Ранчо Спело. 10 мая 1930 года

Джейд проснулась с улыбкой на губах. Она провела рукой по своему животу, убеждаясь, что за ночь ничего не изменилось. Повернувшись на бок, она посмотрела на Дункана, и ее улыбка стала еще счастливее. Спящий, он выглядел совсем молодым. Во сне все черты его лица расслабились, чуть припухшие губы полуоткрылись.

Как же она его любит! Хотя с момента возвращения из Нью-Йорка они практически все время находились рядом, его постоянное присутствие не утоляло ее жажды общения с ним. Она все время хотела большего.

Она чувствовала себя виноватой в том, что, когда весь мир катился к хаосу, она была такой счастливой, такой защищенной его любовью к ней и ее — к нему. Шесть месяцев назад развал рынка ценных бумаг мощным взрывом отозвался на экономике страны. Закрывались предприятия, исчезала работа, разорялись банки. Хуже всего было то, что умирала надежда: люди переставали верить правительству — и самим себе.

Она припомнила, как ее удивила реакция газеты «Санта-Фе нью-мексикэн» на события шестимесячной давности на нью-йоркской бирже. 29 октября, в день, который вошел в историю под названием «черного вторника», она ожидала увидеть в газете огромные заголовки о наступающей беде. Вместо этого на первой полосе главной новостью стал репортаж о потерявшемся самолете западной авиакомпании. Как будто Земля могла перестать вращаться из-за потери одного летательного аппарата. Лишь одна маленькая заметка в глубине выпуска гласила: «Брокеры устроили демпинг. Крах на бирже. Банкиры уверяют, что покупка инвестиционных бумаг может спасти деморализованные финансы». Джейд была поражена недальновидностью редакции.

На следующий день заголовки были более занимательными. На первой странице двухдюймовые буквы сообщали: «САМОЛЕТ НАШЕЛСЯ. ВСЕ ЖИВЫ». И лишь внизу, гораздо более мелким шрифтом, была напечатана статья, начинавшаяся словами: «Официальный Вашингтон твердо придерживается мнения, что американский бизнес не понесет ощутимых потерь из-за коллапса на рынке ценных бумаг…»

Дункан давно уже перевел большую часть своих накоплений в золото и бриллианты, которые они спрятали в новый сейф, встроенный в его кабинете. То, что так много людей прислушались к советам Дункана накануне краха, как-то смягчало чувство вины Джейд за их тайник.

Что там говорил Габриэль Нотсэвэй: «Любовь — ответ на все. И так будет вечно». Тогда она не до конца поняла смысл этих слов, отнеся их только к себе и Дункану. Но любовь к Дункану сделала ее сердце восприимчивым к заботам и тех людей, которые были ей совсем незнакомы несколько месяцев назад.

Джейд и Дункан стали помогать тем, кого финансовый крах застиг врасплох. Следуя их примеру, художники Санта-Фе тоже организовали группу помощи неимущим. Несмотря на тень экономической депрессии, нависшую над страной, Джейд никогда еще так не верила в лучшие качества, присущие человеку. И никогда раньше не думала, что жизнь так прекрасна. Да, действительно, любовь — это ответ на все. И так будет всегда.

Она снова прикоснулась ладонью к животу. Сегодня. Она узнает это сегодня.

Дункан зевнул и открыл глаза.

— Ты не имеешь права выглядеть такой красивой в такую рань, — пробормотал он, протягивая руки и прижимая ее к себе.

Джейд почувствовала твердость его мужской плоти на своем бедре. Как чудесно, что природа наделила мужчину способностью быть готовым к любви в момент пробуждения! Она не знала лучшего способа начинать день.

Утреннее солнце показалось над восточным горизонтом и осветило лицо Хилари Делано, въезжающую на свою улицу. Если бы она заглянула сейчас в зеркало, то вряд ли себе понравилась бы: ненависть искажала ее лицо.

На фоне черного свитера и брюк ее кожа выглядела белее мела. Черная шапочка прятала ее платиновые волосы. Она очень тщательно подбирала одежду, надеясь, что в ней ее будет так же трудно разглядеть в темноте, как и другие порождения ночи. Как до смешного просто оказалось добраться до ранчо Сиело и оставить смертоносный подарок у задней двери!

