Я потратила на изучение влияния техники несколько дней и обнаружила много интересных особенностей. А заодно смогла предположить, почему в пустыне вихрь иногда пропадал. При длительном, в течение часа, нахождении рядом с приборами, цветное ночное зрение исчезало, а покинув опасную зону, я на некоторое время переставала видеть вихрь, да и вообще ночное зрение минимизировалось. Что самое интересное, дневное в этом случае начинало превалировать даже в тёмное время суток. Может, просто глаза устают и таким образом пытаются ухватить немного отдыха? Тогда с пустыней вопрос можно считать решённым: в ней воздействие однозначно было сильнее.
Ещё, если подойти близко к вихрю, то в ночном зрении казалось, что кровь выходит прямо через кожу. Кстати, и если к нему приближались некоторые люди (а именно — Росс или Цезарь), картина получалась аналогичной, хотя и намного слабее. На других людей прибор такого влияния не оказывал, хотя их кожа и покрывалась пузырями (естественно, только в ночном диапазоне), которые проходили не сразу, а примерно через полчаса после выхода из опасной зоны. А вот полукровки просто становились темнее и восстанавливались мгновенно — из чего напрашивался вывод, что для них приборы безвредны. Этим исследованиям очень обрадовался Маркус, который давно мечтал увидеть описанные мной в пустыне ужасы.
— Тут ещё всё гораздо лучше и безопаснее выглядит, — заверила я впечатлённого картиной физика. — Там вообще все вы неживыми казались.
— Пожалуй, мне и этого хватит, — признал он. — Если там ещё хуже было, то понятно, почему ты сбежала.
Мы изучили не только внешний вид, но и физиологические изменения, происходящие под влиянием прибора. При этом подскакивало давление и пульс, увеличивалась чувствительность к боли, а в крови резко возрастало количество лимфоцитов. Но вот активность их после нескольких часов пребывания в «мёртвой зоне» снижалась: клетки крови становились вялыми, и симбиотические личинки — тоже. У Росса таких серьёзных изменений не наблюдалось, лишь немного скакали пульс и давление, да и то, только если он держал пробирку вплотную к телу.
Закончить исследования пришлось в срочном порядке: я заболела. Причём той заразой, которую йети, ведущие «здоровый образ жизни», не подхватывали вовсе. Учитывая, что я правил не нарушала… вывод напрашивается неутешительный. Мы быстро свернули изучение приборов, убрали их в футляр и спрятали, чтобы, возможно, через время снова достать.
Итак, тот неизвестный воинственный сородич, оказался прав. Большая часть приборов вредна для йети. Возможно — и для людей. Но это означает, что, скорее всего, керели не принадлежали ни к моему (ну это и так известно), ни к человеческому виду. Остается только один — люди изменённые. Тролли и их здоровые родичи.
Народ согласился с моими выводами. Действительно, у доминирующего вида разумных большая часть техники, скорее всего, сделана в расчёте именно на свой вид. Но сейчас это уже не превратило людей изменённых в моих врагов. Во-первых, те, что живут теперь — уже не те, кто виноват в вымирании остальных видов (да и своего). Во-вторых, у меня было много времени, чтобы всё обдумать. И Игорь когда-то дал надежду, объяснив про вероятности. Впрочем, даже будь иначе — нам сейчас не до межвидовой войны. Ну а в-третьих, керели поступили со своими родичами не лучше, чем с нами — обрекли многих на превращение в троллей. Так за что винить «потенциальных наследников»?
Параллельно мы занимались и другими исследованиями. Местная природа поставила множество ограничений. Из-за высокой влажности и очень «живого» окружения обычная выделка не защищала шкуры от гниения. Да и растительные нити приходили в негодность, в лучшем случае, за несколько месяцев, и то, если их хранить в сухом тёмном месте, регулярно просушивать и не пользоваться. В такой ситуации особую ценность приобрели остатки начальных вещей: одежда, обувь, верёвки и так далее. Причём почти ничто не использовалось по назначению. Даже то, что сначала казалось нужным, например, ботинки. Они сковывали ногу, мешали осязанию и хотя защищали от большей части кусачих тварей, но отнюдь не от всех — некоторые умудрялись преодолеть толстый материал подошвы, вцепляясь, как раскалённые гвозди. К тому же, обувь настолько усложняла распознавание опасности, что в результате обутый человек страдал больше, чем босой — последний «кожей чуял» угрозу и не наступал куда не следует. Это не считая того, что мелкие ядовитые животные так и норовили забиться в любые щели и складки (которых не получалось избежать), а достаточно их ненароком придавить, как следовал закономерный результат. Но это касалось только вещей, которые давали нам.
