким дубовым столом, не придвигаясь к нему – днище столешницы было испещрено торчащими щепками и зазубринами. После многих и многих дней почти беспрерывного пути долгожданный отдых не приносил удовлетворения. Может быть, для его воинов – но не для него. Едва опустившись на стул, он вновь желал вскочить и броситься делать что-то, лишь бы не чувствовать, как по капле из его души уходит надежда.