Она вышла из машины и осмотрела пустынную улицу, убеждаясь, что никто из соседей не видел ее прибытия, а затем поспешила к двери в дом. Там ее встретила полная тишина. Она была вынуждена уволить всех своих слуг, когда стало нечем им платить. Только Рауль, преданный ей до последнего, оставался с ней еще долго после того, как прекратил получать зарплату. Но недавно и он оставил ее, уехав искать лучшую долю.

Когда она проходила через холл, поднятые ее ногами облачка пыли стали поблескивать в лучах солнца. Она вошла в столовую, отметив с раздражением, что в доме все вообще покрыто толстым слоем пыли.

На дорогом буфете темнели пятна от пролитых напитков. Ее это не волновало: мебель ей больше не принадлежала. Через несколько дней банк объявит о продаже ее дома вместе со всем содержимым. Ее охватил приступ ярости, когда она представила, как дамы высшего света будут рыться в ее вещах накануне аукциона.

В роскошном хрустальном графине на буфете еще оставалось немного бренди. Она вылила остатки в бокал и швырнула графин в стену. Он разлетелся на тысячи заблестевших на полу осколков.

У нее перехватило горло. Полное разрушение, конечно, предпочтительнее прозябания в каком-нибудь приюте. Да, ей жалко графин. Но кто пожалеет ее? Она сделала огромный глоток бренди и ощутила, как обжигающая жидкость опускается по пищеводу в желудок.

Бренди и мщение — отличная парочка, обрученная в аду.

Бренди утром.

Мщение ночью.

Она прошла с бокалом в гостиную и упала в кресло. Подумать, еще год назад они с Малкольмом занимались в этом самом кресле сексом и смеялись над необходимостью выделывать акробатические трюки из-за неудобства этого любовного ложа! Она забросила ноги ему на плечи, а он обнимал ее за талию и входил в нее с такой силой, что она боялась, как бы кресло не развалилось.

Это чертово кресло до сих пор здесь — и она тоже. Что касается сбежавшего Малкольма, то пусть он сдохнет.

И во всем виноваты медоточивые губки этой Меган! Если бы она не стала заигрывать с Малкольмом, притворяясь, что хочет стать писателем, и заглядывая ему в рот, словно он был священным оракулом, а не похотливым мужиком, Малкольм никогда бы от нее, Хилари, не уехал. Своими жеманными восторгами и манерами Меган убедила Малкольма, что он само совершенство, гений, литературный бог! А затем, когда игра ей надоела, она отшила его быстрее, чем шлюха раздвигает ноги перед клиентом.

Губы Хилари сложились в жестокую улыбку. Она знает все о повадках шлюх — этому ее учили в раннем детстве. Она всегда испытывала определенное удовлетворение, наблюдая за тем, как мужчина теряет контроль, начинает стонать и покрываться потом, когда она впускает его внутрь себя. Впрочем, она может снова заняться этим делом. За деньги, разумеется. Ей необходимы деньги, чтобы снова встать на ноги.

Будь проклят и Дункан. Он обещал помочь ей, сделать так, чтобы она не оказалась на мели после ухода Малкольма. Но когда рынок рухнул и она предпринимала отчаянные усилия спасти хоть часть своего капитала, этот мерзавец дал ей от ворот поворот.

Она мелкими глотками отпивала бренди, рассматривала янтарную жидкость на свет и вспоминала последний визит на ранчо Сиело.

Это случилось в первую неделю ноября. Карлислы только что возвратились из Нью-Йорка. Поскольку в главном доме никто не отзывался, она направилась к студии и постучала.

К ее изумлению, дверь открыла Меган. В тот же момент, как Хилари ее увидела, она поняла: что-то произошло. Кожа Меган светилась, как будто согретая внутренним огнем. На ней были джинсы и одна из рубах Дункана. Этот наряд настолько противоречил вкусам Меган, что Хилари удивилась бы гораздо меньше, увидев ее вообще голой.

Сбитая с толку, Хилари произнесла:

— Это маскарадный костюм для праздника Хэллоуин?

— Я не ожидала посетителей, — сказала Меган с холодной невозмутимостью. — Что тебя сюда привело?