Доставшееся от местных людей обладало совсем другими свойствами, и если надеть полный костюм (он застёгивался наподобие скафандра и позволял полностью избежать доступа животных к телу), то человеку уже не грозили ни шипы, ни зубы, ни жала. С одной стороны, это очень сильно упрощало жизнь и позволяло не обращать внимание на мелочи при охоте, переходе или даже работе по лагерю, а с другой… Все испытатели защитных костюмов отмечали, что чувствуют себя в них неуютно, слепыми (пусть и несильно, но поле зрения одежда ограничивала), глухими и беспомощными. По привычке они часто пытались передвигаться обычным способом, но из-за преграды между телом и окружающей средой нервничали, не в силах пользоваться привычным набором ощущений. Приспособиться ходить быстро, не обращая внимания на многие важные для голого человека мелочи, оказалось непросто. К тому же, пребывание в защитном костюме уже в течении трети суток приводило к ослаблению внимания, в результате, раздевшись, человек даже в лагере умудрялся словить немало болячек, укусов и ужалений. Чем больше времени подопытный проводил в «скафандре» (так обозвали эти костюмы), тем сильнее ослабевало его внимание. Именно по этой причине сатанисты тоже практически отказались от использования своей одежды — ведь она мешала ориентироваться почти в той же степени, а защищала намного хуже, чем «скафандр».
А вот палатки оказались очень удобными и, если не злоупотреблять их использованием, могли бы существенно облегчить жизнь. Например, они позволяли спать без задних ног, а не вполглаза — чтобы не придавить незваных гостей, и при этом гораздо меньше ослабляли внимание. Однако и к нормальному сну людям оказалось сложно приспособиться, более того, выяснилось, что они настолько привыкли к неприятностям, что при их отсутствии начинали видеть кошмары. Сон становился беспокойным и отдых — менее качественным. Последнее больше всего удивило самих экспериментаторов.
— Нет, мы точно уже ненормальные какие-то, — заметил Илья. — Вроде радоваться должны, а не получается.
В один из вечеров мы отпраздновали переход в категорию взрослых Цезаря и Лёвы с Лизой. Теперь из младших осталось только два подростка и два ребёнка (дети от вторых и третьих родов Щуки).
Количество известных инфекционных болезней превысило пятьдесят, причём тринадцать из них являлись смертельными. К этому времени сомнений уже не осталось: если симптомы болезни ребёнка оказывались неизвестными (то есть взрослые этим не заболевали), то, значит, болезнь будет протекать тяжело и велика вероятность потерять ещё одного человека. Мы не обманывались и не тешили себя пустой надеждой, что, повзрослев, дети перестанут заражаться такими болезнями. Мы — нулевое поколение, инкубаторы, и именно по этой причине о нашем здоровье позаботились и защитили от самых больших опасностей. Росс до сих пор рассматривал нас как возможный источник лекарств или прививок для молодого поколения, но увы, пока ничего хорошего из этого не вышло: при нанесении взрослой крови на царапину никакого положительного эффекта не наблюдалось, а вводить цельную кровь или плазму малышам хирург опасался. И, как выяснилось, не зря.
Мы долго искали животных, на которых удалось бы протестировать кровь, плазму, лимфу или межклеточную жидкость людей и йети. Но у всех этих зверей наблюдались серьёзные поражения органов и последующая гибель даже после однократного введения. Почти через месяц после начала экспериментов мне пришла в голову идея проверить кровь не только взрослых, но и молодого поколения, причём той его части, которая уже начала болеть. Результаты очень сильно отличались: кровь человеческих детей, введённая в том же (малом) количестве, почти никогда не убивала и не вызывала патологических изменений, хотя почти во всех случаях животное некоторое время недомогало. А вот введение крови маленьких йети чаще всего вызывало серьёзные нарушения, а то и гибель, но всё равно не так быстро, как при использовании препаратов из особей нулевого поколения (причём — даже людей).
